Решили спрятать для русских, когда придут. Ящик использовали для упаковки всяких своих вещей, которыми начали обзаводиться после освобождения, а узнав, что Шмаргун остается ждать русских, ему раскрыли тайну и все упаковали в грязные одеяла - так у американцев, по их мнению, будет меньше подозрений.
Как видим, операция прошла блестяще. Теперь на меня и Исаева легла ответственность за эту бесценную находку. Снова завернули в одеяла: другой тары не было, и отвезли в штаб дивизии, а там попросили хранить, пока мы не заберем ее в Москву.
Спустя примерно полгода за обладание этой гироплатформой развернулась борьба, которая привела к первой трещине в отношениях между ставшими мне вскоре друзьями Виктором Кузнецовым и Николаем Пилюгиным. Но об этом ниже.
После короткого осмотра страшного лагеря «Дора» мы поспешили на обследование самого Миттельверка.
Должен честно признаться, что мы спешили уйти из лагеря не потому, что уже совсем не было времени. Ужасы, о которых нам начали рассказывать Шмаргун и откуда-то пришедшие живые свидетели, настолько не вязались с сиянием жаркого июльского дня и нашим настроем страстных охотников, дорвавшихся, наконец, до настоящей добычи, что непроизвольно появилось желание сбросить с себя это наваждение. Нам показали площадку, где лежали трупы до подачи в крематорий, куда выгребали пепел. Теперь никаких следов пепла уже нигде не было. При американцах здесь уже поработала комиссия, фиксировавшая злодеяния и военные преступления. Лагерь превращался на наших глазах в общежитие для перемещенных лиц. Но не видимый нами пепел начинал стучать и в сердце, и в висках.
Перед входом на «Миттельверк» нас уже ждала группа немцев, которые объявились в результате действий службы бургомистра. От группы отделился молодой немец, сухощавый, с тонкими четкими чертами лица. Он смело подошел, представился: «Инженер Розенплентер из Пенемюнде». Объяснил, что эвакуировался из Пенемюнде вместе со всеми сюда, в Нордхаузен, а потом их расселили недалеко отсюда в Бляйхероде. Там же первое время жили фон Браун и Дорнбергер, которых он лично знает. Они уехали из Бляйхероде дальше на Запад.
До прихода русских американцы переправили почти всех специалистов в города Ворбис и Витценхаузен. Он и еще несколько десятков специалистов отказались от переезда, а американские офицеры, сверившись со своими списками, и не настаивали. Но некоторых сопротивлявшихся брали, не считаясь с желанием.
Розенплентер все это говорил быстро, очень волнуясь. Шмаргун не успевал переводить. Кто-то доехал до лагеря и оттуда привез русскую девушку, которая переводила быстрее, чем говорили немцы. Эта переводчица всех очаровала. Ее звали Ляля. С этого дня мы объявили ее нашей штатной переводчицей-секретарем, а потом оформили ее статус у военных властей. Розенплентер сам предложил свои услуги по ознакомлению с техникой Фау-2. Но «Миттельверка» он не знал и рекомендовал другого пенемюндовца, часто бывавшего на «Миттельверке» с контрольными задачами. Но, предупредил Розенплентер, к тем зверствам, которые здесь творились, они никакого отношения не имели.
На первый осмотр легендарного подземного ракетного завода «Миттельверк» мы затратили почти два дня.
Миттельверк дословно переводится «средний завод» или «завод, находящийся посередине». Он действительно находился в середине Германии. Строительство этого завода шло под шифром «Миттельбау» - «Средняя стройка». Оно началось в 1942 году, еще до удачных стартов ракет Фау-2 (или А-4). Не потребовалось сильно углубляться в землю. Строители удачно использовали естественный рельеф.
Лесистый холм, который местная география гордо именует «гора Кокштайн», возвышается в четырех километрах от Нордхаузена почти на 150 метров над окружающей местностью. Известковые породы, составляющие начинку этой горы, легко поддавались проходке. В горе по диаметру основания были прорублены четыре сквозные штольни, каждая длиной по три с лишним километра. Все четыре штольни соединялись 44 поперечными штреками. Каждая штольня была отдельным сборочным производством.
Две левые штольни были заводами авиационных турбореактивных двигателей БМВ-003 и ЮМО-004. Эти двигатели уже в 1942 году были доведены до состояния, пригодного для серийного производства. И здесь немцы обогнали нас, англичан и американцев. Но по чьей-то (для нас, конечно, выгодной) глупости, они этим преимуществом не воспользовались и не запустили в крупносерийное производство реактивные двухмоторные «Мессершмитты» Ме-262, которые оснащались этими двигателями. Эти самолеты в небольшом количестве появились на фронтах только в конце войны. В послевоенных мемуарах немецкие генералы писали, что якобы лично Гитлер долгое время был категорически против использования этих самолетов. Вот так упрямство диктатора приносит неоценимую пользу его смертельным врагам.
Третья штольня служила для производства «крылатых бомб», или, по-современному, крылатых ракет Фау-1, массовое производство которых началось в 1943 году.
Только четвертая штольня служила для сборки и испытаний ракет А-4.
В каждую штольню прямо с поверхности мог закатываться железнодорожный состав, подвозивший материалы. Он выезжал с другого конца, загруженный готовой продукцией.
Штольня для сборки ракет А-4 была шириной более 15 метров, а высота в отдельных пролетах достигала 25 метров. В этих пролетах производились так называемые вертикальные «генеральдурхшальтферзухпрюфунг». Мы потом это перевели и узаконили - надолго для всех ракет - как генеральные вертикальные испытания. Но до этого проводились горизонтальные испытания. Они не имели приставки «генераль».
В поперечных штреках производили изготовление, комплектацию, входной контроль и испытания подсборок и агрегатов до их монтажа на главной сборке.
Осмотр штолен и штреков затруднялся тем, что освещение частично было повреждено, как нам сказали, по приказу американцев. Горели только «дежурные» светильники. Поэтому ходить по заводу следовало очень осторожно, чтобы не провалиться в какую-либо технологическую яму или не разбиться об остатки неубранных ракетных деталей.
Мы обратили внимание на большое количество беспорядочно разбросанных составных частей ракет. Можно было без труда насчитать десятки «хвостов», боковых панелей, средних частей, баков и т.д.
Немец, которого представили как инженера-испытателя на сборке, сказал, что завод работал на полную мощность практически до мая. В «лучшие» месяцы его производительность доходила до 35 ракет в день! Американцы отобрали на заводе только полностью собранные ракеты. Таких скопилось здесь более сотни. Они даже организовали электрические горизонтальные испытания, и все собранные ракеты до прихода русских погрузили в специальные вагоны и вывезли на запад - в свою зону. «Но здесь еще можно набрать агрегатов на 10, а может быть, и 20 ракет».
Немцы сказали, что все специальное чисто ракетное испытательное технологическое оборудование было вывезено. Но обычные станки и типовое оборудование общего назначения во всех цехах остались не тронутыми. Богатым заморским охотникам за ракетными секретами даже самые совершенные металлорежущие станки не были нужны.
В штольне Шмаргун обратил наше внимание на перекрывавший всю ее ширину мостовой кран над пролетом для вертикальных испытаний и последующей погрузки ракет. К крану были подвешены две балки по ширине пролета, которые опускались при необходимости до высоты человеческого роста. На балки крепились петли, которые накидывались на шеи провинившихся или заподозренных в саботаже заключенных. Крановщик, он же палач, нажимал кнопку подъема и сразу свершалась казнь через механизированное повешение до шестидесяти человек. На глазах у всех «полосатиков», так именовали заключенных, при ярком электрическом освещении под толщей в 70 метров плотного грунта давался урок послушания и устрашения саботажников.
Во время этого страшного рассказа меня толкнул Исаев и показал на немцев. Они, ранее тесно нас окружавшие, сбились в кучку и отошли в темноту.
Тут вмешался Розенплентер и сказал, что их предупреждали, что на «Миттельверке» действовала подпольная организация. Заключенные, работавшие на сборке, научились так вносить неисправность, что она не сразу обнаруживалась, а сказывалась уже после отправки ракеты при ее испытаниях перед пуском или в полете. Кто-то научил их делать ненадежную пайку электрических соединений. Это очень трудно проверить. Немецкий контрольный персонал не в состоянии был уследить за десятками тысяч паек в сутки. Гестапо просило инженеров Пенемюнде что-нибудь придумать для автоматизации контроля.
Ничего, насколько он знает, не придумали. До 20 % ракет браковалось еще при окончательных испытаниях здесь на «Миттельверке». Все забракованные ракеты для выяснения причин и ремонта отправлялись на небольшой завод «реабилитации» - «Верк драй» («третий завод»). Он находился у деревни Клейнбодунген недалеко от Бляйхероде. Там должно было сохраниться электрическое испытательное оборудование для горизонтальных испытаний, если американцы его не вывезли.
Как бы в оправдание Розенплентер сказал:
- На «Верк драй» работали только немцы. Заключенных там не было. Если русское командование заинтересовано в реконструкции ракеты А-4, то лучше всего для этого воспользоваться этим небольшим заводом.
Впоследствии мы действительно так и поступили. Тем более, что вскоре на «Миттельверк» нагрянули десятки наших технологов-демонтажников, имевших основной задачей демонтаж и вывоз всего сколько-нибудь ценного технологического оборудования.
Много позднее, кажется в начале 1946 года, к начальнику института «Нордхаузен» генералу Гайдукову приехал из Эрфурта немецкий художник. Он привез с собой большой набор акварелей и карандашных рисунков, изображающих подземную производственную деятельность. Из его рассказа следовало, что всякая фото - и киносъемка на «Миттельверке» и в окрестностях были запрещены под страхом смерти. Но руководители программы А-4 считали необходимым как-то увековечить такое великое творение, каким был «Миттельверк».
Отыскали его, профессионального художника и карикатуриста, и с помощью гестапо привезли на завод с заданием рисовать весь основной процесс сборки ракет и, по возможности, в цвете. Он честно трудился, но временами так увлекался, что появились рисунки избиения заключенных, их казни, посещения завода высокими гостями во главе с самим Кальтенбрунером. Мы смотрели эти рисунки, насыщенные обреченными персонажами в полосатых костюмах, среди которых наверно были десятки героев, имен которых никогда не узнает человечество.
Как удалось сохранить эти рисунки? «Очень просто, - объяснил художник. - Некоторые рисунки у меня отнимал специальный офицер гестапо. А многие его не интересовали. Я должен был все сдать в дирекцию завода, но не успел и теперь готов подарить русскому командованию». Генерал Гайдуков с благодарностью принял столь редкостный дар.
Альбом этих рисунков в свое время был отправлен в Москву. А вот где они теперь - не знаю. Может быть, в каких-либо архивах и удастся их отыскать.
Пока мы изучали «Миттельверк», в Нордхаузен из нашего НИИ-1 прибыла новая группа специалистов в составе двух профессоров Кнорре и Гухмана, главного конструктора первого ЖРД для самолета БИ Душкина и специалиста по ракетным топливам химика Чернышева.
Когда мы поздно вечером, усталые и пропыленные, добрались до города, мечтая об отдыхе, эта изголодавшаяся по информации команда набросилась на нас, требуя приобщения ко всем тайнам. Пока с ними общался Абрамович, Исаев, очень любивший всякие розыгрыши, уединившись со мной, предложил:
- От них надо избавиться, иначе у нас руки будут связаны. С этой профессурой хлопот не оберешься.
- А как? Просто выгнать из Нордхаузена мы не вправе.
- Есть идея. Припугнуть англо-американской разведкой, которая охотится за советскими специалистами, документами и великими государственными секретами.
Спектакль был разыгран в лучших исаевских традициях. В середине ночи вся ученая рать была приглашена на нашу темную таинственную виллу. Тут Исаев им объявил, что через 20-30 минут на переговоры, переправившись через границу, явится завербованный нами агент английской разведки, который должен рассказать, как достать секретнейшую документацию по ракете «Вассерфаль» и где спрятаны эти самые ракеты. Кроме того, он знает, где находится сам фон Браун. Было бы очень хорошо, если бы приехавшие из Москвы товарищи подключились к акции похищения фон Брауна.
Во время этих объяснений раздался условный стук в окно, выходившее в темный сад.
Исаев схватился за пистолет и скомандовал: «Быстро, все вон в ту комнату и не шуметь. Переговоры будет вести Черток».
Я принял условного агента, роль которого отлично играл одетый в полуамериканскую форму Шмаргун.
Вначале мы говорили что-то по-немецки, потом я начал кричать по-русски, что столько долларов мы обещать не можем и это вообще грабеж. Агент - Шмаргун - пригрозил, что его хозяевам уже известно о прибытии в Нордхаузен крупных советских специалистов по ракетным двигателям. Он в знак хорошего к нам отношения просит меня предупредить их, что было бы лучше для их безопасности на время уехать отсюда.
Я поблагодарил за ценную информацию и сказал, что эта услуга будет оплачена. «Агент» тихо удалился. Исаев всех выпустил из соседней комнаты и, торжествуя, спросил: «Слышали?».
Но мы этим не ограничились. Довели перепуганную компанию под своей охраной до квартиры, где их расселила комендатура, и тут обнаружилось, что их чемоданы раскрыты - там что-то искали.
Исаев с деланным гневом набросился на хозяйку квартиры. Та объяснила, что пришли какие-то офицеры и потребовали, чтобы она показала, где поселились ее жильцы. Хозяйка квартиры заранее была обучена, что надо отвечать.
Короче, утром вся мешавшая нам компания пожелала нам успехов и отбыла в направлении Берлина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70