Воины говорили, что им тесно в кавказских
горных ущельях. Они искали степей, где привольно пастись коням. Вырезав
город Шемаху, монголы направились к Ширванскому Дербенту. Эта крепость
стоит на неприступной горе и закрывает проход на север. Джебэ-нойон послал
к ширванскому шаху Рашиду, укрывшемуся в крепости, гонца с требованием:
- Пришли ко мне твоих знатных беков, чтобы мы заключили с тобой
дружественный мир.
Ширванский правитель прислал десять родовитых стариков. Джебэ зарубил
одного гордого бека на глазах остальных и потребовал:
- Дайте надежных проводников, чтобы наше войско могло пройти через горы.
Тогда вам будет пощада. Если же проводники окажутся недобросовестными, то
всех вас ждет такой же конец.
Ширванские беки ответили, что они подчиняются этому требованию, провели
монгольское войско, обойдя Дербент, горными тропами и показали путь на
кипчакские равнины. Монголы тогда отпустили стариков-посредников, а сами
направились дальше на север.
Глаза четвертая
В СТРАНЕ АЛАНОВ И КИПЧАКОВ
На Северном Кавказе Джебэ и Субудай прибыли в страну аланов, куда из
обширных северных степей на помощь аланам собралось много лезгин, черкесов
и кипчакских отрядов. Монголы бились с ними целый день до вечера, но силы
оставались равными, и никто не одержал победы. Тогда Джебэ послал к
знатнейшему кипчакскому хану Котяну лазутчика, и тот прочел Котяну такое
письмо:
"Мы, татары, как и вы, кипчаки,- одна кровь одного рода. А вы
соединяетесь с иноплеменниками против своих братьев. Аланы и нам и вам
чужие. Давайте заключим с вами нерушимый договор не тревожить друг друга.
За это мы дадим вам столько золота и богатых одежд, сколько вы пожелаете. А
вы сами уходите отсюда и предоставьте нам одним расправиться с аланами".
Монголы послали кипчакам много коней, нагруженных ценными подарками, и
кипчакские ханы, соблазнившись, предательски покинули ночью аланов и увели
свои войска на север.
Монгольские дружины напали на аланов, разгромили и пронеслись по их
селениям, предавая все огню, грабежу и убийству. Аланы объявили о своей
полной покорности Чингиз-хану, а часть их присоединилась к монгольскому
отряду.
Тогда, не имея больше за спиной острых мечей аланов, Джебэ и Субудай
внезапно повели свои тумены на север в степь, на кипчакские кочевья.
Уверенные в мире и своей безопасности, кипчакские ханы с отдельными
отрядами разъехались по своим стоянкам. Монголы гнались за ними по пятам,
разорили главные стойбища кипчаков и забрали всякого имущества во много раз
больше того, что дали в уплату за измену.
Те из кипчаков, которые жили далеко в степи, услыхав о вторжении
монголов, навьючили на верблюдов имущество и бежали кто куда мог: одни
спрятались в болотах, другие в лесах . Многие удалились в земли русские и
венгерские.
Монголы гнались за убегавшими кипчаками по берегам Дона, пока их не
загнали в синие волны Хазарского моря и там многих утопили. Оставшихся в
живых кипчаков они сделали своими конюхами и пастухами, чтобы те стерегли
захваченные повсюду стада и табуны коней.
Затем они прошли на Хазарский полуостров и напали на Судак, богатый
приморский кипчакский город. К нему раньше приходило много чужеземных
кораблей с одеждами, тканями и другими товарами. Кипчаки их выменивали на
невольников, черно-бурых лисиц и белок, а также на бычьи кожи, которыми
славилась кипчакская земля.
Узнав о приближении монголов, жители Судака бежали, частью укрылись в
горах, частью сели на корабли и отплыли через море в Требизонт. Джебэ и
Субудай разграбили город и снова отошли на север для отдыха в кипчакских
кочевьях, где отдыхали больше года.
Здесь тянулись обильные травой луга и плодородные поля, распаханные
рабами, и бахчи с арбузами и тыквами, и тучные стада крупных коров и
тонкорунных баранов. Воины монгольские хвалили эти степи и говорили, что
здесь их коням так же привольно, как на родине, на берегах Онона и
Керулена. Но родные монгольские степи им дороже, и они их не променяют ни
на какие другие степи. Покончив с завоеванием вселенной, все монголы хотят
только одного - вернуться на берега родного Керулена.
Джебэ и Судубай со своими отрядами пробыли недолго в главном городе
кипчаков Шарукане. В нем были и каменные постройки, до половины врытые в
землю, и амбары со складами иноземных товаров, но больше всего было
разборных юрт, в которых жили как кипчакские ханы, так и простые кочевники.
Они весной откочевывали из города в степь, а на зиму снова возвращались в
город.
С приходом монголов заморские купцы, боясь войны, перестали торговать со
степью. Город Шарукань, разграбленный и сожженный, опустел, а монгольские
войска ушли к Лукоморью".
Там монголы поставили курени в низинах между холмами, чтобы укрыться от
ветров. Каждый курень ставился кольцом в несколько сот юрт, отобранных у
кипчаков. В курене насчитывалась тысяча воинов. Посредине каждого кольца
стояла большая юрта тысячника с его высоким рогатым бунчуком из конских
хвостов. Около юрт, привязанные на железных приколах, стояли всегда готовые
к походу оседланные кони с туго подтянутыми поводьями, а остальные кони
паслись огромными табунами в степи под надзором кипчакских конюхов.
Монгольское войско продолжало соблюдать строгие законы - "Ясы
Чингиз-хана" - Лагери были окружены тройной цепью часовых. В степи, на
главных тропах, ведущих в земли булгар, урусов и угров скрывались
сторожевые посты. Они ловили всех, кто ехал по степи, расспрашивали их,
затем отсылали тех, кто знал новости о соседних племенах, к Джебэ-нойону, а
остальных рубили. У многих нукеров вместе с ними в юртах находились их
монгольские жены и дети, выехавшие в поход еще с далекой родины, а также
женщины и дети, захваченные в пути. Монголы были одеты так же, как и
нукеры, и их трудно было сразу отличить. Они иногда участвовали в битвах,
но обычно женщины заведовали верблюдами, вьючными конями и возами, в
которых берегли полученную при дележе добычу. Женщины наблюдали также за
пленными с тавром владельца, выжженным на бедре, и поручали им разную
работу. Они вместе с пленными доили кобылиц, коров и верблюдиц и во время
стоянок варили в медных или каменных котлах пищу.
Маленькие дети, рожденные за время походов или захваченные в пути, во
время переходов сидели в повозках или в кожаных переметных сумах, иногда
по-двое, на вьючных конях, а также за спиной ехавших верхом монголок.
В степи, в стороне от монгольского лагеря, растянулся сборный табор
воинов разных племен, приставших на пути к монголам. Здесь были видны и
туркменские пестрые юрты, и тангутские рыжие шатры, и черные шатры
белуджей, и простые шалаши аланов или всадников неизвестно какого племени.
Вся эта разгульная орда, подгоняемая монголами, первая посылалась на
приступ, а после боя подбирала остатки захваченной монголами добычи.
Глава пятая
В ТАТАРСКОМ ЛАГЕРЕ БЛИЗ КАЛКИ
Субудай-багатур приказал поставить себе юрту на высоком кряже морского
берега, около устья ленивой мутной реки.
Нукеры весело исполнили приказ багатура, предчувствуя стоянку и отдых.
Двенадцать верблюдов привезли несколько разобранных юрт. На верблюдах
сидели перепуганные кипчакские пленницы в остроконечных войлочных шапках.
По требованию монголов, они пели песни, когда ставили полукруглые решетки,
обтягивали их белыми войлоками и наискось перевязывали пестрыми ткаными
дорожками. Субудай, хмурясь, спросил:
- Почему три юрты?
В одной ты будешь думать твои думы, в другой мы гим твоих любимых
охотничьих барсов, а без третьей нельзя,- в нее мы для тебя заперли самых
лучших кипчакских пленниц, умеющих петь и плясать. Субудай оборвал нукеров:
- Угга! (Нет!) Пусть во второй юрте рычат барсы, а в третьей юрте пусть
для меня варит обед старый Саклаб. Кипчакские пленницы пусть мне в походе
не мешают. Раздайте их сотникам.
Саклаб с котлами, большими деревянными ложками и длинным топким ножом на
поясе расположился в третьей юрте. Высокий, худой, костлявый раб, с седыми
космами, был схвачен татарами в пути около Астрабада. Нукеры объяснили
тогда Субудаю: "Этот пленный старик - родом урус. Он был поваром у мирзы
самого Хорезм-шаха Мухамкеда и задумал бежать к себе на родину. Он говорит
на всех языках и умеет готовить всякие кушанья. Старик будет тебе готовить
и пилав с миндалем, и чилав со сливами, и каймэ из гороха, и каймак из
сливок, и халву, и пахлаву. При нем находится его приемыш, молчаливый юноша
по имени Туган. Он будет помогать Саклабу готовить обед. Тогда Субудай
рассердился и сказал:
- С меня хватит одного старика Саклаба, чтобы изготовить обед. А никаких
помощников мне не надо. Все любят быть помощниками при котле. Этого юношу
Тугана вооружить мечом и дать ему из табуна лысого шелудивого коня.
Отправить его в передовую сотню, и пусть учится военному делу. Если будет
из него хороший воин, то скоро у него появятся и добрый конь, и седло, и
броня. А если будет он плохой воин, то его убьют в первой схватке. Потеря
небольшая!..
В юрте с белым верхом, повернутой дверью к югу, в сторону моря, Субудай
сидел у входа на седельной подушке. Он подолгу с удивлением смотрел
выпученным глазом на серое беспокойное море, где и вода, и ветер, и рыбы, и
даже летающие над волнами птицы совсем иные, чем в голубых озерах
монгольской степи. Издалека катились к берегу однообразные волны, и в
туманной синеве иногда показывались белые паруса иноземных кораблей - они
боялись приблизиться к занятой татарами земле.
Здесь была привольная степь, высокая трава, озерки с плавающей птицей.
Кругом пасся скот, отобранный у кипчаков: быки были белые, длиннорогие,
бараны жирные, курдючные, тоже белые; и войлоки у кипчаков белые, и юрты
белые. Воины Субудая каждый день ели мясо и, ничего не делая, валялись на
персидских коврах. Иногда монгольские ханы-тысячники выезжали на охоту с
соколами или устраивали скачки, испытывая коней - своих, монгольских, и
захваченных в пути: туркменских, персидских, кавказских и других.
Вверх по течению реки Калки, среди степи на кургане поставил свою юрту
второй полководец, Джебэ-нойон. Вокруг расстилалась зеленая равнина. Через
нее к северу уходила цепь сторожевых курганов.
Хотя Джебэ и Субудай были посланы Чингиз-ханом на запад одновременно и
для одного дела, но оба полководца Друг с другом не всегда ладили,
постоянно спорили и каждый старался на деле доказать ошибку другого.
Чингиз-хан не без хитрой мысли отправил двух соперников. Не раз он делал
это и с другими своими нукерами, посылая на одно дело двоих,- ведь
соперники всегда стараются отличиться.
Джебэ, стремительный в походе, постоянно вырывался вперед. Его отряд не
раз попадал в самое опасное положение. Он искусно уходил от напиравшего
противника. Когда уже отовсюду грозила гибель, тогда появлялся и выручал
Субудай. Он нападал на неприятеля сплоченными рядами тяжелой монгольской
конницы, в которой и нукеры и кони были покрыты железными китайскими
латами.
Высокий, прямой, никогда не смеющийся Джебэ, со стеклянными неподвижными
глазами, после боя являлся к Субудаю, покрытый пылью и забрызганный кровью.
Сидя у костра, он объяснял Субудаю, что не сделал никаких ошибок, что
врагов было слишком много. А Субудай посмеивался, довольный, что он опять
был спасителем Джебэ, и предлагал ему лучше не объяснять своих ошибок, а
попробовать зажаренного на вертеле, как у самого хорезмского падишаха,
нашпигованного чесноком и фисташками молодого барашка.
Джэбэ выдвинулся из рядов простых нукеров. "Так как Джэбэ был храбрый
человек, Чингиз-хан дал ему командование над десятком; так как он хорошо
служил,- сделал его сотенным беком; так как он выказал старание и усердие,-
стал тысячником. После того Чингиз-хан дал ему бекство "тьмы" (тумена), и
долгое время он состоял на службе в свите, ходил с войском и оказал
хорошие услуги". (Рашид ад Дин.)
Джебэ был горд, самоуверен, вспыльчив. Он думал, что нигде не сделает
промаха, если на шестьдесят шагов попадает стрелою в голову бегущего
суслика. За свою меткость и стремительность он и был прозван "Джебэ" -
стрела . Под этим именем его знали все в войске, хотя настоящее его имя
было другое. Перед битвой он всегда сам осматривал местность, проносясь на
высоком поджаром коне по передовым опасным местам, и его не раз с трудом
выручали от гибели телохранители-тургауды.
Субудай, с клочками седых волос на подбородке, казался стариком; никто не
знал, сколько ему лет. Когда-то в юности он был ранен в плечо, мышцы были
перерублены, правая рука с тех пор осталась скрюченной, и он действовал
одной левой рукой. Лицо его было рассечено через левую бровь, отчего левый
глаз, выбитый, был всегда зажмурен, а правый, широко раскрытый, казалось,
сверлил и видел каждого насквозь.
Все нукеры в войске говорили, что Субудай хитер и осторожен, как старая
лисица с отгрызенной лапой, а злобен, как барс, побывавший в капкане,- с
Субудаем не страшен никакой враг и с ним не пропадешь.
Джебэ упрямо обдумывал план пути, чтобы доехать до Последнего моря,
омывающего вселенную. Донесение Чингиз-хану, посланное с распевавшим песни
гонцом, сочинял Джебэ, а Субудай только ободрял, покачивая головой, и
посмеивался:
- Далеко ли ты дойдешь? И скоро ли будет то место, откуда ты, как сайгак,
побежишь обратно и мне в последний раз придется тебя выручать?
Разведчики, наблюдавшие за степью, ловили пробиравшихся путников,
приводили к Джебэ, и он сам их расспрашивал: о племенах, обитающих к западу
и к северу, о путях к ним, о реках и переправах через них, о корме для
коней, о богатых городах и сильных крепостях, о войске, оружии и о том,
хорошо ли воины умеют драться, попадать стрелами в намеченную цель и далеко
ли Последнее крайнее море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24