Каждый раз Вайкери также представлял себе, насколько было бы ужасно, если бы обманывал не он, а обманывали бы его. И почему-то часто думал об Элен.
Гамбургский радист приказал Бекеру приступить к передаче. Тот опустил взгляд на листок, принесенный Вайкери, и с молниеносной быстротой отстучал текст на ключе. Закончив, он дождался от Гамбурга сигнала о подтверждении приема, а потом сообщил, что заканчивает связь. Вайкери снял наушники и отключил рацию. Сейчас следовало ожидать, что у Бекера начнется приступ хандры — так бывало всегда после того, как он посылал очередное сообщение Вайкери по «двойному кресту». Вероятно, так чувствуют себя многие мужчины, когда испытывают приступ чувства вины, переспав с любовницей, и желают остаться один на один со своей нечистой совестью и порождаемыми ею мыслями. Вайкери всегда подозревал, что Бекер стыдится своего предательства и что его постоянные разглагольствования о плохой постановке дела в абвере были прежде всего попыткой спрятаться от чувства вины за собственные трусость и неудачливость. Хотя он, конечно, понимал, что возможности для выбора у него были очень небольшие — стоило ему хотя бы раз отказаться передать сообщение Вайкери, как его тут же препроводили бы в тюрьму Вэндсуорт на свидание с палачом. Вайкери боялся утратить возникший между ними контакт. Бекер продолжал курить и съел еще несколько конфет, больше не угощая Вайкери. А тот медленно упаковывал рацию.
— Я видел ее однажды в Берлине, — внезапно сказал Бекер. — Ее сразу же отделили от нас, простых смертных. Я не хочу, чтобы вы ссылались на меня в этом деле, Альфред: я ведь могу передать вам только то, что слышал сам. Слухи, сплетни. Не хочу, чтобы, если я в чем-то ошибусь, сюда пришел Стивенс и начал обтирать мною эти гребаные стены.
Вайкери понимающе кивнул. Речь шла о полковнике Стивенсе, коменданте «Лагеря 020», больше известном под прозвищем Оловянный Глаз. Стивенс, в прошлом офицер индийской армии, носил монокль и всегда ходил в полной форме Пешаварского стрелкового полка. Он был наполовину немцем и совершенно свободно владел немецким языком. Кроме того, он производил впечатление если не полностью сумасшедшего, то по меньшей мере заметно тронутого умом человека. Его в равной степени ненавидели как заключенные, так и сотрудники МИ-5. Однажды он устроил Вайкери продолжительный и очень грубый публичный разнос за то, что тот на пять минут опоздал на допрос. Даже высшие начальники, такие, как Бутби, не были застрахованы от его оскорбительных тирад и проявлений мерзкого характера.
— Даю вам слово, Карл, — ответил Вайкери, снова усаживаясь за стол.
— Я слышал разговоры, что ее зовут Анна Штайнер. Что ее отец был вроде бы из аристократов. Из тех богатых прусских поганцев, со шрамами на щеках после дуэлей. От нечего делать баловался дипломатией. Вам ведь знаком этот тип людей, не так ли? — Дожидаться ответа Бекер не стал. — Господи, она была красавицей. Разве что слишком длинная, если на мой вкус. Говорит на идеальном британском английском языке без всякого иностранного акцента. Опять же по слухам, ее мать была англичанкой. Говорили, что летом тридцать шестого года она жила в Испании, трахалась с каким-то тамошним фашистским ублюдком по имени Ромеро. А потом оказалось, что сеньор Ромеро был агентом и вербовщиком абвера. Он связался с Берлином, получил свой гонорар и передал ее абверу. А там уж за нее взялись как следует. Прекрасной Анне сказали, что родина нуждается в ее помощи и что если она не станет добровольно и с готовностью сотрудничать, ее папа фон Штайнер отправится в концентрационный лагерь.
— Кто из центрального аппарата ею занимался?
— Я не знаю его имени. Такой ублюдок с кислой рожей, будто у него все время болят зубы. Умный, вроде вас, но безжалостный.
— Его звали не Фогель?
— Я не знаю. Может быть.
— Вы никогда больше не видели ее?
— Нет, только тогда.
— Но что же все-таки случилось с нею?
Бекер затрясся в следующем приступе кашля. Он поспешно закурил очередную сигарету, и ему вроде бы полегчало.
— Я же сказал вам, что пересказываю то, что слышал, а не то, что знаю. Вы понимаете разницу?
— Вполне понимаю.
— Ходили слухи, что где-то в горах к югу от Мюнхена был еще один лагерь. Очень изолированный, все окрестные дороги вроде бы были наглухо перекрыты. Местные жители туда и на пушечный выстрел приблизиться не смели. По тем же слухам, именно туда послали нескольких специальных агентов — тех, кого планировалось внедрять с особой тщательностью.
— Она входила в число этих агентов?
— Да, Альфред. Мы вроде бы это уже выяснили. Посидите со мной еще немного, пожалуйста. — Бекер снова запустил пальцы в коробку с конфетами. — Можно было подумать, что туда, в самую середину Баварии, вдруг взяли и опустили с неба английскую деревню. Там есть паб, маленькая гостиница, коттеджи, даже англиканская церковь. Каждого агента поселяют в отдельный коттедж, и он живет там не менее шести месяцев. По утрам они сидят в кафе, пьют чай и читают лондонские газеты. Они разговаривают только по-английски и слушают популярные радиопрограммы Би-би-си. Что касается меня, то я впервые услышал «Вот снова этот человек», только когда попал в Лондон.
— Продолжайте.
— Для них составляли специальные шифры и разрабатывали специальные процедуры свиданий. Их куда серьезнее обучали пользоваться оружием. И, кстати, убивать без шума тоже учили. А по ночам к парням даже посылали шлюх, свободно говорящих по-английски, чтобы они учились трахаться по-британски.
— А как насчет нашей женщины?
— Говорили, что ее трахал сам начальник — как, вы сказали, его имя? — Фогель, кажется? Но, повторяю, все это только слухи.
— Вы когда-нибудь встречали ее в Великобритании?
— Нет.
— Я хочу знать правду, Карл! — Вайкери вдруг так сильно повысил голос, что один из охранников приоткрыл дверь и заглянул внутрь, чтобы удостовериться, что между следователем и допрашиваемым не возникло никаких недоразумений.
— Я говорю вам чистую правду! Господи боже! Да вы же в одну минуту Альфред Вайкери, а в следующую уже вылитый Генрих Гиммлер. Я никогда больше не видел ее.
Вайкери перешел на немецкий. Он опасался, что охранники попытаются подслушать их разговор.
— Вы знаете, под каким именем она живет в Англии?
— Нет, — ответил Бекер на том же языке.
— Вы знаете ее адрес?
— Нет.
— Вам известно, где она работает? В Лондоне?
— Судя по тому, что мне про нее известно, она может работать хоть на Луне.
Вайкери тяжело вздохнул, почти не стараясь скрыть своего разочарования. Вся эта информация была чрезвычайно интересной, но, как и разгадка убийства Беатрис Пимм, нисколько не приближала его к объекту поисков.
— Подумайте, Карл: вы рассказали мне все, что вам о ней известно?
Бекер улыбнулся.
— Поговаривали, что она большая мастерица по части потрахаться. — Заметив, что щеки Вайкери вдруг порозовели, Бекер поспешно добавил: — Извините, Альфред. Господь свидетель, я забыл, что вы порой бываете скромнее, чем школьник перед первым причастием.
— Почему вы не рассказали всего этого прежде — я имею в виду то, что касается специальных агентов? — спросил Вайкери, продолжая говорить по-немецки.
— Как же, Альфред, старина? Я говорил.
— Кому же? Мне вы об этом не говорили никогда.
— Я рассказал все это Бутби.
Вайкери почувствовал, как кровь снова прилила к его щекам, а сердце забилось так, будто собиралось вырваться из груди. Снова Бутби! С какой стати Бутби могло понадобиться допрашивать Карла Бекера? И почему он сделал это в отсутствие Вайкери? Бекер был его агентом. Вайкери арестовал его, Вайкери перевербовал его, Вайкери использовал его в своей операции.
— Когда вы встречались с Бутби? — спросил Вайкери, стараясь сохранять спокойное выражение лица.
— Я точно не помню. Здесь трудно следить за временем. Несколько месяцев назад. Может быть, в сентябре. Нет, пожалуй, это был октябрь. Да, скорее всего, в октябре.
— Что именно вы ему говорили?
— Я рассказал ему об агентах, рассказал о лагере.
— И о женщине вы ему тоже рассказали?
— Да, Альфред, я рассказал ему все. Он гнусный ублюдок. Я его терпеть не могу. И на вашем месте я держал бы с ним ухо востро.
— Был с ним кто-нибудь еще?
— Да, такой длинный парень. Красивый, как кинозвезда. Белокурый, синие глаза. Настоящий немецкий сверхчеловек. Только вот тощий, как палка.
— А было у этой палки какое-нибудь имя?
Бекер откинул голову назад. То ли он на самом деле напрягал память, то ли решил не упустить возможности разыграть еще один спектакль.
— Христос, это было какое-то забавное имя. Название инструмента или что-то в этом роде. — Бекер с силой потер пальцем переносицу. — Нет, что-то из домашней утвари. Швабра? Ковш? — продолжал он рассуждать по-немецки. — Нет, метла! Вот именно, метла! Представьте себе, этот парень больше всего похож на палку от метлы и носит фамилию Брум. Вам, англичанам, иногда удаются совершенно изумительные шутки.
Вайкери закрыл крышку чемодана, в котором находилась рация, и постучал костяшкой пальца по толстой двери.
— Почему бы вам не оставить мне рацию, Альфред? Здесь порой бывает очень одиноко.
— Сочувствую вам, Карл.
Дверь открылась, и Вайкери вышел в коридор.
— Послушайте, Альфред, конечно, и сигареты, и шоколад были замечательными, но в следующий раз постарайтесь привести еще и девочку, ладно?
* * *
Вайкери направился к начальнику охраны и попросил показать ему журналы учета посетителей за октябрь и ноябрь. Всего через несколько мгновений он отыскал нужную ему запись.
ДАТА: 5-10-43
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Бекер, К.
КОЛИЧЕСТВО ПОСЕТИТЕЛЕЙ: 2
ИМЯ/ОТДЕЛ: Не указаны
Глава 25
Берлин
— Мой бог, какое же сегодня холодное утро, — проронил бригадефюрер Вальтер Шелленберг.
— У вас, по крайней мере, сохранилась крыша над головой, — ответил адмирал Вильгельм Канарис. — «Галифаксы» и «Ланкастеры» неплохо потрудились нынче ночью. Сотни мертвых, тысячи бездомных. Слишком уж много для нашего прославленного своей неуязвимостью Тысячелетнего рейха. Канарис искоса взглянул на Шелленберга, ожидая его реакции. При каждой встрече он изумлялся тому, насколько молод этот человек. Всего тридцать три года, и уже начальник VI управления Sicherheitsdienst, больше известного по аббревиатуре СД, — разведка и служба безопасности СС. VI управление занималось сбором сведений о врагах рейха в зарубежных странах, то есть фактически дублировало функции абвера. В результате эти два человека оказались непримиримыми конкурентами.
Они были на удивление несхожи между собой: низкорослый, седовласый, немногословный, немного шепелявивший при разговоре старый адмирал и красивый, энергичный и совершенно безжалостный молодой бригадефюрер. Шелленберга, сына фабриканта роялей из Саарской области, ввел в аппарат службы безопасности нацистской партии лично Рейнхард Гейдрих, тогдашний руководитель СД, который был убит чешскими борцами Сопротивления в мае 1942 года. Шелленберг, быстро ставший заметной фигурой среди национал-социалистов, прекрасно вписался в окружавшую руководство партии атмосферу всеобщего страха и неудержимой паранойи. Его величественный, словно кафедральный собор, кабинет был буквально напичкан средствами сигнализации, а в тумбы письменного стола по его приказу встроили два пулемета, благодаря чему он имел возможность одним нажатием кнопки разнести в клочья любого чем-то не понравившегося ему посетителя. Он не часто позволял себе расслабиться, но когда такие часы выпадали, предпочитал проводить их за рассматриванием своего поразительного собрания порнографических картинок. Как-то раз он продемонстрировал коллекцию Канарису; так глава семейства мог бы демонстрировать хорошему другу фотографии своих обожаемых родственников. Повторяя в реальности ситуации, изображенные на снимках, он искал возможности для удовлетворения своих неординарных сексуальных фантазий. На руке Шелленберг носил кольцо с синим камнем, под которым была спрятана ампула с цианидом. Для верности он имел также фальшивую зубную коронку, где также содержалась смертельная доза яда.
В настоящее время у Шелленберга было только две цели: уничтожить Канариса вместе со всем абвером и узнать для Адольфа Гитлера самую важную тайну войны — время и место англо-американского вторжения во Францию. Шелленберг питал глубокое презрение к абверу и группе старых офицеров, окружающих Канариса, — он насмешливо именовал их Дедами Морозами. Канарис доподлинно знал, что Шелленберг ведет против него войну на уничтожение, и все же при личном общении они соблюдали между собой прочное перемирие. Шелленберг испытывал к старому адмиралу вполне искреннее, чуть ли не сыновнее почтение, Канарис так же искренне восхищался нахальным, но действительно блестящим молодым офицером и получал истинное наслаждение от пребывания в его обществе.
Вот почему они старались, по возможности, начинать каждое утро с совместного катания на лошадях в парке Тиргартен. В это время каждый из них имел возможность прощупать намерения другого, проверить прочность его позиций и попытаться отыскать полезные для себя слабости. Канарис любил эти поездки и еще по одной причине: в течение хотя бы этого утреннего часа молодой генерал не предпринимал активных действий, направленных на то, чтобы приблизить его, Канариса, гибель.
— Вы, как всегда, в своем амплуа, герр адмирал, — отозвался Шелленберг. — Всегда видите только дурную сторону вещей. Мне кажется, что это делает вас циником. Я не ошибаюсь?
— Я не циник, герр бригадефюрер. Я скептик. А между этими понятиями имеется важное различие.
Шелленберг рассмеялся.
— Это различие между нами, работниками Sicherheitsdienst, и вами, профессионалами старой школы из абвера. Мы видим только бескрайние возможности. Вы видите только опасность. Мы смелы и не боимся рисковать. Вы предпочитаете прятать голову в песок. Прошу не счесть мои слова за желание вас обидеть, герр адмирал.
— Не тревожьтесь, мой молодой друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83