А лицо у него было глупейшее! Ах, если бы он был тут, передо мной! Даже если бы он пронумеровал все кости, ему не удалось бы их сложить в нужной последовательности. Обмануть меня, хаджи Халефа Омара бен хаджи Абулаббаса ибн хаджи Дауда аль-Госсару!Он выхватил плеть и с силой рассек ей воздух.— Успокойся, — посоветовал я. — Когда же вы приехали в Кушукавак?— Через час, после того как ты уехал оттуда. Ты ведь описал нас кузнецу, и он узнал нас. Он и поведал нам обо всем, что произошло. Показал пленника. Мы подождали. Ты все не ехал, и я начал беспокоиться. И решил скакать в Енибашлы. И при этом мне пришла в голову мысль, которой ты порадуешься.— Какая же?— Кузнец рассказал мне о копче. На пленнике была такая. Это отличительный знак, и он мог сослужить добрую службу. Я забрал ее у этого, назвавшегося Пимозой, мужчины и водрузил на свою феску.— Превосходная идея. Я уже оценил, какое действие она оказала.— И ты будешь настаивать на том, что я не умен?— Нет, что ты, ты — воплощение мудрости!— Да, но хаваса я упустил! Приехав в Енибашлы, мы сразу направились к пекарю. Там застали его жену и дочь. Эфенди, когда я увидел первую, то чуть не лишился сознания! Ты видел когда-нибудь матку в пчелином улье?— Да.— Тело у нее раздуто наподобие баллона. Говорят, она в день откладывает тысячи яиц. И такая женщина, сиди, встретилась мне там!— Но она довольно симпатичная.— Да. Они с дочерью меня предупредили: подмастерье отослан за помощью. Потом подъехал «кофейник» из Измилана и говорил с пекарем о тебе, после чего они быстро пустились в путь. Все это нам сообщила Икбала, дочка. Она попросила также съездить за Али Сахафом. Но я бы и так это сделал.— В таком случае ты приехал как раз вовремя, дорогой Халеф.— Да, я очень спешил, но в то же время сохранял осторожность. Я услышал далеко впереди ржание и один поехал на разведку, увидел хижину, твоего Ри и других лошадей; ты был там среди врагов, наверняка они тебя захватили, думал я. Трое всадников вызвали бы у них подозрения, а один в самый раз. Поэтому я спрятал Оско и Омара за деревьями и дал им указания; и один поехал к дому.— Это было весьма предусмотрительно с твоей стороны и смело. Ты доказал, что я могу на тебя положиться.— О эфенди! Ты мой учитель и друг. Все, что произошло дальше, ты знаешь.— Но почему ты не остался возле хижины, Халеф?— Я должен был упустить твоего Ри?— Ты бы все равно ничего не сделал, твой конь не так быстр, чтобы догнать вороного.— Твой тоже. Разве ты смог бы обмануть похитителя без меня? Он видел лишь меня и думал, что я — единственный преследователь. Поэтому-то он и ужаснулся, когда заметил тебя. И вынужден был вернуться, и Ри снова попал тебе в руки. Разве ты бы справился со всем этим сам?— Нет, но я забочусь обо всех наших спутниках.— В этом нет нужды, они храбры.— У них сильные враги, и те защищены стенами дома!— Не столько защищены, сколько пойманы в хижине!— Это неважно. Они могут встретить Оско и Омара пулями через окно или дверь.— Но ты же дал обоим указания. И я им крикнул, уезжая, чтобы они стояли за деревьями и стреляли в каждого, кто попытается выйти из дома. Что ты, кстати, сделаешь с этими людьми?— Это зависит от их поведения. Дай-ка шпоры своей лошади!Сахаф между тем вежливо держался на некотором удалении сзади. Завидев, что разговор наш окончился, он подъехал и спросил:— Господин, могу я узнать, что происходит и почему я должен вас сопровождать?— Обо всем потом. Надеюсь, ты еще сегодня сможешь увидеть Икбалу, самую красивую девушку в Румилии, в присутствии ее отца. А теперь давайте поспешим, но молча.Тем временем мы достигли леса и подъехали к поляне. Слезли с лошадей и повели их за поводья. Я передал поводья вороного хаджи.— Оставайтесь здесь, я пойду на разведку. Дай-ка мне штуцер.— Валлахи! Клянусь Аллахом! (араб. )

Правильно. Я так же думал. Вот он.Нам тебя ждать?— Ждите моего крика.Перебегая от дерева к дереву, я добрался до открытого пространства. Лошади по-прежнему стояли перед хижиной. Из окна торчали два ствола. Обитатели дома приготовились к обороне. К сожалению, отобрать у них ружья раньше было невозможно. Силы оцепления в лице Оско и Омара находились вне пределов моей видимости. Оба, наверное, скрывались за толстыми стволами. Я сделал крюк, пока не оказался в лесу прямо напротив хижины, и там обнаружил обоих моих спутников, державших ружья наизготовку.Я подобрался к ним как можно ближе. Мое появление оказалось для них полной неожиданностью. Они приветствовали меня тихими возгласами.— Кто-нибудь выходил? — спросил я.— Нет, — ответил Оско.— Вы стреляли?— Пять раз.— А те, внутри?— Три раза, но наружу не высовывались. Что намтеперь делать?— Оставайтесь здесь, пока я не осмотрю хижину.— Что? Ты пойдешь туда?— Да.— Они же тебя убьют!— Я подберусь незаметно. К тому же со мной Халеф. Пока мы там будем, подойдите поближе к дому, а дальше видно будет. Где ваши лошади?— Привязаны в лесу.— Подводите их поближе.Я вернулся к Халефу и поделился с ним своим планом. Он согласился с моими доводами. Потом склонился ко мне и прошептал:— Видишь те стволы, что торчат из окна, сиди?— Конечно, вижу!— Думаю, им недолго так торчать. Мы подберемся и неожиданно выдернем ружья из окна.— Давай.— А что мне делать? — спросил Сахаф.— Пока мы будем у дома, отведи наших лошадей на другое место, привяжи их и возвращайся к нам.Он забрал у нас поводья, а мы по большой дуге поползли к задней стене дома. Добрались туда без приключений и замерли, прислушиваясь.— Давай, сиди, — шепнул Халеф.— Только осторожно. Как заполучим ружья, спрячемся за углами хижины и сможем контролировать обстановку: всадим пулю в каждого, кто высунется из дома. Пошли!Я завернул за угол. Оба ствола высовывались из окна примерно на восемь-девять дюймов. Я согнулся и пролез под окном. Халеф проделал то же самое. Бросок. Прыжок в сторону. Мы снова у своих углов, и в руках у нас два старинных турецких ружья.Внутри какое-то время было тихо. Наверное, пленники от неожиданности потеряли дар речи. Только Оско и Омар крикнули со своей опушки:— Браво! Браво!Наконец в хижине проснулись. Послышались проклятия, крики страха. Мы молчали.— Давай, двигайся к другому углу, — шепнул я Халефу, — тогда дверь окажется между нами.Теперь я стал прислушиваться, что происходит внутри. Мне удалось различить фразу: «Прячется под окном». Ага, теперь я знал, что мне делать. Лишь на долю секунды половина моей головы появилась в окне. Все верно. Двойной ствол пистолета я увидел прямо перед своим носом. Они решили простреливать все пространство под окном. Ружье здесь оказалось бы бесполезным. Я взял свою винтовку за ствол и замахнулся.Сначала я увидел ствол пистолета, потом замок и наконец саму руку, державшую оружие. Его владелец был явно наивным или легкомысленным человеком. Я спокойно мог раздробить ему руку пулей. Хрясь! Вместо этого я ударил его прикладом, причем несильно, но попал точно, и доказательством тому были вопли и грязные ругательства. Рука исчезла, а пистолет упал на землю под окно.Халеф наблюдал за происходящим из своего угла и громко комментировал:— Очень удачно, эфенди. Этот дурак теперь будет вечно держать свою клешню в кармане. Теперь у нас три ружья.— Эй, медвежатник! — крикнул кто-то из дома.Халефа узнали по голосу.— Да, это я, — с достоинством ответил он. — Медведей здесь нет, и я решил поохотиться на вонючего ежа.Наступила тишина. Там, внутри, совещались. Потом кто-то спросил:— А ты один?— Нет.— А кто еще с тобой?— Эфенди, которого вы поймали, и еще трое других. Как раз в этот момент мы заметили, что подходятОско с Омаром. Да и Сахаф привязывал тут же рядом трех коней. Так что Халеф не покривил душой.— А где измиланец?— Мертв.— Врешь!— Еще раз так скажешь — и я брошу огонька на вашу крышу. Чтоб вы там все сгорели. С такими мерзавцами, как вы, только так и следует поступать.— А как он погиб?— Сломал шею.— Где?— Он хотел перепрыгнуть на украденном вороном через ручей близ Кабача, но не допрыгнул.— А где лошадь?— Там, где и надо, — снова у нас.— Если это правда, пусть эфенди подаст голос.— Могу доставить вам это удовольствие, — вступил я в разговор.— Аллах! Это он!По испуганному жирному голосу я тут же признал пекаря.— Да, это я и собираюсь вас спросить, не намерены ли вы сдаваться.— Пошел к дьяволу.— Этого-то удовольствия я вам как раз не доставлю. А сделаю кое-что такое, что вам придется не по душе.— Что же?— Вы собирались убить меня, но теперь вы в моих руках. Я не мусульманин, а христианин и не хочу мстить вам. Пришлите бояджи Бошака, он будет парламентером. Я сообщу ему, на каких условиях отказываюсь от мести. Если же вы откажетесь повиноваться, я пошлю одного из своих людей к судье в Енибашлы. Он арестует вас. Можете себе представить, что будет потом.В доме снова зашептались.— Выходим! — услышал я чей-то голос.— О Аллах, он же меня убьет! — заныл толстяк.— Подумайте о коврах, которые вы спрятали! — напомнил я им. — Вы их тоже потеряете, если не сделаете то, что я предлагаю.— А что ты сделаешь с бояджи? — спросил один.— Я только сообщу ему, на каких условиях я вас освобожу.— И ты ему ничего не сделаешь?— Пальцем не трону.— И он сможет вернуться к нам после разговора?— Да.— И ты защитишь нас перед лицом Аллаха?— Я же сказал, что я христианин и не клянусь никакими пророками.— А как звать твоего Аллаха?— Господь Бог.— Тогда поклянись своим Богом.— Я этого делать не буду. Наш отец Иисус запретил клятвы. Мы, христиане, говорим «да» или «нет» и дорожим словом.— И ты нас не обманешь?— Нет.— Тогда дай слово.— Даю и обещаю следующее: если вы выдадите мне бояджи и будете вести себя спокойно, пока я с ним не переговорю, ни один волос не упадет с вашей головы и он целым и невредимым вернется обратно.— А если ты с ним не договоришься?— Тогда он скажет вам, что я решил. Но если вы будете вести себя тихо, то услышите каждое слово нашего разговора. Вы убедитесь, что я весьма снисходителен к своим противникам и, думаю, с удовольствием сделаете то, что я прикажу.— Ты-то свое слово сдержишь, а спутники?— Обещаю, что они тоже не нарушат его.— Тогда он сейчас выйдет.Похоже, толстяк не собирался следовать этому приказанию. Там внутри опять о чем-то зашушукались. Тем временем я поставил Оско и Омара к тем углам, где до того стояли мы с Халефом. Они получили приказ при малейшем проявлении враждебности пускать в ход свое оружие.— Да проклянет вас Аллах! — услышал я голос красильщика. — Я должен из-за вас жертвовать собой! Вот убьют меня — будете заботиться о моих жене и ребенке!Это прозвучало так комично, что я едва не расхохотался.Наконец он вышел из хижины. Я редко видел людей, на чьих физиономиях одновременно отражались бы и стыд, и смущение, и страх; но именно эти чувства, похоже, обуревали толстяка, представшего передо мной. Он не нашел в себе даже смелости поднять на меня глаза и стоял, дрожа, у дверей.— Подойди сюда, к стене, — приказал я. — Двое этих храбрых людей будут внимательно следить за тем, чтобы твои спутники не наделали глупостей.— Они будут тихо сидеть в доме, — успокоил он меня.— Надеюсь! С тобой ничего не случится, но при малейшей попытке с их стороны этот нож мигом окажется у тебя между ребер. — Я произнес это угрожающим тоном и показал ему свой нож.Красильщик схватился обеими руками за живот и закричал:— Господин, пощади, я ведь отец семейства!— А ты, когда отдавал меня в руки убийц, спросил о моей семье? Пошли!Я взял его за руку и завел за угол. Там стояли Халеф и Али Сахаф.— О чудо Аллаха! — вскричал хаджи. — Что за жирная несушка к нам пожаловала! Сколько тысяч яиц в час она откладывает?У красильщика не было даже времени ответить на такой странный вопрос. Он увидел второго и в ужасе воскликнул:— Али Сахаф!— Да, это твой зятек, которого ты с такой радостью поджидаешь. Подай ему руку и поприветствуй его, как это полагается у родственников.Я думал, он заупрямится, но, вопреки ожиданиям, он протянул Сахафу руку. Потом я, указывая на землю, произнес:— Садись, переговоры начинаются.Он затравленно оглянулся и промямлил:— А как я снова встану?Тут маленький хаджи положил руку на свою гиппопотамовую плетку и произнес:— Вот, о король всех толстяков, уникальное средство для всех, кто желает быстро сесть и подняться. Дивана мы с собой не прихватили.В мгновение ока пекарь плюхнулся на землю, как мешок с мукой, и проблеял:— Убери свою плетку, я уже сижу.— Ну вот, оказывается, как быстро все можно сделать. Надеюсь, что и дальше все пойдет в таком же темпе. Эфенди, скажи только, что от него требуется.— Да, скажи мне, — вторил ему толстяк, умирая от страха.— От тебя требуется, прежде всего, честное признание, — сказал я. — Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?— Нет.— Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.— Да, — подтвердил грозным голосом Халеф, — тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи. Он сложил руки на животе и взмолился:— Валлахи! Пощадите!— Я обязательно все это сделаю, если ты не дашь согласия, — сурово сказал я. — Отвечай как на духу. Ты давал мне согласие на свадьбу Сахафа и Икбалы?— Нет… Да, да! — поправился он тут же, едва заметив мои удивленно вскинутые брови.— И тут же послал своего помощника за теми людьми, что сейчас сидят в хижине!— Да.— Они должны были убить меня?— Такого приказа я им не давал.— Но они должны были меня поймать?— Да.— Впрочем, это то же самое, что и убить. Далее, ковры, те, что лежат в кустарнике, — это ведь не контрабандный товар.— Нет… Да, да, господин.— Так, теперь слушай. Я должен был заявить о вашем покушении на мою жизнь. Должен был указать киадже, где находятся ковры. Первое я вам прощаю. Второе мне тоже не нужно, потому как я чужестранец. Но я расскажу Сахафу о складе ковров, и он сделает то, что диктует ему долг подданного падишаха.— О господин, не говори ему ничего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42