Тот, кто хоть немного знает малую Азию, поверит мне: я в своем одеянии казался этим людям самым настоящим князем.— Я живу не одна, эфенди, — объяснила мне женщина. — Здесь живет еще одна семья.Я знал, что меня может здесь ожидать, и мое предположение оправдалось. Это был никакой не дом, а самая настоящая дыра в скале, пола и стен в нашем понимании там не было. Вокруг капало, сильно пахло гнилью. И вот в этой-то дыре возились около десятка детей. Две маленькие дырки, служившие окнами, пропускали света ровно столько, сколько нужно было, чтобы рассмотреть детские лица. Я уже не говорю о вонючих одеялах и одежонке, нехитрой утвари, валявшейся кругом. В углу сидела старуха и что-то жевала. Присмотревшись, я понял, что это кусок сушеной тыквы. Недалеко от нее сидел мальчик с перебинтованной рукой. Это был сын Небати. Я подвел его к двери, чтобы получше рассмотреть, что с ним. Развернув бинты, я, не будучи ни врачом, ни хирургом, убедился, что хаким, который занимался этой сломанной рукой, неплохо знал свое дело.Мальчишка давно ничего не ел.— Здесь вам жить ни в коем случае нельзя, — сказал я матери. — Тут вы никогда не поправитесь.— Господи, где же мне жить?— Прежде всего вылезайте из этой дыры.— Легко сказать. Я даже за это жилье не могу заплатить.— Тогда я позабочусь о другом.— Если бы ты смог это сделать!— Я постараюсь.— А средство от моей ломоты ты мне дашь?— Мне не нужно тебе ничего давать. Ты сама его возьмешь. Ты знаешь такое дерево — березу?— Да.— Растут тут березы?— Немного, но найти можно.— Так вот, листва этого дерева — лучшее средство от твоей болезни.— В самом деле?— Да. Я уже давно пробовал его на себе. Есть дикие народы, у которых не бывает врачей и они сами лечат себя простыми способами. От них я узнал, что листва березы излечивает от ревматизма. Когда я сам от него мучился, я попробовал и поправился.— А как ее применять.— Надо дождаться дождя. Затем оборвать мокрую листву с веток и нести домой, пока она не высохла. Дома уложить листья на ткань, плотно обернуть ею больную конечность и лечь. Если болят ноги, листву набивают в мешок, суют туда ноги и завязывают над коленями. Потом вы обязательно заснете и во сне сильно пропотеете. Когда проснетесь, болезнь как рукой снимет, если только она не запущена. А в тяжелых случаях эту процедуру нужно повторить несколько раз.Женщина внимательно меня выслушала и спросила:— А если нет дождя, можно нарвать сухую листву, а после смочить в воде?— Нет. Ничего не получится. Кроме того, нельзя проводить лечение на голодный желудок.Она печально потупилась.— Эфенди, если у меня ничего нет, как я могу питаться? Я готова голодать, лишь бы мои дети были сыты.— Попробую помочь этому делу. Один добрый друг дал мне некую сумму, чтобы я подарил ее одному известному нищему. Как ты думаешь, кому лучше отдать деньги: тебе или ждать другого случая?Она подняла на меня свои ясные глаза.— Эфенди…Она произнесла одно только это слово, но в нем прозвучали и мольба, и стыд, и благодарность.— Ну, что?— А сколько это?— Два фунта — это двести пиастров.— О небо!Она хотела молитвенно сложить руки, но боль помешала ей.— Это две золотые монеты. Тебе нужно будет их разменять.Я отсчитал деньги из подарка Гуляма и протянул ей. Она отступила на шаг.— Эфенди, ты шутишь?— Нет! Это абсолютно серьезно. Возьми!— Я не могу.— Кто тебе запрещает?— Никто, но это такой щедрый дар…— Хватит слов. Тот, кто дал мне эти деньги, очень богатый человек. Спрячь их, а когда захочешь разменять иди только к честному человеку. Купи еды для себя и для детей. Будь здорова. Завтра я зайду.Я сунул ей деньги в скрюченные руки и быстро ушел. Она было хотела догнать меня, но я прикрикнул на нее, и она отстала, а я присоединился к своим спутникам, и мы поскакали дальше. Отъезжая, я заметил, как соседи обступили бедную женщину и принялись ее расспрашивать.Мы обогнули Термы и въехали в переулок. В конце его сидел какой-то оборванец, на которого я не обратил внимания, поскольку почти все люди, которые нам здесь встречались, были плохо и грязно одеты. Он же проследил за нами долгим, внимательным взглядом.Я даже не знал, куда ведет нас турок. Я спросил его об этом, он удивился, почему я раньше не задал этот вопрос.— Но я же думал, что ты сам о нас позаботишься, — ответил я в оправдание.— Конечно, мы едем в конак Конак — зд.: место ночлега, станция (тур.).

, в «Эс-Саур эль-Амар». Там вам будет хорошо.Это название гостиницы мне кое о чем напомнило. Мне показалось, что мы оказалась в переулках одного немецкого городка. Ведь «Эс-Саур эль-Амар» означает не что иное, как «У рыжего быка». Конечно, я не ожидал от этого постоялого двора парижского комфорта.— Вы знаете хозяина? — спросил я.— Очень даже хорошо! — ответил он, смеясь. — Его жена — сестра моей супруги.Это меня порадовало; надо думать, наша дружба с Ибареком перенесется и на его родственников.Город — по крайней мере, пока мы по нему ехали — не представлял из себя ничего особенного. Обычные восточные домики и хижины, выставившие свои безглазые стены, ветхие постройки, готовые вот-вот развалиться. Улочки, выложенные сухой глиной и в жаркие дни поднимающие ужасную пыль. А в дождь превращающиеся в непроходимую навозную жижу. Грязные люди, изможденная скотина. Как походил этот городок на все остальные! Что-то заставило меня обернуться, и я увидел того самого калеку, который встретился нам на углу переулка. Он медленно ковылял за нами. Я был убежден в том, что он следит за нашими передвижениями. «Зачем?» — размышлял я.Наконец Ибарек указал на большие открытые ворота, под которыми красовалось изображение красного быка.— Вот здесь, — сказал он.— Тогда заезжайте, а я сделаю вид, что еду мимо.— Почему?— За нами бежит парень, которому Мюбарек поручил следить за нами. Для него я подготовил сюрприз.Мои спутники свернули в открытые ворота, а я проехал еще немного дальше.Наше появление вызвало некоторое оживление. Везде люди останавливались и глазели на нас. Но даже в этой обстановке мне удалось удержать в поле зрения нашего преследователя.Я повернул и сделал небольшой крюк. Это было возможно потому, что конак располагался не в переулке, а на небольшой открытой площадке. Люди продолжали стоять и посматривать то на открытые ворота, то на моего жеребца. Я заставил его делать элегантные кульбиты, медленно, но верно подводя к месту, где стоял тот подозрительный человек. На парне были белые штаны и короткая куртка, на поясе — некое подобие шали, которая спускалась до колен.В этот момент я издал специальный свист, по которому мой жеребец резво бросился вперед. Народ начал разбегаться. Шпион был так поглощен своим занятием, что не сразу сообразил, что нужно спасаться. Увидев прямо над собой моего вороного, он вскинул от ужаса руки и в страхе завопил. Сделав пару шагов назад, он привалился к стене. Я был прямо рядом с ним. Наклонился, схватил его за пояс и рывком посадил на лошадь.— Аллах-иль-Аллах! — запричитал тот, пытаясь при этой освободиться.— Лежи спокойно! — крикнул я ему. — Или тебя заберет дьявол.Он тут же закрыл рот, да и глаза в придачу. Паренек был не из храбрецов.Я повернул к конаку и проскакал в ворота. Там меня ждали Халеф с остальными спутниками. Они все видели и от души хохотали, запирая ворота на большую деревянную задвижку. Это было необходимо, потому как немало зевак пыталось пробраться во двор, чтобы узнать, что здесь у нас происходит.Я опустил пленника на землю и сам соскочил с лошади. К нам подошел по-турецки одетый человек и поприветствовал меня. Это был хозяин. Пока я обменивался с ним приветствиями, мой подопечный пришел в себя. Он выступил вперед и спросил угрожающим тоном:— Господи, зачем ты это сделал, моя душа чуть не рассталась с телом.— Твоя душа? Она что, такая хрупкая?— Не смейся. Ты знаешь, кто я такой?— Не знаю. Пока не знаю.— Я лодочник.— Отлично, значит, ты живешь на воде. И тебе доставит радость немножко покататься верхом.— А я что, просил взять меня с собой?— Нет, мне просто так захотелось.— Я заявлю в полицию.— Отлично!— И тебя оштрафуют.— Еще лучше.— Так что пойдем за мной к забтие мюшири.— Позже, друг мой. Сейчас у меня нет времени.— А я не могу ждать. Я должен быть на переправе.— А где это.— На реке.— Наверное, недалеко от дороги на Кустурлу?— С чего ты взял?— Это мне известно. Однако лодочник, который заявляет, что у него нет времени, торчал там на углу и шел за нами. Так или нет?— Да, а почему это тебя интересует?— Зачем ты шел за нами?— Я могу ходить за тем, за кем мне вздумается.— А я могу скакать с тем, с кем хочу. Так что мы оба удовлетворили свои желания.— Скачка — это совсем другое дело. Я мог сломать себе шею.— Наверное, тебе было бы это не вредно.— Господин, еще одно слово, и я зарежу тебя.И он, бормоча угрозы, потянулся за ножом, ручка которого торчала у него из сумки.— Брось! Тебя здесь никто не боится.— А кто ты такой, что оскорбляешь меня?— Я эмир Хасреддин Кара бен Немей. Слыхал когда-нибудь это имя?И я встал над ним и принял важный и гордый вид. Я присвоил себе еще и титул «хасреддин», потому что в этом я решил уподобиться маленькому хаджи. Мне не хотелось делать ничего плохого этому лодочнику. Необходимо было лишь узнать, кто послал его за нами.Я сразу понял, что сделал правильно. Он согнулся в три погибели и ответил:— Нет, султан, это звучное имя мне еще не доводилось слышать.— Так запомни его. Ты что, думаешь, я позволю тебе за собой следить?— Эмир, я тебя не понимаю.— Ты меня прекрасно понимаешь, просто не хочешь мне сказать.— Действительно, я не знаю, что ты имеешь в виду.— Слушай, парень! Думаешь, мне приятно здесь расспрашивать тебя? Поверь — никакого удовольствия. Давай признавайся, кто послал тебя следить за нами?— Никто, господин.— И тем не менее ты это делал.— Это вышло случайно.— Это что, был самый прямой путь к реке? Он заметно смутился.— Ну, отвечай!— Господин, ты действительно ошибаешься, я выбрал этот путь без всякого умысла.— Хорошо, я поверю тебе. Но если ты полагаешь, что это даст тебе какое-то преимущество, то ошибаешься. Лодочник, который должен быть на работе, а вместо этого шатается по улице, никому не нужен. Я прикажу мюшери уволить тебя. Есть масса людей, нуждающихся в работе.Теперь он по-настоящему испугался.— Эмир, ты этого не сделаешь. — заныл он.— Сделаю, и очень быстро. Сразу, как только смогу убедиться, что ты меня обманул.На какое-то мгновение он замер, уставившись в землю, затем тихо сказал:— Эфенди, я признаюсь: я следил за тобой.— Слишком поздно ты это признал.— Да, я сказал тебе неправду. Больше никогда не буду этого делать.— Хорошо, тогда скажи, кто тебя послал.— Никто. Я делал это по собственной воле.— Ты врешь!— Нет, эфенди.— Ну, посмотрим. Совравший один раз соврет и во второй.И, обернувшись к Халефу, я потребовал:— Хаджи Халеф Омар-ага, зови двух хавасов. Этот человек заслужил палок.— Будет исполнено, султан, — ответил малыш и сделал вид, что собирается бежать.— Стойте! — испуганно закричал лодочник. — Я все скажу!— Слишком поздно. Ага, поторопись!Тут он упал на землю и начал молить меня, протягивая ко мне руки:— Не надо палок, не надо палок, я их не вынесу.— Это почему же?— Мои ноги такие нежные и чувствительные. Я ведь все время в воде.Я едва не расхохотался. Обычно палками обрабатывают голые подошвы ног, и именно они были у него такими чувствительными. Если это обстоятельство принимать во внимание каждый раз, то от этого наказания пришлось бы отказаться, потому как оно именно в том и состоит, чтобы причинить физические и моральные страдания. Я уж не говорю о том, что сам являюсь противником этого унизительного наказания, но сказал я ему следующее:— Раз ты вдвойне страдаешь от этого, ты и наказан будешь вдвойне, чтобы впредь неповадно было врать. Но у меня сейчас прощальный час, и я попытаюсь смягчить наказание.— Попытайся, господин, я все расскажу.— Говори, кто тебя послал?— Мюбарек.— Что он тебе за это сулил — деньги?— Нет. Деньгами он вообще не пользуется. Он обещал мне амулет за то, чтобы я наловил много рыбы, потому что я еще и рыбак.— И какое ты получил задание?— Я должен следить за тобой и сообщить ему, где ты поселишься.— Когда и где ты должен передать эти сведения?— Сегодня вечером. Там, наверху, в его домике на горе. Нужно только условно постучать и сказать заветное слово.Он явно был сильно напуган.— Дальше! — приказал я.— Дальше ничего.— Снова обманываешь.— О нет, эфенди.— И тем не менее ты врешь!Я вспомнил о том, что он сказал до этого, а именно что Мюбарек никогда не дает денег. Если он это так точно знал, значит, он уже выполнял задания старика. И поэтому я продолжил допрос:— А если постучать обычно, он не откроет?— Нет.— А если сказать заветное слово, то пустит? Что это за слово?Он молчал.— Говори же, или я сейчас открою тебе рот. Палки для этого лучшее средство.Он все еще в нерешительности смотрел в землю. Страх перед Мюбареком был у него так же велик, как и боязнь наказания.— Ладно, если не хочешь говорить, я за последствия не отвечаю. Хаджи Халеф Омар-ага!Едва я произнес это имя, как лодочник закончил свои размышления. Он тихо сказал мне:— Эфенди, не надо звать хавасов, пусть даже Мюбарек накажет меня! Все равно это лучше, чем палки.— За что ему тебя наказывать?— Он строго-настрого запретил мне называть этот пароль.— А что, ты обязательно должен ему сообщать, что сказал его мне?— Нет, я не собираюсь этого делать, но ведь ты сам ему все скажешь.— Не беспокойся. Я не имею привычки выдавать чужие секреты.— Тогда он узнает это через своих птиц.Опять эти птицы. Старый жулик прекрасно мог использовать в своих целях глупость этих людей.— Да нет здесь никаких птиц. Ты видишь хоть одну из них?Он огляделся. Нигде не было видно ни воронов, ни галок, ни ворон.— Нет. Он послал птиц, потому что не знал, где вы остановитесь.— Одна за нами было полетела, но мы ее быстро образумили. Твой старый Мюбарек не так умен, как ты о нем думаешь. Так что тебе нечего бояться. Говори. Чтобы попасть к нему тайно, нужно определенное слово?— Да, эфенди.— Для разных людей — разные слова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42