— Нет. Духи моего отечества не убивают людей. Они весьма миролюбивы. Их три вида. Одних называют мученическими, других — духами красоты, а третьих — болтунами. Первый вид опасен, остальные — безвредны.— Как хорошо жить в твоей стране, эфенди: там водятся такие хорошие духи. Наши — жестокие, очень злобные. Одному человеку свернули шею, потом убили. Прошу тебя, не ходи на ту гору, а то и тебя принесут оттуда трупом!— Ну ладно, я подумаю.— Нечего тут думать. Когда тебя спрашивают, что ты хочешь, жить или умереть, ты что, ответишь: умереть? Я бы выбрал первое.— Я тоже, как и ты, выбираю первое.— Правильно. Теперь мне тоже легко на сердце.— Тогда давай не будем больше о развалинах. Скажи мне лучше, есть ли в Остромдже человек по имени Мюбарек?— Есть.— Ты его знаешь?— Да.— А я могу с ним повидаться?— Если только он дома. Каждый вправе зайти к нему.— А ты был у него?— Носил ему деньги.— За что?— За его чудодейственные средства.— А, так он хаким?— Нет.— Значит, аптекарь?— Нет, он целитель.— А что, разве целитель не знает лекарств?— Почему, знает. Никто не может запретить ему лечить людей. Все вокруг любят Мюбарека. Где окажется беспомощным хаким или аптекарь, старик всегда поможет.— А тебе он помогал?— И мне, и моим близким, и даже скотине.— Значит, он еще и ветеринар. Интересно.— Сам он еще интереснее.— Как это?— Ему пятьсот лет.— Позволь тебе не поверить.— Но это действительно так!— Все равно не верю.— Смотри, не скажи ему об этом, иначе ты пропал!— Что, о нем самом говорить с ним опасно?— У него есть дух, который летает везде и слушает, что говорят о старике Мюбареке.— Чудеса, да и только! А где этого духа можно увидеть, ты часом не знаешь?— Он позади него. Большой такой ворон, черный, как ночь.— А черной кошки там нет?— Есть. А откуда ты про кошку знаешь?— Я пока только предполагаю. Ты был там, где он готовит свои снадобья?— Да, был. Откуда тебе известно, что есть такое помещение?— Опять-таки всего лишь предполагаю. Ты видел там чучела птиц?— Да.— А змей?— Да.— Жерлянок в сосудах? Летучих мышей под самым потолком?— Аллах-иль-Аллах! Да, да!— Мертвые головы и кости?С каждым новым моим вопросом восторг становился все сильнее.— Господин, — не выдержал он наконец. — Ты знаешь Мюбарека!— Нет.— Но ты точно описал его жилище.— Это потому, что я знавал других мюбареков.— И у каждого был похожий дом?— У многих. И многим было столько же лет, и даже больше.— И после этого ты не веришь?— Нет, не верю.— Не могу понять.— Этот человек долго живет у вас?— Только шесть лет.— А сколько лет злые духи водятся в развалинах?— А, с давних пор.— И все это время они сворачивают людям шеи?— Это началось только несколько лет назад.— А поточнее не скажешь? Мне это очень важно.— Первым, кому свернули лицо назад, был грек. Он у меня за день до этого останавливался. На следующее утро он лежал мертвый в развалинах. С тех пор прошло пять или шесть лет.— И столько же живет Мюбарек в Остромдже. Имеются у этого старого святого какие-то другие особенности?— Нет вроде бы, ну разве что одна… он ничего никогда не ест и не пьет.— Но тем не менее жив?— Он говорит, что, хотя ничего не ест и не пьет, живет пятьсот лет. Аллах вообще не ест, и тем не менее вечен. У Мюбарека вообще нет зубов. И не было.— Он их, видимо, потерял.— О нет. Тому, кто его просит, он показывает рот. На деснах у него нет дырок — значит, не было ни одного зуба!— Я начинаю верить, что это крупный целитель!— Так оно и есть. Аллах любит его и дал ему способность быть невидимым.— О, это особый дар. Но ты же сказал, что у него, кроме того, что он не ест и не пьет, больше нет особенностей.— Да, но если ты под этим словом подразумеваешь дары, то, значит, у него их целое множество.— Расскажи.— Они не сразу бросаются в глаза.— А ты был свидетелем того, как он становился невидимым?— Конечно.— Ну-ка, поделись впечатлениями!— Я знал, что сын моего соседа болен и что старик должен навестить его. У моей жены случались частые головные боли, и она хотела попросить у Мюбарека амулет. Поэтому ко времени его прихода я вышел на порог своего дома. Он пришел. Я позвал его, назвав по имени. Он не ответил. Я крикнул еще раз и, не получив ответа, перешел улицу и пошел к нему сказать, что моя жена нуждается в его помощи. Он посмотрел на меня удивленно и спросил, за кого я его принимаю. Я ответил ему, что он — великий целитель, а он осмеял меня и пошел молча во двор соседа.Я ждал долго, но он так и не вышел. Только Буера, Дубина, который вошел, кстати, тоже незамеченным, выполз на своих костылях. А когда потом я спросил соседа о целителе, тот заявил, что его у него не было. Я поклялся, что только недавно видел его, а он уверил меня, что у него был один лишь Дубина. Старик же исчез. Что скажешь, эфенди?— Пока ничего.— Почему — пока?— Для выводов нужны факты. Но тут дело, похоже, решается просто.— Что ты имеешь в виду, эфенди?— Целитель воспользовался разными входом и выходом.— Не мог он. Двор лежит спереди, а сзади нет ни сада, ни выхода. Ворота, через которые он входил, единственный путь, которым он должен был вернуться.— Может, он спрятался?— Где, эфенди? Домик соседей так мал, что там не спрячешься.— Тогда дело действительно туманное. Не могу объяснить!— Все объясняется просто: Мюбарек умеет становиться невидимым! Не веришь?Вся эта история была полной чепухой, но надо ли было спорить с человеком, душа которого была глубоко пронизана предрассудками и мифологией Востока? В интересах дела оказалось даже лучшим, чтобы он оставался при своем мнении. Поэтому я ответил:— Тот, кто сам этого не видел, не может сказать «да» или «нет».— Я говорю «да», — заявил Халеф, слышавший наш разговор и подмигнувший мне.— Ты веришь?! — подыграл я ему.— Твердо верю.— Это меня удивляет.— Почему, сиди?— Потому, что ты, по моим сведениям, не знал никого, кто бы обладал такими же удивительными способностями.— Я? Ты ошибаешься, сиди!— Ну, скажи, где и когда ты такое наблюдал?— Я очень часто встречаюсь с невидимостью, и сегодня — в последний раз.Я подумал, что он снова задумал какую-то шалость, и промолчал. Турок же сразу насторожился. Он искал топлива для костра своих предрассудков и быстро спросил:— Сегодня? По дороге?— О нет!— Тогда, значит, у меня?— Как ты догадался?— Аллах, у меня появился кто-то, кто быстро исчез?— Да.— И я его видел?— Конечно.— Один из этих двоих бездельников?— Ну, нет.— А кто тогда?— Омлет. Ты видел, как он вошел в меня, а потом исчез?Хозяин поджал губы. Лицо его сначала приобрело обиженное выражение, потом налилось краской гнева, и он закричал:— Хаджи, ты уверяешь, что был в Мекке, городе Пророка?— Так оно и есть.— А вот я так не думаю.— Хочешь меня обидеть?— Нет. Но продолжаю так считать.— Спроси сиди, он точно знает, потому что он сам… Я бросил на него предупреждающий взгляд, так что он осекся на половине фразы. Хозяин — мусульманин, и ему совсем не обязательно знать, какое приключение мы пережили тогда в святилище ислама.— Даже если эфенди десять раз подтвердит это, я все равно не поверю.— Почему?— Потому, что настоящий хаджи никогда не наставит нос правоверному. Я считал, что ты правильный, хороший человек, а ты так, пустышка…— Ты, сын этой долины, ты знаешь, как меня зовут?!— Слышал, как же.— Ну, как?— Халеф.— Это имя, которым могут называть меня только близкие друзья. Для других я зовусь хаджи Халеф Омар бен хаджи Абулаббас ибн хаджи Дауд аль-Госсара. Заруби это себе на носу!— Такое длинное имя никто не запомнит, а уж я и подавно.— Это еще раз подтверждает, что мозги у тебя не очень развиты. Когда ты слышишь такое знаменитое имя, ты должен совсем иначе обо мне думать. Я — верный сын Пророка, но знаю, что жизнь состоит не только из громких зачитываний строк из Корана. Аллах любит, когда радуются его дети. А пошутить каждый может, это вовсе не грех. Когда же ты из-за такой ерунды называешь меня никчемным человеком, это оскорбление, которое положено смывать кровью. Но поскольку ты наш проводник и я благодарен тебе, мы прощаем твое прегрешение.И он скорчил такую гримасу, что турок невольно рассмеялся. Умиротворение не заставило себя ждать.— Ты считаешь мои представления смешными? — спросил меня Ибарек.— О нет, человек вправе верить в то или иное — мне все равно. Для начала нужно увидеть старика, а потом высказывать мнение. Где он живет?— На горе.— Как, у самых развалин?— Нет, не у них, а прямо в них!— Вот это да! Как интересно! Зачем же он залез так высоко?— Чтобы побороть злых духов.— К сожалению, ему это не удалось.— Отчего же!— Но они ведь появляются и сворачивают людям шеи!— Лишь некоторым. Эти духи всесильны. Никто, даже сам Мюбарек, не может заставить их разом исчезнуть, хотя есть одна-единственная ночь, когда их можно призвать к порядку.— Какая же это ночь?— Не знаю. Каждый раз в такую ночь старику удается обуздать одного духа, так что, значит, ежегодно — по одному.— Итого, выходит, он справился с шестью?— Да. Если захочешь их увидеть, тебе покажут их тела.— А что, у духов есть тела?— Конечно, а как же они явились бы тогда взору смертных? Обычно у них нет тела, но всякий раз, когда они хотят стать видимыми, приобретают телесность, и в этот момент их можно поймать или заткнуть все дырки, чтобы те не вылетели.— Это что-то новенькое. Значит, я увижу тела этих двух духов?— Я провожу тебя. Пойду с вами и на гору, и на развалины, но только днем, если позволишь. Ночью меня туда на аркане не затащишь.— Никто не будет требовать от тебя такого геройства. Но я хочу спросить тебя другое: ты хоть раз был в Радовише?— Был, и не раз, и даже дальше бывал.— Ты знаешь такое место — Сбиганци?— Пробыл там однажды больше часа. Оно лежит между двух рек.— Я знаю эти речушки — это Брегалница и Злетовска. Ты там кого-нибудь знаешь?— Мало кого.— А мясника Чурака?— Его нет.— Жаль!— А что, эфенди?— Я хотел бы о нем расспросить.— Так мы можем это сделать в Остромдже. Я быстро найду того, кто его знает.— Это мне весьма помогло бы. Но расспрашивать надо осторожно. Никто не должен знать, что я им интересуюсь. Там, в Сбиганцах, должно быть местечко, которое называется Домик в Ущелье. Ты слышал о таком?— Похоже, слышал, но не могу вспомнить где.— И не надо. Считай, что я тебя не спрашивал.— С этим связана какая-нибудь тайна?— Да.— Смотри-ка, у тебя тоже есть тайны! Но ты человек немногословный и совсем ничего об этом не рассказываешь. А меня, когда заговариваю о своих, поднимают на смех, как было, когда я рассказывал про старика Мюбарека.— Но ты же говорил не о тайне, а о настоящем чуде.— О, таких, как он, еще много встречается. Правда, высох необыкновенно — когда идет, гремит костями.— Быть не может.— Да это каждый слышал.— И ты?— И я. Своими ушами.— Вот бы мне услышать!— Услышишь.— А как он одевается?— У него одежда состоит из трех частей: старая шаль на голое тело, старый же широкий кафтан со множеством карманов и не менее старый платок на голове.— А на ногах — сандалии или сапоги?— Нет, даже зимой он обходится без обуви.— Ишь ты, какой противник роскоши! Но что это? Тут кто-то есть!Мы въехали в негустой кустарник. Мой вороной характерно заржал: рядом находился кто-то чужой.Я остановился и осмотрелся. Никого. Остальные тоже стали.— Поедем дальше, — сказал турок. — Нам-то что, если кто-то здесь прячется?— Может, ничего, а может, кое-что. Я должен знать, кто окажется у меня за спиной.— Ты будешь сам его искать?— Нет, мой конь подскажет мне, где тот человек.— Аллах! Ты что, его спросишь?— Да.— И он ответит?— Четко и ясно.— Прямо как Валаамова ослица! Это же чудо! А в мое чудо ты отказываешься верить!— Никакого чуда тут нет. Конь отвечает мне на своем языке, как ты сейчас сам увидишь. Смотри.Мы и в самом деле тихонько поговорили с ним. Я провел коня еще немного вперед, и он повиновался, не сопротивляясь. Налево он тоже пошел спокойно. Но когда я двинул его вправо, он снова заржал, заиграл ушами и закрутил хвостом.— Вот видишь, — сказал я хозяину, — справа кто-то есть. Вороной мне сообщил. Пойду посмотрю.Ожидая увидеть какого-нибудь бродягу, я двинул коня через кустарник. Сделав всего несколько шагов, я заметил человека. На нем были одежда и оружие хава-са. Он лежал в траве и держал во рту чубук. По его довольной мине было видно, что он находится в полном согласии с Богом, миром и самим собой. И неожиданное появление пятерых верховых заставило его выйти из этого блаженного состояния. Мы нарушили его глубокий кейф.— Аллах да пребудет с тобой! — приветствовал я его.— И с тобой тоже.Он внимательно осмотрел нас.— Кто ты, друг? — спросил я его.— А ты сам не видишь?— Хавас?— Полицейский великого господина, которому подчинен весь мир. Аллах да охранит его.— Воистину так. И пусть на тебя падет частица этой милости. Где ты служишь?— В Остромдже.— А сколько вас там?— Еще девять.— И много у вас дел?— Очень много. Люди такие плохие! Поступки неправедных не дают нам спокойно спать и есть. Мы бегаем день и ночь, чтобы раскрыть иное преступление.— Да, мы застали тебя как раз за таким занятием… Было похоже, что моя ирония его совсем не обидела.Он ответил:— Я бежал и даже вспотел, но только в мыслях. Мысли быстрее, чем ноги. Поэтому лучше передвигаться мысленно, нежели с помощью ног. Тогда не уйдет ни один преступник.— Это великолепное объяснение твоего здесь нахождения. Ты за кем-нибудь охотишься?— Конечно, но зачем тебе это знать?— Затем, что ты мне нравишься. Ты философ, у которого можно поучиться. Прямо Аристотель!— Я не знаю, кто этот господин, но, наверное, видел его когда-то. Из твоих слов ясно, что это умный и предприимчивый человек, раз ты говоришь, что у него можно поучиться, поэтому меня радует, что ты меня с ним сравниваешь. У тебя хорошие манеры, и ты умеешь разговаривать. Ты здешний?— Нет, я из далекой страны, что далеко на Западе.— А, знаю, это Индия.— Возможно, ты отлично знаешь географию, но мне почему-то казалось, что Запад в другой стороне.— Нет, Запад в Индии. Это единственная страна, где может лежать запад. Но если ты не из этих мест, я должен спросить у тебя паспорт. Есть он у тебя?— В кармане.— Покажи.Поскольку он продолжал спокойно возлежать на траве и курить трубку, я ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42