»Но снова тоска теснила грудь, и он думал:«Вот дойдем до того номера…»Наконец, понимая, что девушка вскоре уйдет, а он так и не успеет открыть ей сердце, Леон сделал над собой героическое усилие.— Мадемуазель Ноэми, — бросился он с места в карьер, — считате ли вы меня порядочным человеком?Девушка тотчас же остановилась и, устремив на него ласковый взгляд, ответила:— Я убеждена в этом, месье Леон. Ее взгляд добавил ему храбрости. Он продолжал:— Итак, я буду говорить с вами как порядочный человек. Всего неделю тому назад я увидел вас впервые. И с этой минуты ваш образ ни на мгновение не покидает меня. Это самая сладостная и прекрасная навязчивая идея, какую я знал, и я простосердечно и почтительно хочу признаться вам в этом.Девушка восторженно слушала эти излияния, сердце ее учащенно билось, на щеках выступила краска.Конечно же ей неоднократно объяснялись в любви, и часто эти признания были сделаны с честными намерениями. Но ни одно из них не всколыхнуло ее душу так, как эти несколько фраз, произнесенные молодым человеком.Она чувствовала — молодой человек говорит правду, и искренне обрадовалась его словам.— Вы позволите мне, — продолжал он, — открыть перед вами свое сердце, мадемуазель Мими?— Да, месье Леон.— Прошло совсем еще мало времени, но вы значите для меня больше, чем что бы то ни было в жизни. Я одинок, и, быть может, вследствие этого чувства мои более обострены…— Ваши родители умерли? — спросила Мими, и нотка сочувствия прозвучала в ее голосе.— Увы, да. Я потерял их, когда был еще совсем ребенком. И эта тяжкая потеря, лишившая меня радостей семейной жизни, тем более внушила мне горячее желание испытать не ведомые доселе утехи.— Одиночество, наверное, тягостно?— Оно ужасно. Оно пожирает душу…Художник замолчал, собираясь с мыслями, и продолжал, все более воодушевляясь:— Несмотря на то что я вас мало знаю, мне кажется, что всю жизнь я провел рядом с вами. Я боготворю вас… Я все время оказываюсь рядом, как если бы моя любовь одарила меня зрением ясновидца… Только что я произнес великое слово: любовь моя. Итак, я говорю вам: я вас люблю!Заслышав эти слова, ожидаемые Мими без деланной стыдливости и пошлого жеманства, девушка вздрогнула и непроизвольно сжала руку Леона.Ей вдруг показалось, что ее неурядицы кончились, что отныне радость поселится в бедном жилище, где влачила столь жалкое существование ее мать, где они, убогие, уже не ждали от жизни ничего хорошего.К этому ранее ею не изведанному чувству защищенности и покоя добавилось еще одно восхитительное и сладостное ощущение. Да, это было правдой — ее любил тот, кого она так часто вспоминала с того дня, когда чуть не погибла.Он был красив гордой и мужественной красотой. Он был добр и деликатен. И Мими, дрожа и прижимаясь к его руке, ощущая, как колотится сердце и вскипает кровь, подумала: «Но ведь я тоже люблю его!»Леон нисколько не походил на фата. У него было немало интрижек, но он от этого не заносился.Вместо того чтобы внушить ему уверенность в себе, эти связи с более или менее добродетельными женщинами, напротив, поселили в нем, скорее, некоторую неуверенность.Его утонченность простиралась так далеко, что в близости со случайно встреченными женщинами он усматривал своего рода профанацию, осквернение той любви, которая прошла бы через всю его жизнь.Кроме того, он опасался, что своей поспешностью если и не оскорбит Мими, то, во всяком случае, заставит ее замкнуться в себе.Когда она крепче сжала его руку, он всем телом повернулся к ней и его страстный взгляд впился ей в лицо.Взволнованная, разрумянившаяся девушка слабо улыбалась ему, но две большие слезы висели на кончиках ее ресниц.— Я не обидел вас, мадемуазель? Скажите же, что нет, Мими!— Нет, месье Леон… Нет, Леон! Вы ведь предупредили меня, что будете говорить как порядочный человек… И ваши слова — бальзам на мою душу…— Ну раз так, Мими, дорогая моя Мими, раз вы позволяете мне любить вас… Раз вы даете мне надежду, что когда-нибудь полюбите меня…— Всем сердцем, друг мой… Разве я уже и теперь не принадлежу вам? Разве вы не спасли мне жизнь?.. Вся дружба, на которую я способна, — ваша… И вся моя благодарность…— Мими, и дружба и благодарность ваши принадлежат также месье Людовику, интерну, который так добр к вам.— Это совсем другое дело… Я люблю его как брата.— Я это знаю, Мими.— В то время как вы, Леон… В то время как моя признательность к вам ведет… ведет к любви…— О Мими, любимая! Как вы добры! Чуть ли не еще более добры, чем красивы!Она лукаво улыбнулась и молвила:— Будьте снисходительны к бедной девушке! Он отвечал с неизменной серьезностью:— Я люблю и вашу душу, и ваше такое изящное тело, являющееся ее вместилищем. Люблю ваши глаза, их чистый и честный взгляд, ваши губы, их искреннюю улыбку. Я люблю черты вашего лица, в котором невинность ребенка и очарование женщины. И если я говорю, что вы прекрасны, то лишь для того, чтобы вы знали: я буду любить вас так сильно, как только это возможно.Слушая эти речи, Мими испытывала такое сладостное волнение, что больше не чувствовала ни усталости, ни недомогания.Однако молодые люди все ближе подходили к дому по улице Сосюр, где Ноэми Казен жила с матерью.Местные жители, хорошо знавшие девушку, провожали молодую пару удивленными взглядами.Первая же женщина, увидевшая их на улице Сосюр, изумленно всплеснула руками и воскликнула:— Боже правый! Вот уж никогда бы не подумала! Крошка Мими завела себе ухажера!— Ничем она не отличается от других, вот и пошла по той же дорожке! — бросила рябая старуха, продавщица газет.Прачка матушка Бидо, возвращавшаяся к себе с огромной плетеной корзиной, остановилась и заявила газетчице:— Вот это парочка, просто загляденье! Я молю Бога, чтоб у него были честные намерения и малышка Мими сменила бы фамилию!В это время Леон говорил девушке:— Поскольку вы согласны, дорогая, я хотел бы незамедлительно повидать вашу матушку и испросить ее согласия на наш брак.— Но у нас такой беспорядок… Все перевернуто вверх дном. Я ведь ушла из дому ранним утром.— Однако я уже не совсем посторонний и, надеюсь, могу пользоваться некоторыми льготами. К тому же надеюсь, что ваша достойнейшая матушка согласится, чтобы вы стали моей женой, а значит, ничего не следует менять в ее жизни. Просто у нее появится сын.Прачка невольно уловила последние слова и растрогалась. Добрая женщина вступила в разговор с присущей ей сердечностью:— Здравствуйте, дети!— О, матушка Бидо, здравствуйте, дорогая.— Здравствуйте, мадам. — Леон, улыбаясь, протянул ей руку.Она ее крепко пожала и продолжала:— Так вот, я ж и говорю — загляденье парочка! Прямо супруги! Что уж таиться — я услыхала, о чем вы тут толкуете, славные вы мои ребятишки! А когда свадьба?— Как можно скорее, — ответил Леон. — О, вы, матушка Бидо, на ней попируете.— Да уж, с удовольствием погуляю, мой добрый господин. И не откладывайте — зачем терять время, когда ждешь счастья?На прощание они сердечно обнялись, и Леон следом за любимой поднялся в убогую квартиру, где их ждала калека.Мать Мими, видевшая юношу лишь единожды, в день катастрофы, узнала его и с первого взгляда догадалась, что произошло. При виде молодых людей, которые, повинуясь инстинкту, подошли к ней поближе, слабая улыбка тронула ее бескровные губы.Воцарилось долгое молчание.Она пожирала их глазами, наслаждаясь редкой радостью, выпавшей на ее горькую долю.Леон подошел вплотную к кровати и, держа Мими за руку, заговорил срывающимся от волнения голосом:— Мадам, я люблю вашу дочь. Она позволила мне просить у вас ее руки. Согласны ли вы, чтобы я стал вашим сыном?— Дитя мое, — старуха долго и любовно смотрела на него, — дитя мое, поцелуйте вашу невесту. ГЛАВА 17 Можно догадаться, какое горестное изумление охватило всех, присутствующих при очной ставке Марии и злодея, когда девушка закричала:— Это не он!— Да это он, он! Ведь он же сам признался! — вмешался господин Гаро.Жермена и князь, бледные как полотно, переглянулись, помертвев при мысли, что надежда опять лишь поманила их и тотчас же скрылась.Итак, больше не было способа отыскать дитя…Господин Гаро метался по комнате, как кот по раскаленной железной крыше, теребил усики, не спуская глаз со злодея, сумевшего так его провести.Следователь, возмущенный пренебрежением к правосудию и ощущавший, в какое смешное положение он попал, чувствовал себя не в своей тарелке.Людовик, вспоминая об обещании девушки принадлежать ему в случае, если он найдет похищенного ребенка, испытывал чуть ли не радость.И с уверенностью, большей чем когда-либо, он думал: «О, я отыщу его, клянусь тебе!»— Но тогда, — резко обратился к арестованному господин Гаро, — кто же вы такой на самом деле?Неизвестный ответствовал:— Зовут меня Боско.— Это кличка. Каково ваше настоящее имя?— Боско. У меня нет другого имени.— Где проживаете?— Везде и нигде. Зимой — в карьерах и печах для обжига извести. Летом — в крепостном рву или в поле.— Словом, бродяжничаете?— Да, если нет работы.— Где вы родились?— Не имею ни малейшего представления.— Кто ваши родители?— Я их не знаю.— Вы найденыш?— Скорее, я покинутое дитя.— Вас сажали в тюрьму?— За кражу — никогда.Бедолага заявил это с гордостью, и на него стали смотреть с некоторой долей сочувствия, ибо отвечал он на вопросы очень убедительно и с неподдельной искренностью.— Задерживали ли вас за бродяжничество?— Раз пятнадцать — и в Версале, и в Этампе, Корбёе, Манте, Фонтенбло, Мео — всюду, вплоть до Шартра и Питивье.— Отчего же в таких крупных населенных пунктах?— Дело было зимой, вот я и старался угодить за решетку, чтоб получить кусок хлеба и крышу над головой. Можете справиться в кутузках всех этих городов — я там оставил по себе добрую память. — И Боско добавил с горечью: — Я бродяга с отменной репутацией.Какое-то время интерн пристально разглядывал незнакомца, припоминая, где он его видел, и внезапно прервал допрос:— Э-э, голубчик, да я вас знаю. Прошлой зимой я принимал вас в клинике шефа. Это было в Ларибуазьере.— Совершенно верно, месье. Я вас тоже узнал. Вы — один из помощников доктора Перрье.— А вот и мой шеф собственной персоной. Внезапно несчастный выказал искреннюю благодарность:— Да я и не был болен в прямом смысле этого слова… Но нужда, лишения… Я едва держался на ногах. Вы приняли меня в вашей больнице и продержали три недели… Мне давали хлеб, бульон, мясо… Вы пичкали меня укрепляющими лекарствами… И еще — там было так тепло, и я спал на мягкой постели… Вы возродили к жизни мое бедное тело… Спасибо вам, господа! Благодарю от всего сердца!Господин Гаро искоса поглядывал на бедолагу, словно изучая все закутки его злосчастной душонки, и, чувствуя, что тот говорит правду, все больше негодовал — как же он мог так попасть впросак!Судейский же чиновник явно ничего не понимал.Жермена и Михаил, оплакивая свое похищенное дитя, сочувственно слушали рассказ человека, лишенного семьи.Судебный секретарь, невозмутимый, как машина, автоматически все записывал.— Итак, — перебил господин Гаро, — вы не крали ребенка и не наносили ножевое ранение присутствующей здесь мадемуазель Роллен?— Я этого не делал, месье.— Так зачем же вы направили князю Березову лживое письмо с требованием пятисот или тысячи франков при соблюдении определенных условий?— Затем, что я дошел до ручки. Подыхал от голода и нищеты…— Таким образом, вы совершили кражу…— Обыкновенный шантаж, месье Гаро.— Кража… Шантаж… Невелика разница!— Да, месье, невелика, но ведь суд карает не всякого шантажиста!— Эге! — воскликнул господин Фрино, издавший немало указов о прекращении уголовных дел на очень уж известных виртуозов-шантажистов. — Вы усугубили свою вину, оскорбив правосудие. Арестовать!— Я ничего другого и не желаю. Действуйте, господа.— Что вы хотите этим сказать?— Впаяйте мне несколько добрых годков тюрьмы и пожизненную ссылку. В кутузке я буду сыт и буду иметь крышу над головой. А что касается ссылки, то, говорят, Гвиана — отличная страна для тех, кто хорошо себя ведет. А уж я-то, клянусь вам, буду вести себя примерно.— Поверьте, ваша просьба будет удовлетворена, — ядовито заметил судебный следователь. — Факт шантажа установлен. Учитывая вашу предыдущую деятельность, можете твердо верить, что дело выгорит.Обменявшись несколькими словами с супругой, вмешался князь Березов.— Месье, — обратился он к следователю, — я не подавал жалобы на этого человека. И был бы рад, если бы его отпустили на свободу.— Однако это невозможно, князь.— Но разве министерство общественного порядка станет его преследовать? Зачем? С какой целью? Этот человек жестоко страдал. И мы, княгиня и я, прощаем ему, что он увеличил нашу муку, подав нам в горе слабую надежду… Прошу вас, отпустите его.— А-а, вот уж нет! — заорал бродяга Боско. — Только не это! Я подтверждаю свое правонарушение и требую, чтобы меня засадили за решетку. Хватит с меня этих мытарств, скитаний и нищеты, длящихся триста шестьдесят пять дней в году! По мне тюрьма плачет, господа, тюрьма, и, если вы меня не изолируете, я пойду по плохой дорожке! Видите ли, иногда в дурную минуту меня так и подмывает совершить преступление!— Я позабочусь о вашей судьбе. В моем доме у вас будет и где жить, и что есть, — тихо промолвила Жермена.— Вы что, хотите сказать, что станете заботиться о таком ничтожестве, как я?!— Вы несчастливы, а значит, имеете право на наше сострадание.— Согласны ли вы на то, что вам предлагает моя жена? — спросил князь Михаил.— Но, господин хороший, здесь, в этом особняке, я буду выглядеть как слизняк на розе… А к тому же знали бы вы, как такому лихому парню, как я, хочется иногда кутнуть! Извините… Разболтался я…И тут раздался голос Людовика:— Так что, отпускаете вы на свободу этого сорванца?— Нет, — в один голос заявили господин Гаро и следователь.Их просила Жермена, их просила Мария… Постепенно судейские смягчились.— После освобождения я возьму тебя на работу, — продолжал интерн. — Ты согласен, Боско, говори?— Согласен, месье.— Я буду отвечать за тебя перед правосудием. Следовательно, ты будешь вести себя прилично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70