Тем более блоку НАТО она была совершенно не опасна. Стратегическое значение ракеты Р-1 было не в ее фронтовых боевых качествах.
Она послужила хорошим учебным материалом для многих конструкторских, научных и испытательных центров, организации ракетного производства, объединения разбросанных по разным ведомствам специалистов военных и гражданских и в конечном итоге для создания в стране основы могучей ракетной инфраструктуры.
Принятие на вооружение ракеты Р-1 было проведено с оговорками. Чтобы убедиться в устранении всех выявленных недостатков, предусматривалось провести испытания третьей и четвертой серий. Испытания третьей серии прошли в январе 1951 года. В частности, ракеты проверялись при окружающей температуре до минус 26°С. Испытания четвертой серии, названные проверочными, ибо они подтверждали технологию серийного производства днепропетровского завода, также прошли без существенных замечаний. Все 100% ракет двух серий достигли цели и попали в прямоугольник 16x8 км. Наибольшие отклонения при чисто автономной системе управления не превосходили 5,5 км.
Несмотря на внешнее благополучие и благопристойные формулировки в отчетах по испытаниям, одному из замечаний не было придано должного внимания. Речь идет о разрушении ракет на нисходящей части траектории при входе в плотные слои атмосферы. Эти явления были одним из основных недостатков еще ракет А-4.
В процессе всех испытаний удалось понять и устранить причины надземных взрывов и на ракетах Р-1, снаряженных головными частями с ВВ. Конечно, не каждая снаряженная ВВ ракета взрывалась, но одна-две из десяти - обязательно.
Несмотря на большое число экспериментов и организацию специальных измерений в районе падения, разгадать истинную причину надземных взрывов долго не удавалось.
Только в 1954 году, когда мы уже работали над ракетой с ядерной головной частью, удалось окончательно и однозначно разгадать тайну преждевременных взрывов ракет Р-1. И честь разгадки принадлежит не конструкторам, а военным инженерам - заместителю начальника ГЦП А.А. Васильеву и руководителю полигонной службы измерений А.Л. Родину. Причиной траекторных взрывов все-таки оказался нагрев тротилового заряда. Его интенсивное испарение повышало давление в герметичном отсеке головной части, что приводило к разрыву металла корпуса. Возникающие при этом динамические нагрузки приводили к срабатыванию инерционного взрывателя и уже закономерному взрыву всего заряда. Если начинать отсчет от немцев, которым так и не удалось понять истинную причину надземных взрывов, то оказывается, что на разгадку этой тайны ушло почти 10 лет!
Итого от начала разработки до получения относительно надежной (по сравнению с другими видами вооружений) ракетной системы прошло 16 лет! Из этих 16 лет семь затратила Германия, два года можно считать совместной «русско-немецкой» деятельностью и семь лет в чистом виде наши. В этом отношении ракета Р-1 со всем комплектом наземного оборудования установила рекорд по длительности общего цикла создания.
Рекордным до настоящего времени, по-видимому, является и общее число пусков ракет, произведенных только для отработки и проверки (при этом боевые немецкие пуски не будем считать, хотя они уже давали информацию, крайне полезную для разработчиков). Общее число пусков А-4 и Р-1 на нашей территории для отработки превышает 200.
Историческое значение ракет А-4 и Р-1 нельзя преуменьшать. Это был первый прорыв в совершенно новую область техники.
В создании больших комплексированных технических систем, интегрирующих многие научные дисциплины и самые разнообразные технологии, ни у немцев, ни у нас не было ни практического опыта, ни теории. И в Германии, и в Советском Союзе со стороны аппарата и высшего тоталитарного руководства государства для этой работы были созданы условия максимального благоприятствования. Более того, и в гитлеровской Германии, а потом и в Советском Союзе от всех участников работы требовалось максимальное сокращение цикла создания. И тем не менее - 16 лет!
Все последующие разработки гораздо более сложных и совершенных систем ракетного вооружения не превышали 6-8 лет.
Не грозные повеления руководителей государств, а опыт и знания ученых, инженеров, всех участников разработки больших систем определяют цикл их создания. Те, кто отвечает за безопасность государства, должны заботиться не только о материальном обеспечении соответствующих опытно-конструкторских работ. Они обязаны следить за тем, чтобы созданием новых больших систем занимались яркие, сильные, преданные идее лидеры и верящие в них коллективы.
НИИ- 885, НИИ-88, ОКБ-1 и другие
Головной институт по системам управления баллистических ракет дальнего действия и зенитных управляемых ракет - НИИ-885 - создавался по тому же постановлению, что и НИИ-88.
Из Германии НИИ-885 получил свою порцию немецких специалистов, которые были отделены от наших, подлипкинских, сразу же по приезде в Союз. Их поселили в Монино, освободив для этого здание санатория. Возить немцев в Москву на Авиамоторную улицу было далеко и нерентабельно. Поэтому они работали в Монино, а специалисты из НИИ-885 с удовольствием ездили к ним в санаторий.
Коллективы НИИ-88 и НИИ-885 были самым тесным образом связаны друг с другом по проектной и повседневной текущей работе.
Рязанский и Пилюгин почти каждую неделю бывали в Подлипках, участвуя в заседаниях НТС или совещаниях Совета главных конструкторов. Мы с ними советовались не только по техническим, но и по организационным, в том числе и кадровым проблемам.
С позиции сегодняшних дней и просто исходя их здравого смысла кажется непонятным, почему при таком тесном контакте между творческими коллективами НИИ-88 и НИИ-885 подведомственные этим институтам филиалы с немецкими специалистами были полностью изолированы друг от друга.
Тогда это объясняли «высшими государственными интересами по безусловному сохранению государственных тайн», якобы таковы были требования органов безопасности.
Точно так же была изолирована от нашего немецкого филиала на Городомле группа немецких специалистов, работавшая в ОКБ-456 у Глушко, и совсем даже нам неизвестная немецкая группа в электромеханической промышленности.
В такой организации нельзя обвинять только органы безопасности. Если бы главные конструкторы и три-четыре министра потребовали для пользы дела всех немцев объединить, такое предложение, безусловно, правительством было бы принято.
Но ни нашим главным, ни стоящим над ними министрам ничто человеческое не было чуждо. Слишком сильный немецкий коллектив мог уже составить серьезную конкуренцию нашим собственным разработкам. Прежде всего такой коллектив следовало обеспечить экспериментальной и производственной базой. А за чей счет? Конечно же, за счет Королева, Рязанского, Пилюгина и Глушко, у которых и так производственные возможности были ограничены.
Однажды я имел неосторожность в беседе с Рязанским и Пилюгиным высказать идею объединения. При этом предложил всех немцев - специалистов по управлению передать из нашего филиала в Городомле в НИИ-885, с тем чтобы они разработали систему управления для ракеты, которую проектировал Греттруп.
Оба накинулись на меня и потребовали, чтобы я не смел с подобной идеей выступать ни у себя, ни тем более в министерстве. Если друзья, а они в действительности были мне друзьями, так отнеслись к этой идее, то естественно, что я больше на эту тему нигде не высказывался.
Я почти каждую неделю посещал НИИ-885. Надо было согласовывать схемы, следить за подготовкой приборов для ракет и отводить душу от текучки - в общении с Рязанским, Пилюгиным, Богуславским. Горячие споры разгорались у нас вокруг комбинированной системы управления.
Уже в те первые годы я был сторонником чисто автономной инерциальной системы управления БРДД-баллистических ракет дальнего действия.
Споры на эту тему я заводил, предварительно изучив у Виктора Кузнецова перспективы повышения точности гироскопических командных приборов. Рязанский доказывал нереальность моих предложений. Пилюгин старался не вступать в спор. Внутренне он был со мной согласен. При очередной встрече один на один сказал: «Ты больше Михаила не заводи. Пока еще рано, и не надо его обижать. И Сергея не настраивай против радиоуправления. Время еще не пришло».
В то же время Пилюгин очень ревниво относился к моим идеям и работам по астронавигации. Это было явным вторжением в его перспективу. Кузнецов в отличие от Пилюгина очень интересовался этой работой и обещал при необходимости любую помощь своего производства.
К концу 1948 года НИИ-885 уже сформировал свою структуру и на бывшем заводе полевых телефонных аппаратов действовали лаборатории и цеха по разработке и изготовлению бортовой и наземной аппаратуры для ракет.
Рязанский, Пилюгин и Богуславский составили альянс вместе с другими специалистами, «однополчанами» по институту «Рабе». Им пришлось выдержать много сражений с чиновниками министерства, отстаивая свою концепцию структуры и расстановки руководящих кадров.
С самого начала произошло разделение на два направления, аналогично НИИ-88: БРДД и ЗУРы.
Рязанский оставил за собой пост главного конструктора по управлению БРДД. Но одновременно он был первым заместителем директора и главным инженером, поэтому нес ответственность и за тематику зенитных ракет.
Исключительно ЗУРами на правах главного конструктора системы управления занимался Говядинов, который так же, как у нас в НИИ-88 Синельщиков, считал, что эта тематика зажимается. Сходные конфликты по этой теме были в обоих институтах.
НИИ- 885 был подчинен непосредственно заместителю министра промышленности средств связи Сергею Владимирскому. И он, и Ветошкин всячески поддерживали в своих министерствах политику на вытеснение проблемы зенитных ракет в Министерство авиационной промышленности. В конечном итоге это произошло, и НИИ-885, так же как и НИИ-88, прекратил собственные разработки в области зенитных ракет. Вся эта тематика перешла в КБ-1 в ТГУ -третье главное управление.
Это, безусловно, обрадовало Пилюгина, потому что высвободились производственные мощности для его тематики, кроме того, к нему перешли талантливые специалисты. В их числе был и Михаил Хитрик, впоследствии ставший заместителем Пилюгина, одним из ведущих ученых нашей страны по системам управления ракетами.
В НИИ-885 работы по БРДД с самого начала разделились на три направления: автономные системы управления, радиосистемы управления, радиотелеметрические системы.
В начале 1947 года Пилюгина назначили заместителем Рязанского и начальником отдела автономных систем. К середине 1948 года его отдел по численности перевалил за полтысячи и был преобразован в комплекс из специализированных лабораторий и отделов.
Первым заместителем Пилюгина стал Георгий Глазков, которого мы привыкли видеть в институте «Рабе» неотрывно изучающим идеологию и топологию общих электрических схем. В Германии мы его считали главным советским специалистом, который постиг все тонкости релейной автоматики комплексной схемы «земля-борт» ракеты А-4.
Комплексной лабораторией руководил Абрам Гинзбург, прошедший вместе с Глазковым через институт «Рабе». Он обладал уникальной «схемной памятью» и даром быстрого реагирования на непредвиденное поведение сложных релейных схем.
Когда надо было вызвать или найти Гинзбурга, Пилюгин вспоминал исторический «банкобус» осени 1947 года, в котором мы заседали у огневого стенда в Капустином Яре, и повторял слова генерала Серова: «Покажите мне этого Гинзбурга». Гинзбург действительно отличился на поприще комплексных разработок и в 1952 году был назначен главным конструктором харьковского завода «Коммунар».
Завод «Коммунар» вел свою родословную от трудовой коммуны беспризорных детей, которую организовал знаменитый педагог Макаренко. На этом заводе было освоено производство фотоаппаратов ФЭД - копии немецкой «Лейки», а также электрических дрелей. Все это крайне нужное и полезное производство предстояло закрыть или потеснить, чтобы начать делать аппаратуру для ракет Р-1, впоследствии и для многих других.
«Коммунар» стал серийной базой для большинства разработок Пилюгина. Но для Харькова это было только началом приобщения к ракетной технике. Правительству Украины, на территории которой уже шло серийное производство ракет Р-1, в перспективе планировалось производство Р-2, и тогда очень хотелось иметь «все свое». Москва поощряла такую инициативу. Вскоре в Харькове образовался очень мощный куст ОКБ и заводов ракетного приборостроения. Главный конструктор Гинзбург стал уважаемой фигурой в городе и министерстве. Но первые огневые испытания он не забыл.
Много лет спустя мы встретились с ним в Кисловодске у входа в санаторий «Красные камни». Я прицелился фотоаппаратом, чтобы снять Гинзбурга на фоне санатория, и пошутил, что теперь у меня будет возможность всем знакомым показывать «этого Гинзбурга». Тут он признался, что до сих пор ощущает неприятный холодок у спины, когда вспоминает голос Серова: «Покажите мне этого Гинзбурга».
Еще один специалист, прошедший в Бляйхероде через институт «Рабе», - Макушечев - был назначен руководителем лаборатории НИИ-885 по стыковке с гироприборами и рулевыми машинами. Это была лаборатория инспекции внешних связей - наблюдения за тем, что делают Кузнецов и Черток, чтобы они не проявляли вредной для НИИ-885 «самодеятельности».
По автономным системам сразу установился тоталитарный режим пилюгинского единовластия. Такое единовластие Пилюгина нравилось не всем его сотрудникам. Нашлись строптивые, которые по различным техническим проблемам имели свои, отличные от главного конструктора соображения. Одним из таких непослушных оказался Николай Семихатов, руководивший лабораторией автомата стабилизации и отвечавший за разработку всех типов усилителей-преобразователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70