— Надо доставить его в участок.Они подошли и грубо ткнули Леона носком ботинка — инстинктивная грубость людей, в каждом усматривающих правонарушителя, а не пострадавшего.Так как их пинки не вызвали у того ни движения, ни стона, первый жандарм продолжал:— В стельку.Второй наконец нагнулся и заметил на тротуаре кровь.— Чертова скотина, — не то смеясь, не то рассердившись, пробормотал он, — всю мостовую замарал. И ведь придется тащить его на руках.— А может, он и сам дойдет?— Это идея. Тогда не придется бежать за носилками. Взяв Леона под руки, они попытались его поставить.— Эй ты, парень, встань-ка, напрягись!— Да ты только посмотри на него! Как марионетка из кукольного театра, у которой перерезали веревочки!Обхватив художника за спину, жандарм почувствовал теплую влагу, намочившую его руку.Он увидел обагренные кровью пальцы и вздрогнул.— Да это не пьяница. У него из спины кровь хлещет… Эк его, беднягу, отделали!— Ты прав. Ножевое ранение.Наконец-то в их сердцах пробудилась жалость грубоватая, но искренняя. Среди отупевших от инструкций стражей порядка иногда попадаются совсем неплохие люди. Они ведь и сами — выходцы из народа, обладающие прирожденной добротой и способные на благородные чувства, несмотря на грубую работу, которую им доводится выполнять.Пока один побежал на пост, другой прислонил Леона к фонарю и попытался привести его в чувство. Конечно же усилия его ни к чему не привели — Леон оставался недвижим, как труп.На носилках его отнесли в комиссариат и, уложив на раскладную койку и пошарив в карманах, попытались установить личность пострадавшего.Это оказалось невозможным — убийцы унесли все имеющиеся документы.Пострадавшему отмыли от перца лицо, попытались остановить кровотечение и наконец доставили на «скорой помощи» в больницу Ларибуазьер.Дежурный интерн мигом вскочил на ноги.Осмотрев больного, он грустно покачал головой и пробормотал:— Бедный парень!Действительно, состояние Леона было ужасным. Лицо его было неузнаваемым с кровоточащими синяками и набрякшими величиной с яйцо веками на изъеденных перцем глазах, из которых сочилась розовая, смешанная с кровью жидкость. В довершение всего, слева, на два пальца выше сердца, зияла ножевая рана — было повреждено легкое. Грудь и спина, истерзанные жесточайшими ударами, были покрыты черными кровоподтеками.И впрямь, надо было обладать геркулесовой силой и живучестью, чтобы после такой обработки не отдать Богу душу! Вопреки всем прогнозам, он все еще был жив, жизнь в нем едва теплилась, каждую минуту могло наступить ухудшение.Интерн сделал перевязку, тщательнейшим образом промыл глаза и нос, где все еще оставался перец, попытался приостановить местное воспаление и ушел в ординаторскую, предупредив медсестер, чтобы немедленно сообщили, если к больному вернется дар речи.Наутро, в восемь часов, Леон все еще дышал. У него началась сильная горячка. Температура подскочила до сорока градусов, состояние больного стало практически безнадежным.Главный хирург больницы одобрил действия и предписания интерна. Он осмотрел больного, ища переломы, изучил ножевую рану и, в сопровождении группы студентов, перешел к постели следующего пациента. Предполагаемый летальный исход ни у кого не вызывал сомнения.Если бы кто-нибудь, знающий безнравственный и пустой образ жизни Малыша-Прядильщика, увидел его в толпе окружавших знаменитого врача студентов, он бы несказанно удивился.Несмотря на то, что подлец не имел ни малейшего понятия о медицине, утром он, с присущим ему нахальством, в сопровождении своего неразлучного Жюстена, известного под кличкой Соленый Клюв, объявился около служебного входа в больницу. Одетые просто, но удобно, эти двое замешались в толпу студентов и вместе с ними просочились в палаты лечебницы.Гонтран Ларами хотел знать, что сталось с его жертвой.Поначалу он решил, что Леон Ришар умер на месте, и огорчился. Он счел, что возмездие длилось слишком недолго. Ему хотелось, чтобы оно было более продолжительным и, главное, чтобы Леон знал, чья рука его покарала.Соленый Клюв наутро побежал в морг. Леона там не было. Значит, следовало искать в другом месте. Если он не был убит, то его, должно быть, доставили в ближайшую больницу. Такой клиникой была больница Ларибуазьер. Гонтран и Соленый Клюв предположили, что там-то Леон и находится. И они не ошиблись.Затесавшись в толпу студентов, никем не узнанные, они присутствовали при обходе и видели, как больного осматривал хирург. Лже-студенты рассмотрели несчастного вблизи и, до конца выдерживая роль, следовали за главврачом в течение всего обхода.Выйдя из больницы, они уселись в такси, и лишь тогда Малыш-Прядильщик заговорил, не сдерживая обуревавшей его ненависти:— Он жив! Да этот тип живуч, как кошка!Соленый Клюв решил, что хозяин сердится на него за то, что они не убили Леона.— Даю слово Соленого Клюва, в следующий раз мы его не упустим! Шлепнем наверняка!— Э-э, нет. Только не это.— Я что-то в толк не возьму…— Я хочу, чтоб он выздоровел.— Патрон, при всем моем уважении к вам, должен заметить, что вы рехнулись.— Это ты, сударь мой Жюстен, ума лишился.— Очень может быть. Но в чем это выражается?— Я заплачу пять тысяч чистоганом, только бы этот проклятый мазила очухался.— И это после того, как вы отвалили солидный кушза то, чтобы привести его в такое состояние?!— Да!— Ну, значит, вы задумали какую-то адскую комедию!— Верно говоришь — «адскую». Перед тем как порешить, я хочу лишить его чести. Жизнь его я, можно считать, взял. А теперь я хочу покрыть его позором, сравнять со всякими висельниками… А то, чего я захотел, я добиваюсь. Уж он меня попомнит!— Шикарная идея, патрон! Пусть узнает перед смертью, что его подружку оприходовали все, кому не лень! Великолепная месть! ГЛАВА 29 Несмотря на все свои благие намерения, несмотря на смертельную опасность, которой он подвергался, внедряясь к «подмастерьям», первого преступления бедняга Боско предотвратить не сумел…Подозревал ли таинственный и страшный главарь, увидя Боско один-единственный раз в день его посвящения, что парень ведет двойную игру?То, что его одного-одинешенька оставили в катакомбах, было ли это обычным недоверием ко всем новичкам или же применили такую меру исключительно к Боско?Бедолага, находившийся, вне всякого сомнения, под влиянием наркотика, подмешанного ему в вино, заснул мертвым сном, но даже сквозь сон мучился мыслью: «Кто же спасет Леона? Кто защитит Мими?»Боско медленно приходил в себя, даже не представляя, сколько он проспал. В голове гудело, во рту пересохло, мысли путались. Ему понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя.Осмотревшись и осознав, что находится в каком-то месте, без стен и потолка, Боско припомнил свою бродяжью жизнь, с ее всевозможными ситуациями, в которые приходилось попадать.Тут и там коптили тусклые ночники, порождая под сводами чудовищные движущиеся тени. В полумраке виднелись в живописном беспорядке расставленные стулья, угадывались очертания лежанок.Над всем этим хаосом витал запах снеди, табака, алкоголя.Наконец Боско пришел в себя и пробормотал:— «Подмастерья»! Я нахожусь в катакомбах!И снова его больно ранила мысль, мучившая бродягу перед погружением в сон: «Леон! Мими!»Одному грозит опасность потерять жизнь, другой — честь! Воспомнив об этом, он соскочил со своей лежанки, будто его током ударило.«Во что бы то ни стало надо отсюда выбраться», — скомандовал он себе.Однако уж слишком хорошо знал Боско все парижские задворки, чтобы не понять: это невозможно!Ах, если бы он был не один! Если бы здесь остался кто-нибудь из «подмастерьев», ловко, как демоны, улизнувших из подземелья!Оплакивая свое бессилие, он пребывал во власти тяжких раздумий, как вдруг услышал, что рядом кто-то громко сморкается.Кто-то живой был здесь, совсем близко!Какой-то человек, ворочаясь на диване, потянулся и забормотал пьяным голосом:— О, мой Бог, какое тяжкое похмелье! Какое похмелье…Боско приблизился и сразу же узнал стонущего.— Это ты, Франжен?! — в удивлении воскликнул он.— Я… — ответил Франжен. — Шишка, всегда к твоим услугам… А ты кто такой?— Я — Боско.— Ах да, вспомнил. Ты вчера прибился к «подмастерьям». Вчера?.. Или позавчера?.. Не помню точно… Я отоваривался вином в дорогих магазинах, вот начальник и запер меня здесь… Пойду-ка я, пожалуй, сосну еще часок-другой.— А мне что-то тут душновато, воздуха бы вдохнуть, — сказал Боско.Пьянчуга радостно заржал:— Ты, старина, что ж, до ручки дошел?— С чего бы это?— Ты что ж, не знаешь, что новичок должен добрый месяц гнить в подземелье?Боско как кипятком ошпарило.— Месяц?! — сдавленным голосом едва выговорил он. — Тогда они пропали…— Кто — они?— Не важно, мои приятели…— Ну-ка не темни. Да и с кем — со стариком Франженом, с самим Шишкой?! У тебя где-то есть хорошенькая милашка? Так я могу ей от тебя весточку передать, какие-нибудь мелкие порученьица исполнить…— Да нет, я предпочел бы выйти на волю сам.— Выйти, когда хозяин не разрешил? Невозможно! Пулю в лоб схлопочешь! С Бамбошем шутки плохи…— Бамбош? А кто это такой?— Да ты что?! Он — главарь «подмастерьев»!— Я в жизни не слыхал, чтоб его так при мне называли.— Забавно. А ведь ты наперечет знаешь всю шпану, из которой первые — «подмастерья».— Да, конечно, но так случилось, что я никогда с ним не пересекался. Так вот, возвращаюсь к моему вынужденному заточению: что, действительно улепетнуть никак невозможно?— Невозможно. Это, можно сказать, своего рода посвящение в арпетты.— Но это же подло! — вне себя воскликнул Боско, мучимый мыслью о Мими и Леоне, обреченных на муки мерзким Бамбошем.— Тьфу, — ответил Франжен, именуемый Шишкой, — выкрутиться всегда можно.— Так я как-нибудь смогу отсюда выкарабкаться? — вопросил Боско.— Нет, не сможешь, но я знаю, где хранятся запасы вин и ликеров… Если туда проникнешь да пару-тройку бутылей отопьешь, так время пролетит очень и очень приятственно…Эти несколько оброненных пьянчугой слов поспособствовали тому, что у Боско зародился отчаянный план.Франжена Шишку, восемнадцатилетнего паренька, которого алкоголизм толкнул на преступный путь, Боско знал хорошо. Знал он и то, что, подпоив Шишку, с ним можно делать практически все что угодно, веревки из него вить.Боско притворился, что целиком и полностью разделяет желания пьяницы и готов потакать всем его желаниям.— Так ты говоришь, что мы должны оставаться здесь, запертые, как крысы в норе?— Да, потому что иначе я и ломаного гроша за твою шкуру не дам.— Ну что ж, пойдем, хоть глотку промочим. Хорошая порция спиртного заставит меня позабыть о том, что на земле сейчас день в полном разгаре…— В добрый час! Ты, братишка, настоящий кореш! Давай-ка выпьем!Шишка знал все входы-выходы в подземелье и провел Боско по неосвещенной галерее, из которой доносился сильный винный запах. Он зажег «летучую мышь», и перед потрясенным взором Боско предстало невообразимое количество бочонков — больших, маленьких, всех форм и размеров. Кроме них там находились в определенном порядке разложенные бутылки, а также плетеные корзины, тоже наполненные бутылками с блестящими этикетками, сулящими массу возможностей.Два друга припали к ящику с настоящим бургундским, истинным вином для ценителей. Каждый откупорил по бутылке и сделал из нее изрядный глоток.— Превосходно! — воскликнул Шишка, полоща вином глотку.— Настоящее вино для знатока, — откликнулся Боско, тоже понимавший в этом толк.Как опытные пьяницы, они мгновенно опустошили свои сосуды.— А ежели попробовать еще и другие марки? — предложил Боско.— Как знаешь, — ответил Шишка.— А что, как золотое шампанское?— Тьфу, это вино для англичан или же для русских…— Не скажи! В нем наверняка что-то есть, иначе оно не стоило бы так дорого!Они раскупорили шампанское, и пробки с грохотом взлетели в потолок.— Скажи-ка мне, а твой Бамбош не устроит нам нахлобучку, когда увидит, как мы разделали его погреб, — спросил Боско, осененный одной идеей. — Не обидится ли он, увидя, что мы с тобой стянули кое-что из его погребов?— Не бойся, — откликнулся Шишка и засмеялся. — Наличными у него не разживешься, но касательно выпивки — он ничего не зажимает. Всяк «подмастерье», оставленный в подземелье, может пить, пока окончательно не налижется.— Славное дельце! Ну, будем!Выпивая, Боско оставался совершенно спокойным и превосходно владел собой.Шишка, напротив, стал болтлив и начал петь песни.Боско заставил его выдуть еще бутылку шампанского — время не терпит.Когда тот дошел до кондиции, он вдруг спросил:— А где ты здесь веселишься, когда уже более-менее надерешься?— Хм, хм, надобно вздремнуть часок, а потом уж и продолжить…— А может быть, лучше перекинемся в картишки? При мысли о картах Шишка, заядлый игрок, глубоко вздохнул.— Черт побери! Вот бы разложить манилью! Манилья — карточная игра колодой из 32 листов; старшими картами являются десятка («манилья») и туз («манильон»); играют двое на двое; суть игры состоит в том, чтобы набрать заранее объявленное игроком количество очков; существует множество вариантов игры.

Одна загвоздка — для этого выйти требуется…— Ну так в чем же дело — выскочим на часок! Несмотря на опьянение, превратившее его чуть ли не в слабоумного, бандит содрогнулся.Запрет покидать катакомбы был категоричным, а стало быть, карался неизбежной смертью. Уж слишком хорошо знал пьяница кровожадность Бамбоша, чтобы не сомневаться — тот обязательно его убьет.Странное, извращенное сознание — эти люди сами покорно подставляли шею под ярмо железной дисциплины, передавали в чужие руки абсолютную власть над собой, отрекаясь от собственной свободы, собственного мнения, добровольно становясь отверженными. А ведь было бы куда легче попытаться обеспечить себе почетное положение в обществе, жить, не подвергаясь таким многочисленным опасностям, обеспечить завтрашний день! Но так уж повелось… Этот люд, ведущий беспорядочную, бесчестную жизнь, никак не может постичь, взять в толк, что куда проще двигаться по прямой дороге, — напротив, он предпочитает влачить жалкое, позорное существование, полное злодеяний и ужасов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70