Капитану Киселеву поручили проверить удобство обслуживания приборного отсека, находившегося в самой верхней части корпуса ракеты. Тогда первую ракету с помощью немецкого установщика «Майлервагена» установили на стартовый стол, на головной части ракеты закрепили изобретенную уже нашими конструкторами навесную люльку. Для проверки ее надежности Киселев решил на ней попрыгать. Крепление не выдержало. Офицер, прошедший всю войну, сорвался с высоты 12 метров и упал на бетон первой ракетной стартовой площадки. Он скончался в полигонном госпитале через 3 часа.
Непосредственно пуск производило «огневое отделение», в которое вошли инженер-капитан Н.Н. Смирницкий, Л.А. Воскресенский,
Н.А. Пилюгин и я. В то время бетонированный безопасный бункер на стартовой позиции еще не был построен и все пуски производились из немецкого «панцервагена» - бронемашины, штатной принадлежности немецких боевых стартовых позиций.
Первый пуск был осуществлен 18 октября в 10 часов 47 минут. Это была ракета серии «Т». Я при пуске находился в бронемашине и был лишен возможности впервые насладиться зрелищем стартующей ракеты, которое никогда и никого не оставляет равнодушным. Погода была вполне приличная, и полигонными средствами удалось проследить активный участок. Ракета пролетела 206,7 км и уклонилась влево почти на 30 км. На месте падения обнаружить большую воронку не удалось. Как показал последующий анализ, ракета разрушилась при входе в плотные слои атмосферы.
Для второго пуска также использовали ракету серии «Т». Его осуществили 20 октября. Еще на активном участке сразу зафиксировали сильное отклонение ракеты влево от «провешенной» трассы. С расчетного места падения докладов не поступало, а полигонные наблюдатели не без юмора доложили: «Пошла в сторону Саратова». Через пару часов срочно собралась Государственная комиссия. И на заседании Государственной комиссии Серов выговаривал нам:
- Вы представляете, что будет, если ракета дошла до Саратова. Я вам даже рассказывать не стану, вы сами можете догадаться, что произойдет с вами со всеми.
Мы быстро сообразили, что до Саратова много дальше 270 км, которые ракета должна была пролететь, поэтому не очень волновались.
Потом оказалось, что она благополучно одолела 231,4 км, но отклонилась влево на 180 км. Надо было искать причину. И тут, как это ни было обидно для нас, Устинов принял решение - посоветоваться с немцами. К работе были привлечены немецкие специалисты, которых вывезли из Германии. Наиболее квалифицированные из них были на полигоне и жили с нами в спецпоезде. До этого доктор Магнус, специалист в области гароскопии, и доктор Хох, знаток в области электронных преобразований и в области управления, сидели на полигоне без особого дела. Устинов сказал им: «Это ваша ракета, ваши приборы, разберитесь. Наши специалисты не понимают, почему она ушла далеко в сторону».
Немцы засели в вагон-лабораторию и начали экспериментировать с полным набором всех штатных приборов управления. У нас там были вибростенды. Поставили гироскоп на вибростенд, подключили его на усилитель-преобразователь, с которого шли команды от гироприборов, включили рулевые машины и таким образом смоделировали весь процесс в лабораторных условиях. Удалось показать, что в определенном режиме за счет вибрации может возникать вредная помеха полезному электрическому сигналу. Рецепт - надо поставить фильтр между гироскопическим прибором и усилителем-преобразователем, который будет пропускать только полезные сигналы и отсекать вредные «шумы», возникающие из-за вибрации. Фильтр был тут же рассчитан самим доктором Хохом, все необходимые для него детали нашлись в нашем запасе. Поставили фильтр на очередную ракету, и эффект сказался сразу - по боку отклонение было небольшим.
Монумент на месте первого пуска из Капустина Яра
Устинов на радостях приказал выдать каждому немецкому специалисту и их помощникам огромные по тем временам премии - по 15 тысяч рублей и канистру спирта на всех. Сами они, конечно, справиться с ней не могли и щедро поделились с нами. Мы дружно отметили успешный запуск. Авторитет немецких специалистов, которых до этого ценили только «технари», сразу вырос в глазах Государственной комиссии.
Всего мы запустили одиннадцать немецких ракет, и пять из них дошли до цели. Надежность ракет была примерно такой же, как у самих немцев во время войны.
Из одиннадцати пущенных ракет пять были собраны в «Нордхаузене», шесть - на заводе № 88. Но агрегаты и детали - все было немецкое. И те и другие оказались одинаково ненадежными.
Пуск ракет А-4 осенью 1947 года был своеобразным итогом нашей полуторалетней деятельности в Германии. Напряженная работа в Германии в период 1945-1946 годов с привлечением немецких специалистов позволила сэкономить колоссальные средства и время для становления нашей отечественной ракетной техники. Летные испытания 1947 года показали, что советские специалисты, военные и гражданские, овладели основами практической ракетной техники, получили опыт, необходимый для форсированного перехода к уже самостоятельному дальнейшему развитию этой новой перспективной области человеческой деятельности.
Много лет спустя на месте первой стартовой позиции 1947 года в виде памятника была установлена ракета Р-1 - по внешнему виду точная копия А-4. К этой задаче - созданию отечественных ракет - мы, обогащенные опытом испытаний А-4, и перешли сразу по возвращении из Капустина Яра, как говорится, не переводя дыхания.
Слишком много недостатков мы обнаружили в процессе подготовки и проведения пусков. Каждый из этих недостатков, каждое замечание и аварию при пусках следовало тщательно проанализировать и принять решение, какие доработки необходимы при создании своей отечественной ракеты Р-1.
Испытания принесли и другие безусловно положительные результаты.
Во- первых, объединение в единый коллектив всех служб на полигоне в процессе проведения летных испытаний позволило практически «притереться» друг к другу и людям, и организациям. Организационный опыт осуществления столь сложных мероприятий иногда оказывается столь же ценным, как и научно-технические достижения.
Во- вторых, участие в Государственной комиссии высоких военных начальников и руководителей ряда министерств определенным образом повлияло на их «ракетное мировоззрение». Теперь уже не только главные конструкторы и все их соратники, но и те, от кого мы непосредственно зависели, поняли, что ракета -это не просто управляемый снаряд. Ракетный комплекс - это большая и сложная система, требующая нового системного подхода на всех этапах своего жизненного цикла: при проектировании, разработке, изготовлении, испытаниях. При таком подходе не должно быть главных и мелких задач, в системе все должно быть подчинено интересам достижения единой конечной цели.
В этой связи вспоминаю такой ставший впоследствии поучительным анекдотом эпизод из заседаний Государственной комиссии.
При разборе очередного неудачного пуска было установлено, что наиболее вероятной причиной является отказ одного из многоконтактных реле, находящихся в бортовом главном распределителе.
Устинов, на правах головного министра и заместителя председателя Госкомиссии, обратился к заместителю министра Воронцову, ведавшему ракетной техникой в МПСС:
- Как твои люди не доглядели и не проверили каждый контакт?
Воронцов обиделся и возразил:
- На борту девяносто реле и на земле двадцать три, за всеми не углядишь. Да и велика ли беда, подумаешь, одно реле отказало!
Какой тут поднялся шум! Это было хорошее возмущение, свидетельствующее о постепенном проникновении в сознание нового системного мышления.
В- третьих, на полигоне вместе работали и жили руководители и специалисты разных уровней. Им предстояло в будущем осуществлять общегосударственные программы огромных масштабов. Здесь не только складывалось понимание трудностей друг друга, но и укреплялись товарищеские отношения, а часто возникала и настоящая мужская дружба независимо от ведомственной принадлежности. В работе, которая нам предстояла впереди на много лет, это имело огромное значение.
Наконец, в-четвертых, в процессе первых полигонных испытаний организационно окреп неформальный орган - Совет главных конструкторов во главе с Сергеем Павловичем Королевым. Авторитет этого Совета как межведомственного, не административного, а научно-технического руководства для всей последующей нашей деятельности имел решающее значение.
С острова узедом на остров городомля
Всего в НИИ-88 из Германии прибыло более 150 немецких специалистов. С семьями это составило почти 500 человек.
В составе прибывших были и высококвалифицированные ученые, и инженеры, которые сотрудничали с нами в институтах «Рабе» и «Нордхаузен». Так, в немецком коллективе оказалось 13 профессоров, 32 доктора-инженера, 85 дипломированных инженеров и 21 инженер-практик.
Организация немецких специалистов, размещенная на острове Городомля, получила статус филиала № 1 НИИ-88. Таким образом, формально весь состав подчинялся директору НИИ-88 Гонору. Директором филиала вначале был назначен Ф.Г. Сухомлинов, работавший ранее в аппарате Министерства вооружения, но вскоре его заменил П.И. Малолетов, бывший директором завода № 88.
Руководителем с немецкой стороны был назначен профессор Вольдемар Вольф, бывший руководитель отдела баллистики фирмы «Крупп», а его заместителем - инженер-конструктор Бласс. В состав немецкого коллектива вошли видные ученые, труды которых были хорошо известны в Германии: Пейзе - термодинамик; Франц Ланге - специалист по радиолокации; Вернер Альбринг - аэродинамик, ученик Прандтля; Курт Магнус - физик и видный теоретик-гироскопист; Ганс Хох - теоретик, специалист по автоматическому управлению; Блазиг - специалист фирмы «Аскания» по рулевым машинам.
В подавляющем большинстве немецкие специалисты, попавшие в НИИ-88, не были ранее сотрудниками фон Брауна в Пенемюнде. К ракетной технике они приобщились в институтах «Рабе» и «Нордхаузен», уже работая с нами вместе.
Вернер фон Браун так отозвался о вывезенных к нам немецких специалистах: «… СССР все же удалось получить главного специалиста по электронике Гельмута Греттрупа… Но он оказался единственным крупным из специалистов Пенемюнде, оказавшихся в их руках».
Немецкие специалисты, вывезенные из Германии, работали не только в НИИ-88 на Селигере. Поэтому стоит остановиться на их правовом и материальном положении в нашей стране. Оно было в различных организациях практически одинаковым, ибо определялось идущими сверху приказами соответствующих министерств.
Все вывезенные в СССР специалисты вместе с членами семей обеспечивались продовольствием по нормам существовавшей у нас до октября 1947 года карточной системы, наравне с советскими гражданами.
Размещение по прибытии в Союз производилось во вполне пригодных для проживания зданиях. От места жительства до работы и обратно, если это было достаточно далеко, специалисты доставлялись на автобусах. На острове Городомля все жилые здания были добротно отремонтированы и жилищные условия были по тем временам вполне приличные. Во всяком случае, семейные специалисты получили отдельные двух - и трехкомнатные квартиры. Я, когда приезжал на остров, мог только завидовать, ибо в Москве жил с семьей в коммунальной четырехкомнатной квартире, занимая две комнаты общей площадью 24 квадратных метра. Многие наши специалисты и рабочие еще жили в бараках, где не было самых элементарных удобств.
В зависимости от квалификации и ученых званий или степеней немецким специалистам устанавливалась довольно высокая зарплата. Так, например, доктора Магнус, Умпфенбах, Шмидт получали по 6 тысяч рублей в месяц, Греттруп и Швардт - по 4,5 тысячи, дипломированные инженеры - в среднем по 4 тысячи рублей.
Для сравнения можно привести тогдашние месячные оклады основных руководящих специалистов НИИ-88 (это в 1947 году): у Королева - главного конструктора и начальника отдела - 6 тысяч рублей, у главного инженера института Победоносцева - 5 тысяч рублей, у заместителя Королева Мишина - 2,5 тысячи рублей. Мой оклад был 3 тысячи рублей.
Наравне со всеми советскими специалистами, работавшими в НИИ-88, немцы поощрялись сверх указанных окладов большими денежными премиями за выполнение в плановые сроки этапов работ.
В выходные и праздничные дни разрешались выезды в районный центр Осташков, Москву, посещение магазинов, рынков, театров и музеев. Поэтому жизнь на острове за колючей проволокой не могла идти ни в какое сравнение с положением военнопленных.
Я уже упоминал о том, каким образом уехала из Бляйхероде и попала на остров Городомля озера Селигер Урзула Шефер. В немецком коллективе, жившем достаточно замкнуто, присутствие красивой одинокой женщины не вызывало никакого восторга у жен немецких специалистов.
Фрау Шефер обратилась к администрации с просьбой разыскать мужа, находящегося в плену на территории Союза. Соответствующие органы действительно отыскали в одном из лагерей для военнопленных ее мужа. Оказалось, что он антифашист и чуть ли не организатор новой немецкой партии среди пленных. Его освободили из лагеря и отправили к жене.
Но к тому времени, пока его оформляли и он добрался до острова, его прелестная супруга резко изменила политическую ориентацию и среди немецкого коллектива оказалась самой ярой сторонницей разгромленного фашистского режима. Уполномоченные госбезопасности на острове были по этому поводу в полном расстройстве. Такая красивая и вдруг настоящая, неприкрытая национал-социалистка. Что с ней делать? Но тут появился муж - почти коммунист. Его попросили воздействовать на разбушевавшуюся жену. Кажется, ему это не удалось, и от греха подальше наши органы безопасности досрочно отправили их обоих в Восточную Германию.
Официально все немецкие специалисты именовались в переписке «иноспециалистами» и были объединены в «коллектив 88».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70