Люди сошли по трапу и направились к ожидавшему их автобусу. Впрочем, один отделился от группы и зашагал к стоявшему поблизости штабному автомобилю, который должен был доставить его в Лондон. Водитель вышел, привычным движением распахнул заднюю дверь, и коммандер Питер Джордан сел в машину.
* * *
Нью-Йорк, октябрь 1943
Они приехали за ним в пятницу. Эти люди почему-то запомнились ему как Лаурел и Харди: толстый, приземистый американец, от которого пахло дешевым лосьоном после бритья и сосисками с пивом, съеденными за ленчем, и тощий благообразный англичанин, пожавший руку Джордана с таким видом, будто хотел пощупать его пульс. На самом деле их звали Лимэнн и Брум, по крайней мере, так было написано в удостоверениях, которыми они по очереди помахали у него перед носом. Лимэнн сказал, что работает в Военном министерстве, Брум, костлявый англичанин, промямлил что-то насчет Военного кабинета. Ни один, ни другой не носили военной формы — Лимэнн был одет в потертый коричневый костюм, пиджак которого обтягивал его объемистый живот, а брюки, судя по неопрятным складкам, резали в шагу; Брум, напротив, щеголял в изящном темно-сером костюме, казавшемся слишком теплым для нью-йоркской осени.
Джордан принял их в своем роскошном кабинете в офисе, расположенном в Нижнем Манхэттене. Лимэнну лишь с трудом удалось подавить отрыжку, которая, видимо от восторга, одолела его, когда он увидел потрясающий вид на мосты через Ист-Ривер, открывавшийся из окна: Бруклинский, Манхэттенский и Вильямсбургский. Брум не выказал ровно никакого интереса к творениям рук человеческих, зато прокомментировал погоду — прекрасный осенний день, прозрачное синее небо, ярко-оранжевый солнечный свет. В такие дни нетрудно подумать, что Манхэттен — самое красивое место на земле. Они вели разговор у южного окна, глядя с высоты на огромные грузовые суда, входившие и осторожно выбиравшиеся из нью-йоркской гавани.
— Расскажите нам о работе, которой вы занимаетесь сейчас, мистер Джордан, — сказал Лимэнн с отчетливым акцентом Южного Бостона.
Для хозяина кабинета это был больной вопрос. Он все еще оставался главным инженером Северо-восточной мостостроительной компании, которая являлась безусловным лидером среди строителей мостов на всем Восточном побережье. Но мечта об организации собственной фирмы, как он и боялся, умерла с началом войны.
Лимэнн, похоже, крепко изучил его биографию и теперь пересказывал ее с таким видом, будто собирался представить Джордана к награде. «Лучшим в своем выпуске закончил Ренсселировский политехнический институт. Признан инженером года в 1938. „Сайнтифик америкен“ утверждает, что вы величайший человек из всех, кто жил на свете после изобретения колеса. Вы знаменитый человек, мистер Джордан».
Увеличенная фотокопия статьи из «Сайнтифик америкен» висела на стене в изящной черной рамке. На фотографии, сопровождавшей статью, казалось, был снят совсем другой человек. Теперь Джордан стал более худощавым — некоторые говорили: более красивым, — и несмотря на то, что ему еще не исполнилось сорока, виски у него обильно поседели.
Брум, тощий англичанин, бродил по комнате, внимательно рассматривая фотографии и модели мостов, разработанных и построенных компанией.
— У вас тут работает много немцев, — сказал он с таким видом, будто открывал Джордану потрясающую новость. Это была чистая правда: немцы имелись и среди инженерного состава, и в секретариате. Личным секретарем Джордана работала женщина по имени мисс Хофер; она девочкой приехала вместе со своей семьей в Америку из Штутгарта и до сих пор говорила по-английски с немецким акцентом. И, как будто для того, чтобы подкрепить опасения Брума, мимо открытой двери Джордана прошли двое молодых клерков из отдела писем, болтавших между собой по-немецки с четко выраженным берлинским акцентом.
— Вы подвергали их проверкам на благонадежность? — снова заговорил Лимэнн. Джордан нисколько не сомневался, что он был полицейским — по крайней мере, был полицейским в прошлом. Это было видно и по состоянию его заношенного дешевого костюма, и по выражению упорной решимости, не сходившему с его лица. Для Лимэнна мир должен был состоять, по большей части, из злодеев, а он стоял на посту, как единственная преграда, не позволяющая анархии захлестнуть и смести порядок.
— Мы не устраиваем проверок на благонадежность. Ведь мы строим мосты, а не делаем бомбы.
— А откуда вы знаете, что они не сочувствуют другой стороне?
— Лимэнн. Разве это не немецкое имя?
Мясистое лицо Лимэнна сразу сделалось хмурым.
— Вообще-то не немецкое, а ирландское.
Брум отвлекся от осмотра моделей моста, прислушался к тому обмену любезностями и захихикал. Потом спросил:
— Вы знаете человека по имени Уолкер Хардиджен?
У Джордана возникло неприятное ощущение, как будто его допрашивали.
— Я думаю, что вы сами прекрасно знаете ответ на этот вопрос. Я знаю также, что он и его семья по происхождению немцы. Он говорит на немецком языке и хорошо знает страну. И был неоценимым помощником для моего тестя.
— Вы хотите сказать: вашего бывшего тестя? — уточнил Брум.
— Мы остались в очень близких отношениях после смерти Маргарет.
Брум склонился над очередной моделью.
— Это висячий мост?
— Нет, это проект консоли. Разве вы не инженер?
Брум вскинул голову и улыбнулся с таким видом, будто счел вопрос почему-то оскорбительным.
— Нет, конечно, нет.
Джордан уселся за свой стол.
— Что ж, господа, может быть, вам стоило бы наконец-то сообщить мне, чему я обязан вашим визитом?
— Наше дело имеет отношение к вторжению в Европу, — сказав Брум. — Не исключено, что нам потребуется ваша помощь.
Джордан улыбнулся.
— Вы хотите, чтобы я построил мост между Англией и Францией?
— Нечто в этом роде, — согласился Лимэнн.
Брум закурил сигарету и изящно выпустил струйку дыма в сторону реки.
— Если честно, мистер Джордан, это дело не имеет ничего общего с мостами.
Глава 12
Лондон
Как только Вайкери вышел на Парламент-сквер, направляясь к входу в подземную военную квартиру Черчилля, размещенную глубоко под Вестминстером, небеса наконец-то разразились ливнем. Премьер-министр лично позвонил Вайкери и попросил прибыть к нему как можно скорее. Вайкери быстро переоделся в военную форму и впопыхах выскочил из штаб-квартиры МИ-5 без зонтика. Так что теперь единственным способом спасения от ледяного дождя было бежать как можно быстрее, одной рукой придерживая воротник плаща, а другой держа над головой, как щит, несколько папок. Он помчался мимо статуй одинаково задумчивых Линкольна и Биконсфилда и, успев, несмотря ни на что, промокнуть до нитки, предъявил документы часовому в форме Королевской морской пехоты, который стоял в заложенном мешками с песком дверном проеме дома № 2 по Грейт-Сент-Джордж-стрит.
Штаб МИ-5 охватила паника. Накануне вечером курьер на мотоцикле доставил из Блетчли-парка две расшифрованные радиограммы абвера. Они подтверждали худшие подозрения Вайкери — в Великобритании действовали, по меньшей мере, два немецких агента, неизвестных МИ-5, и, судя по всему, немцы намеревались заслать к ним помощников. Это было настоящее бедствие. Вайкери, прочитав доставленные депеши, почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он тут же позвонил сэру Бэзилу домой и сообщил новости. Сэр Бэзил, в свою очередь, тут же связался с генеральным директором и другими высокопоставленными чиновниками, связанными с «двойным крестом». К полуночи на пятом этаже горел свет во всех кабинетах. Оказалось, что Вайкери возглавляет одну из самых важных для хода всей войны операций. Он спал меньше часа. Голова у него раскалывалась, в глаза будто насыпали горячего песку, мысли путались и двигались в самых неожиданных направлениях.
Часовой взглянул на пропуск Вайкери и жестом разрешил ему пройти. Вайкери спустился по лестнице и пересек небольшой вестибюль. Как ни странно, Невилл Чемберлен приказал начать строительство подземного убежища для высшего руководства страны в тот самый день, когда вернулся из Мюнхена, где заявил, что «наше время будет мирным». Вайкери всегда воспринимал это место как невидимый широкой публике подземный памятник провалу политики умиротворения. Прикрытый четырехфутовым слоем бетона, укрепленного старыми рельсами, снятыми с линий лондонского трамвая, подземный лабиринт считался абсолютно неуязвимым. Помимо личного штаба Черчилля, здесь размещались самые жизненно важные и тайные службы британского правительства.
Вайкери прошел по коридору. В уши ему ударил грохот пишущих машинок и трезвон телефонов, к которым никто не спешил подходить. Колонны, подпиравшие здесь низкий потолок, были сделаны из шпангоутов одного из линейных кораблей адмирала Нельсона. При входе висела броская табличка: «Берегите голову». Вайкери, с его ростом всего в пять с половиной футов, никакая опасность здесь не угрожала. Стены, окрашенные когда-то в цвет девонширских сливок, выцвели и обрели уныло-бежевый оттенок старой газеты. Полы были покрыты уродливым коричневым линолеумом. К потолку были скобами прикреплены черные канализационные трубы, в которых булькала вода, вытекавшая из уборных расположенного наверху нового комплекса правительственных учреждений. Несмотря на то что воздух проходил очистку в специальной системе вентиляции, здесь отчетливо пахло немытыми телами и застарелым табачным дымом. Вайкери подошел к двери, перед которой стоял, прислонившись к стене, еще один морской пехотинец. При появлении Вайкери часовой вытянулся по стойке «смирно», стукнув каблуками по резиновому коврику, подложенному специально для того, чтобы глушить этот резкий звук.
Вайкери смотрел на лица людей, которые работали, жили, ели и спали здесь, в подземной крепости премьер-министра. Слово «бледный» не могло охарактеризовать цвет их лиц: они были отечными, изжелта-белыми, как воск, лицами троглодитов, копошившихся в своем муравейнике. Внезапно его каморка без окон на Сент-Джеймс-стрит показалась Вайкери не такой уж кошмарной. По крайней мере, она находилась над землей. По крайней мере, там имелось что-то, хоть отдаленно напоминавшее свежий воздух.
Личное помещение Черчилля находилось в комнате 65А, рядом с картографическим залом и напротив комнаты трансатлантической телефонной связи. Помощник сразу же провел Вайкери внутрь, не обращая внимания на злобные взгляды нескольких бюрократов, сидевших с таким видом, будто ожидали здесь приема, по крайней мере, с минувшей войны. Премьер-министр располагался в крошечной комнатушке, большую часть которой занимала маленькая кровать, застеленная серыми армейскими одеялами. В ногах кровати помещался столик, на котором стояли бутылка и два стакана. Би-би-си установила здесь стационарный микрофон, чтобы Черчилль мог выступать по радио прямо из своей подземной крепости. Вайкери заметил маленькое стеклянное табло, на котором можно было различить надпись: «ТИШИНА! ИДЕТ ПЕРЕДАЧА!» В комнате имелся только один предмет роскоши: хумидор, в котором премьер-министр держал свои любимые сигары «Ромео и Джульетта».
Черчилль в зеленом шелковом халате сидел за столиком, держа между пальцами первую за день сигару. Когда Вайкери вошел в комнату, он не пошевелился. Вайкери присел на краешек кровати и окинул взглядом сидевшего перед ним человека. Он был совсем не таким, как в тот майский день 1940 года. И не той энергичной уверенной персоной, какую показывали в пропагандистских фильмах и кинохронике. Он был просто-напросто человеком, который слишком много работает и слишком мало спит. Черчилль только что возвратился в Великобританию из Северной Африки, где провел несколько дней, оправляясь от последствий не слишком сильного, к счастью, сердечного приступа и очень напугавшей всех последовавшей за ним пневмонии. Веки у него были красными и воспаленными, щеки казались, как и у всех работников этого подземного штаба, не в меру одутловатыми и бледными. Он встретил старого друга слабой, наполовину вымученной улыбкой.
— Привет, Альфред, как дела? — спросил Черчилль после того, как морской пехотинец плотно прикрыл за Вайкери дверь.
— Прекрасно. Впрочем, это я должен первым спросить, как вы себя чувствуете. Ведь это вам приходится постоянно проходить через жернова.
— Никогда не чувствовал себя лучше, — отрезал Черчилль. — Введите меня в курс дела.
— Мы перехватили две радиограммы, направленные из Гамбурга немецким агентам, работающим в Великобритании. — Вайкери вручил Черчиллю два листочка. — Как вы знаете, мы исходили из того условия, что смогли арестовать, повесить или перевербовать всех немецких агентов, засланных в Великобританию. И теперь мы оказываемся перед лицом смертельной опасности. Если агенты передадут какие-либо сведения, которые будут противоречить донесениям, полученным от нас через «двойной крест», они поставят под сомнение всю направленную нами информацию. Мы также полагаем, что они намереваются заслать в страну нового агента.
— Что вы делаете, чтобы остановить их?
Вайкери рассказал Черчиллю о тех шагах, которые они успели предпринять к настоящему времени.
— Но, к сожалению, премьер-министр, шансов захватить агента во время выброски не так уж много. В прошлом — летом 1940 года, например, когда они посылали шпионов для обеспечения вторжения, — у нас были хорошие возможности перехватывать прибывающих агентов, потому что немцы часто точно сообщали тем, кого заслали в Великобританию раньше, когда, куда и каким образом будут доставлены их партнеры.
— А ранее засланные уже работали на вас как двойные агенты.
— Да. Или же сидели в тюрьме. Но в данном случае сообщение было очень неопределенным, всего из одной кодовой фразы: «ВЫПОЛНИТЕ ПРОЦЕДУРУ ПРИЕМА ОДИН». Мы считаем, что этой фразой агенту сказано все, что он должен знать. К сожалению, нам она не говорит ничего. Мы можем только строить предположения по поводу того, как новый шпион намеревается попасть в страну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83