— Да, несчастный случай.— Это я и так поняла. А что за случай?— Я не подумала о том, что сегодня один из пятидесяти несчастливых дней в году, иначе осталась бы дома. С полчаса ехала нормально, а потом передо мной разверзлась земля…— О Аллах! — воскликнула дочка в ужасе.— Голубой дым клубился вокруг…— Да ты что!— …и из этого дыма возник дух, призрак и протянул ко мне сто сорок четыре руки…— Аллах да сохранит тебя! Сколько же плохих духов на земле!— Да, дочь моя. Осел испугался не меньше моего и понес. Я хорошая наездница, ты же знаешь. Но и я упала, а осел убежал.— Какое несчастье.— А потом появился этот эфенди, нашел осла, поднял меня с земли, и вот мы вернулись. А где отец?— Поехал в деревню.— А когда вернется?— Он покупает миндаль и еще какие-то орехи. Когда Чилека вышла, я спросил Икбалу:— Ты видела человека по имени Пимоза родом из Лопатиц?Она удивилась:— А где мне его видеть?— Здесь, в вашем доме.— Ты что-то путаешь.— Ладно, пусть я ошибаюсь, но тебе от этого лучше не будет.— А в чем дело, господин?— Если бы ты знала, кто такой этот Пимоза и чем занимается, то отец твой, без сомнений, отдал бы тебя за Али.— А как это сделать?— Должен сказать тебе, что я специально прибыл сюда, чтобы встретиться с тобой. Если бы ты мне понравилась, я бы отправился к Али и доставил его сюда в качестве зятя твоего отца.— Но это же невозможно!— О нет, еще как возможно!— А с чего же ты хочешь начать?— Этого я пока тебе не могу сказать. Я хочу убедить твоего отца согласиться на этот вариант. Убедить сегодня, поняла?— И ты полагаешь, он согласится?— Надеюсь. Но ты ведь мне не веришь, и потому я отбываю.Я хотел уже подняться, как она загородила мне дорогу.— Сиди! Господин! Кто ты такой, раз считаешь, что у тебя есть власть над моим отцом?— Я эфенди из полуденной страны, нахожусь под защитой падишаха и могу заставить твоего отца принять нужное решение. Но у меня уже нет времени. Мне пора ехать.— Останься, я тебе уже верю.— Вот это хорошо. Тебе же на пользу. Расскажи-ка мне про этого Пимозу.— Да, я его знаю, прости, что сразу не призналась в этом.— Прощаю. Знаю, что ты так сказала, желая выгородить отца.— Но ты обещаешь мне, что не опозоришь его?— Да, обещаю.— Дай мне руку.— Вот она. Если я что-то обещаю, то держу слово. Говори, кто такой Пимоза.— Его зовут не Пимоза, это он так себя иногда называет. Настоящее его имя — Москлан, и я должна стать его женой.— Это я уже знаю. Чем он занимается еще кроме торговли лошадьми?— Он пашер Пашер — контрабандист. (.Примеч. авт. )

и еще посланник жута.— Жут направил его к твоему отцу?— Да.— За какой надобностью?— Это мне не ведомо.— А твой отец пашер?— Нет.— Говори правду.— Он не пашер. Но контрабандисты приезжаютк нему и тогда…Она замолчала.— И что тогда?— Тогда у него появляется много товаров.— Где? Здесь, в доме?— Нет, снаружи, со стороны поля.— Где точнее?— Не могу сказать, мы поклялись молчать.— В этом нет нужды, я знаю это место не хуже тебя.— Не может быть — ты ведь здесь чужак.— И тем не менее. Это яма там, в кустарнике.— О Аллах, откуда ты знаешь?— Вот видишь! И там хранится очень много разного товара.— Ты видел?— Да, это одни ковры.— Но кто выдал тебе это место?— Никто. Откуда эти ковры?— Они прибыли на корабле из-за моря, их выгрузили в Макри, и оттуда носильщики доставили их в Гюмюрджину и дальше к нам.— Кому они предназначены?— Они будут отправлены в Софию, а оттуда еще дальше, не знаю даже куда.— Отец задействован в этой контрабанде?— Нет. Главный предводитель — силаджи Силаджи — совершающий поездку на родину (тур.).

в Измилане. — Ах так! У него тоже есть кавехане? Кавехане — кофейня (фарси).

— Да.— Он живет на улочке, что ведет к деревне Чатак?— Эфенди, ты что, знаешь его?— Я слышал о нем. Тебе знакомо его имя?— Его звать Дезелим.— Он бывал у вас?— И даже очень часто. Он может приехать не сегодня-завтра.— За коврами?— Да, ведь их надо везти дальше.— С ним будут носильщики?— Несколько. Остальные живут здесь поблизости.— В Енибашлы?— Здесь и в соседних деревнях.— Кто их созовет?— Отец.— Сам, лично?— Нет, он обычно посылает нашего подмастерья, который знает их всех.— Это тот самый человек, который помогал матери слезать с осла?— Да. На его лице все краски. Он одновременно очень хитер и мужествен. Тише, кто-то идет.Снаружи послышалось сопение и кряхтенье. Бух! Бух! — застучали башмаки.— Это отец. Не нужно, чтобы он знал о нашем разговоре. И в следующее мгновение она исчезла. Я остался один в комнате, если не считать кота, устроившегося в уголке. Мне такое положение было не по душе, но ничего сделать было уже нельзя. Шаги приближались, и он вошел.Сначала я даже опешил. Он был толст в такой же степени, как высок, и вынужден был буквально втискиваться в дверной проем. Одет был по-болгарски: штаны, туника, короткая куртка — все из шерсти. В это время летом османы переодеваются в складчатые льняные одежды. Ноги обернуты опять же на болгарский манер, в некое подобие онуч. Старые болгары не признают иной обуви. Такая одежда увеличивала его габариты еще больше. Кроме того, он еще и брил голову. Только вверху, посередине, оставался клок волос, расчесанный надвое и заброшенный назад. Ни фески, ни какого-либо иного убора не было. В руке он держал смятую тряпку с несколькими ягодами тутовника.Если бы меня спросили, какого цвета был у него костюм, я бы затруднился ответить. Поначалу, конечно, была одна краска, но на нее наложились другие, и первоначальной «грунтовки» уже не было видно. Он вытирал об одежду и пальцы, измазанные как в краске, так и в тесте.А лицо! Его можно было назвать грандиозным. У него, видимо, были три привычки, которые никак не вязались с его профессией — он нюхал табак, любил тереть глаза и чесать за ушами — все соответствующие места цвели чернилами, сливовой, клубничной, шафрановой и вишневой красками.Когда восточная женщина красит ресницы углем, это придает ей некий меланхоличный, загадочный вид. Пекарь, вероятно, полагал, что раскраска тоже придаст ему красоты. Поэтому он давно заказал воде дорогу к своей физиономии. Такое у нас в Европе вряд ли кто допустит. Наверняка бы вмешалась местная полиция, поскольку такой человек становится опасным для общества. Мне было весело наблюдать, с каким удивлением он рассматривал меня, спокойно сидящего возле дверей. Лоб у него наморщился, рот широко открылся, а уши, казалось, даже отошли назад.— Черт подери!Больше он ничего не произнес. Ему нужно было срочно нюхнуть табачку, наверное, от удивления, незнаю.— С добрым утром, — приветствовал я его, медленноподнимаясь.— Чего тебе здесь надо? Что ты ищешь?— Тебя, — ответил я кратко.— Меня?! — Он воззрился на мою персону с удвоенным удивлением.— Да, тебя.— Ты меня с кем-то спутал.— Вряд ли. Тебя ни с кем не спутаешь.Мою иронию он не уловил. Тряхнув головой, он сновапроговорил:— Ты ошибся домом.— Нет, я нахожусь в том самом доме.— Но я тебя не знаю.— Мы познакомимся.— Кто же тебе нужен?— Бояджи, он же экмекчи, он же Бошак.— Это я и есть.— Вот видишь, я не ошибся.— Ты сказал, что сразу узнал меня. Разве ты меняраньше видел?— Нигде и никогда.— Но как же ты смог меня узнать?— По твоему виду, который неотразим, статусу, который высок.Смысл этой фразы также не дошел до него, но он широко улыбнулся и заявил:— Ты очень учтив, и ты прав. Мой статус действительно высок. Без нас население голодало бы, и мы же красим любое платье. Какие будут твои пожелания?— Мне хотелось бы обговорить с тобой одно дельце.— А ты часом не торговец мукой?— Нет.— Значит, торгуешь красками?— Тоже нет. У меня другое дело.— Тогда говори.— А ты садись поудобнее, снимай наряд…— Да, пожалуй, я именно так и сделаю. Подожди меня здесь. — И он удалился в ту же дверь, где незадолго до этого исчезли его жена и дочь.Видимо, там имелось три комнаты, и оттуда приглушенно доносились три голоса.Вернувшись, он решительно встал передо мной.— Вот он я. Ты голоден?— Нет, — ответил я решительно, вспомнив, как он вытирал пальцы о штаны.— Пить хочешь?— Премного благодарен! — Ни аппетита, ни жажды у меня почему-то не возникло.— Тогда давай поговорим о твоем деле! — И он, кряхтя, стал усаживаться. Затем его физиономия приняла умильное выражение.Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, когда он корчил из себя важную персону. Но тут вошел помощник, которого дочь назвала храбрым и хитрым человеком. Он склонился, сложив руки на груди, и уставился на хозяина.— Принеси мне трубку! — приказал тот с видом паши. Подмастерье рабски повиновался. Он принес трубку, которая выглядела так, будто очень долго пролежала в рыбной чешуе. Хозяин полез в карман штанов и вытащил пригоршню табака; засыпав его в трубку, спросил меня:— Ты куришь?— Да, — ответил я.Я испугался, что он предложит трубку и мне, вынув ее из того же самого кармана. Но был приятно разочарован, когда пекарь спросил:— А спички у тебя есть?— А у тебя что, нет? — поинтересовался я.Лицо у пекаря приобрело задумчивый, хитроватый вид. Спички в этих местах довольно редки, можно обшарить несколько деревень и не найти ни одной, и тот, у кого они имеются, — подозрителен. Пекарь наверняка хотел выяснить, можно ли причислить меня к этой категории людей. Поэтому я и ответил так.— Мне снова придется вставать. А я думал, что у тебя есть спички, — пробормотал пекарь.— Почему ты так решил?— По твоей одежде. Ты ведь богат.Если бы он заявил, что я чище его, я бы согласился безоговорочно. Тем не менее я покорно залез в карман, достал оттуда коробок и подал ему одну спичку. Он удивленно осмотрел ее и спросил:— Она что, не из дерева?— Из самого настоящего.— И фосфор?— Самый яркий.— Прямо свечка! Никогда таких не видел! Может, подаришь коробок?Мелочи зачастую играют значительную роль. Нужно было использовать представившуюся возможность, поэтому я сказал:— Эти спички для меня большая ценность. Может, я и подарю их тебе, если буду доволен результатом нашей беседы.— Так давай начнем, но сначала я зажгу трубку. Едва он закурил, я понял, что у него не самый плохой табак. Наверняка добыл его незаконным способом.— Итак, сначала скажи, кто ты.— Естественно, ты должен знать, с кем говоришь. Но лучше будет, если я сообщу это чуть погодя.— Это почему же?— Мне надо обсудить с тобой необычное дело. Тут нужны сообразительность и скрытность, и я хочу убедиться, что ты обладаешь обоими этими дарами.— А, тогда я знаю, кто ты.— И кто же?— Ты контрабандист.— Гм. Вообще-то ты не очень ошибся. Я продаю товар, который весьма дорог, а отдаю его по дешевке.— А что за товар?— Ковры.— Хорошая вещь. А что за ковры?— Настоящие, из Смирны.— Аллах! Сколько их?— Около сотни. Прошу тридцать пиастров за штуку. Тут он вынул трубку изо рта:— Тридцать пиастров? В самом деле — тридцать?— Ни больше ни меньше.— Настоящие смирнские ковры?— Ясное дело!— А можно взглянуть?— Конечно, покупатель сначала должен посмотреть!— А где они?— Ты в самом деле думаешь, что я скажу это, не убедившись, что покупатель — надежный человек?— Ты весьма предусмотрителен. Скажи лишь, далеко ли это место?— Близко.— И как же ты на меня вышел?— Ты известный красильщик. Кто же как не ты может определить ценность красок ковров?— Да, это так, — проговорил он, польщенный.— Поэтому я к тебе и приехал. Я не думал, что ты сам купишь ковры, но предполагал, что ты знаешь того, кому они могут понадобиться.— Это верно.— Так ты знаешь покупателя?— Знаю.— Он заплатит наличными?— Такие дела чаще делают в кредит.— Это не в моих правилах. Цены дешевые, товар хороший. И оба довольны — и покупатель, и продавец.— Ладно, он заплатит сразу.— Вот это по мне. Кто он? — Это кузнец-оружейник.— Боже!— Что-то не так?— Кузнец не купит столько ковров!— Купит. Он еще и кофейню держит и знает толк в вещах.— А где он живет?— В Измилане.— Это далековато.— Ничего страшного — сегодня или завтра он будет здесь.— До завтра я ждать не буду.— Почему?— Подумай сам.— Не могу предположить.— За то время, пока он едет, я найду другого покупателя.— И то верно.— Мне нужно побыстрее от них избавиться.— Кто-то за тобой следит? — Он со значением заглянул мне в глаза, при этом руки его непроизвольно сделали некое хватательное движение.— Вообще-то нет. Никто не знает о моем предприятии, но вещи находятся не в очень надежном месте.— Перепрячь их!— Пусть это делает покупатель!— Что, человек, который их у себя держит, так нетерпелив?— А они не у человека, а в чистом поле.— Аллах велик! Как ты додумался их так спрятать?— А я не сам до этого додумался — другие.— Но ты дал на это разрешение?— Нет, мне бы не пришло в голову сотворить такое.— Тогда я тебя не понимаю.— Я объясню тебе по секрету. Ты представляешься мне человеком, которому можно довериться.— Ты абсолютно прав.— Хорошо. Ты согласен, что тридцать пиастров — дешевая цена?— Этого я не могу утверждать, я же не видел ковров.— Я тебе говорю — это мало. Никто другой так за дешево не отдает.— Но ты получил их за еще более низкую цену!— Само собой!— Сколько ты дал?— Послушай, твой вопрос неуместен. Какой продавец скажет, сколько он «наварил»? Но с тобой я откровенен.— Так сколько?— Тридцать пиастров.Он воззрился на меня с непониманием и спросил:— За все?— Ты что, меня за полного дурака держишь? Стал бы я возиться из-за такого «навара»? Конечно, на каждом ковре — тридцать.— Но это невероятно!— Почему же?— Ты продаешь штуку за тридцать и столько же зарабатываешь еще?— Именно так.— Значит, кто-то подарил тебе эти вещи.— Никто не дарил.— Тогда я решительно ничего не понимаю.— Не мучай себя по этому поводу. Скажу тебе еще больше — я их не покупал и не получал в подарок. Я их нашел.— Нашел? — Лицо его вытянулось. Глава 3В ОПАСНОСТИ За несколько минут я добрался до настоящего селения Енибашлы, проехал его насквозь и оказался среди кукурузных полей, к которым примыкали луга, а сразу же за ними начинался лес.Следы колес большой повозки были отчетливо видны. Следуя по ним в юго-западном направлении, я достиг леса и тут заметил всадника, подъезжающего от лугов слева. Я ехал медленно, и вскоре он догнал меня.— Бог в помощь! — приветствовал он меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42