— В пути по Сардару, — невозмутимо продолжал Парп, — путника прежде всего поджидает негостеприимное окружение, например, суровая погода, особенно зимой.Я поднял копье, и мои глаза, должно быть, ужасные в прорезях шлема, нацелились в сердце сидевшего на троне человека.— Говори! — воскликнул я.— Ларлы, — продолжал Парп, — тоже серьезная помеха.Я закричал от гнева, готовясь бросить копье, но сдержался: я не мог просто так убить его.Парп, улыбаясь, попыхивал трубкой.— Весьма разумно с твоей стороны, — сказал он.Я мрачно смотрел на него, гнев мой схлынул. Я чувствовал свою беспомощность.— Понимаешь, ты не можешь причинить мне вреда, — сказал Парп.Я удивленно смотрел на него.— Не можешь, — повторил он. — Если хочешь, брось копье.Я взял копье и бросил его к основанию помоста. Пахнуло жаром; я, ошеломленный, отступил. Потряс головой, чтобы разогнать алые круги перед глазами.У подножия помоста лежала кучка пепла и несколько капель расплавленной бронзы.— Вот видишь, — сказал Парп, — оно бы до меня не долетело.Теперь я понял, какова цель кольца, окружавшего трон.Снял шлем и положил щит на пол.— Я твой пленник.— Вздор, — ответил Парп. — Ты мой гость.— Меч я сохраню, — сказал я. — Если он тебе нужен, тебе придется отбирать его у меня.Парп добродушно рассмеялся, его маленькое круглое лицо затряслось на тяжелом троне.— Уверяю тебя, — сказал он, — мне твой меч не нужен. — Хихикая, он смотрел на меня. — И ты не нужен, — добавил он.— А остальные?— Какие остальные?— Остальные цари-жрецы, — сказал я.— Боюсь, — ответил Парп, — что я здесь единственный.— Но ты ведь сказал: «Мы ждем», — возразил я.— Неужели я так сказал?— Да.— Ну, это просто оборот речи.— Понятно, — сказал я.Парп, казалось, встревожился, Что-то его отвлекало.Он взглянул на купол. Становилось поздно. Парп, кажется, начинал нервничать. Он все чаще вертел в руках трубку, просыпал табак.— Расскажешь ли ты о моем отце, о моем городе, о моей возлюбленной? — спросил я.— Может быть, — ответил Парп, — но сейчас ты устал от пути.И правда, я устал и проголодался.— Нет, — сказал я, — мы будем говорить сейчас.Почему-то Парп все больше нервничал. Небо над куполом теперь посерело и потемнело. Быстро приближалась горянская ночь, обычно темная, полная звезд.Где-то далеко, может, сквозь какой-то коридор, ведущий к залу царей-жрецов, я услышал рычание ларла.Парп, казалось, задрожал на троне.— Царь-жрец боится ларла? — спросил я.Парп захихикал, но не так весело, как обычно. Я не понимал причины его беспокойства.— Не бойся, — сказал он, — они хорошо привязаны.— Я не боюсь, — спокойно ответил я.— А я, должен признаться, так и не смог привыкнуть к их ужасному реву.— Ты царь-жрец, — сказал я, — тебе достаточно поднять руку и уничтожить их.— Какой прок в мертвом ларле? — спросил в ответ Парп.Я не ответил.И удивился, почему мне позволено было пересечь Сардар, найти зал царей-жрецов, предстать перед троном.Неожиданно послышался далекий, раскатистый звук гонга, глухой, но пронизывающий звук; он доносился откуда-то изнутри.Парп вскочил, лицо его побледнело.— Свидание окончено, — провозгласил он. И оглянулся с плохо скрываемым ужасом.— А что со мной, твоим пленником? — спросил я.— Моим гостем, — раздраженно поправил Парп, чуть не выронив свою трубку. Он постучал ею о трон и сунул в кисет.— Твоим гостем? — переспросил я.— Да, — выпалил Парп, посматривая вправо и влево. — До того времени, пока не придет пора тебя уничтожить.Я стоял молча.— Да, — повторил он, глядя на меня, — пока не придет пора тебя уничтожить.Он смотрел на меня сверху вниз в надвигающейся тьме зала царей-жрецов, и зрачки его глаз на мгновение сверкнули, ярко, как расплавленная медь. И я понял, что не ошибся. У него глаза не такие, как у меня, как у других людей. Я понял, что Парп не человек.Снова послышался звук большого невидимого гонга, глухой, раскатистый, отдающийся в огромной зале царей-жрецов.С криком ужаса Парп последний раз дико оглядел зал и скрылся за спинкой трона.— Подожди! — закричал я.Но он исчез.Осторожно косясь на кольцо, я обошел его по периметру и оказался за троном. Ни следа Парпа. Я обошел вокруг всего кольца и снова остановился перед троном. Взял шлем и бросил его к помосту. Он шумно покатился по ступенькам. Я пересек кольцо: по-видимому, после ухода Парпа сделать это можно.Снова прозвучал далекий гонг, и снова зал царей-жрецов, казалось, наполнился зловещими отголосками. Это был третий удар. Я удивился тому, что Парп так испугался ударов гонга, наступления ночи.
Я осмотрел трон и не нашел за ним ни следа двери. Однако я знал, что выход существует. Хоть я и не касался Парпа, но был уверен, что он так же осязаем и материален, как вы или я. Он просто не мог исчезнуть.Снаружи наступила ночь.Сквозь купол я видел три луны Гора и яркие звезды над ними.Они прекрасны.Повинуясь порыву, я сел на большой трон в зале царей-жрецов, достал меч и положил его себе на колени.И вспомнил слова Парпа:— Пока не придет время тебя уничтожить.Я почему-то рассмеялся, и мой смех был смех воина Гора, бесстрашный, могучий, он раскатился в одиночестве и пустоте зала царей-жрецов. 5. ВИКА Я пришел в себя от успокаивающего прикосновения губки ко лбу.Схватил руку, державшую губку, и обнаружил, что это рука девушки.— Кто ты? — спросил я.Я лежал на спине на большом каменном возвышении, примерно в двенадцать квадратных футов. Подо мной, спутанные и переплетенные, тяжелые спальные шкуры, толстые меховые покрывала, многочисленные простыни алого шелка. На возвышении разбросано также несколько желтых шелковых подушек.Я находился в большой комнате, не менее сорока квадратных футов; спальное возвышение в одной стороне, но стены не касается. Стены темного камня, в них лампы. Мебель состоит главным образом из двух или трех шкафов у стены. Окон нет. Во всем отпечаток аскетизма. Дверей нет, но в комнату ведет большой открытый вход, примерно двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Сквозь него виден коридор.— Пожалуйста, — сказала девушка.Я отпустил ее руку.Девушка хорошенькая: светлые волосы, цвета летней соломы; волосы прямые, падают на спину и перевязаны полоской белой ткани. Глаза голубые и мрачные. Губы, полные и красные, способные разорвать сердце мужчины, надуты; губы чувственные, слегка мятежные, слегка презрительные.Она склонилась у возвышения.За ней, на полу, сосуд из полированный бронзы, полный воды, полотенце и горянский бритвенный нож с прямым лезвием.Я коснулся подбородка.Пока я спал, она меня побрила.Я вздрогнул, представив себе лезвие у горла.— У тебя легкое прикосновение, — сказал я.Она склонила голову.На ней длинное простое белое платье без рукавов, падающее благородными классическими складками. Вокруг горла изящно обернут белый шелковый шарф.— Я Вика, — сказала она, — твоя рабыня.Я сел, скрестив ноги по-горянски. Потряс головой, чтобы прогнать остатки сна.Девушка встала, отнесла сосуд к раковине в углу комнаты и вылила воду.Походка у нее хорошая.Потом она провела рукой мимо стеклянного диска на стене, и из скрытого отверстия полилась в раковину вода. Девушка ополоснула сосуд, снова наполнила его водой, потом достала из шкафа другое полотенце из мягкой льняной ткани. Подойдя к спальному возвышению, она склонилась передо мной, подняв сосуд. Я принял у нее сосуд и сначала напился, а потом, поставив его рядом, умылся. Вытер лицо полотенцем. Она взяла бритвенный нож, использованное полотенце и сосуд и отошла к стене.Очень грациозная, очень красивая девушка.Снова ополоснула сосуд и поставила к стене сушить. Промыла и вытерла нож и положила в шкаф. Движением руки, не прикасаясь к стене, открыла в ней небольшое круглое отверстие и бросила туда два использованных полотенца. Когда они исчезли, круглая дверца закрылась.Девушка вернулась к спальному возвышению и опустилась на колени в нескольких футах от меня.Мы смотрели друг на друга.Молчали.Спина у нее прямая; склонившись, она опирается на пятки. В глазах горит раздраженная ярость или бессильный гнев. Я улыбнулся ей, но она не улыбнулась в ответ, посмотрела на меня сердито.Когда она снова подняла голову, я посмотрел ей прямо в глаза; некоторое время мы так смотрели в глаза друг другу, потом она опустила взгляд.Когда она подняла голову, я коротким жестом пригласил ее придвинуться.В глазах ее мелькнуло гневное возмущение, но она встала, медленно приблизилась ко мне и склонилась у самого возвышения. Я, по-прежнему сидя на возвышении скрестив ноги, наклонился, взял ее голову в руки и привлек к себе. Она склонилась, с поднятым ко мне лицом. Чувственные губы слегка раздвинулись, я почувствовал, что дышит она глубоко и часто. Я отнял руки, но ее голова не отодвинулась. Я медленно развернул белый шелковый шарф у нее на шее.Глаза ее затуманились гневными слезами.Как я и ожидал, на ее белом горле тонкий, плотно прилегающий ошейник горянской рабыни.Подобно другим таким же ошейникам, он запирается маленьким замком на шее.— Видишь, — сказала девушка, — я тебе не солгала.— Твое поведение, — ответил я, — не похоже на поведение рабыни.Она встала и попятилась, прижав руки к платью на плечах.— И все-таки я рабыня. — Она отвернулась. — Хочешь посмотреть мое клеймо? — презрительно спросила она.— Нет.Итак, она рабыня.Но на ошейнике не написано имя владельца и название города, как я ожидал. Там только номер — горянский, соответствующий по нашему счету 708.— Можешь сделать со мной, что хочешь, — сказала девушка, повернувшись ко мне лицом. — Пока ты в этой комнате, я принадлежу тебе.— Не понимаю, — сказал я.— Я рабыня комнаты.— Не понимаю, — повторил я.— Это значит, — раздраженно сказала она, — что я заключена в этой комнате и принадлежу всякому, кто в нее входит.— Но ведь ты можешь выйти, — возразил я.И указал на широкий вход, в котором не было ни двери, ни решетки, и на коридор за ним.— Нет, — с горечью сказала она, — я не могу выйти.Я встал, миновал вход и оказался в длинном каменном коридоре, который уходил в обоих направлениях, насколько хватал глаз. Он был освещен энергетическими шарами-лампами. В коридоре, на равном, но большом — не менее пятидесяти ярдов друг от друга — расстоянии видны были многочисленных входы, точно такие же, как мой. Из одной комнаты никак нельзя было заглянуть в другую. Но ни в одном входе-портале я не видел дверей, не было даже петель.Стоя снаружи в коридоре, я протянул девушке руку.— Пошли, — сказал я, — опасности нет.Она отбежала к дальней стене и прижалась к ней.— Нет! — воскликнула она.Я рассмеялся и зашел в комнату.Она отодвигалась от меня в ужасе, пока не оказалась в углу.Закричала и вцепилась в камни.Я взял ее на руки, но она сопротивлялась, как кошка, и кричала. Я хотел убедить ее, что опасности нет, что ее страхи беспочвенны. Она исцарапала мне лицо.Я рассердился, ударил ее, она повисла у меня на руках.Я понес ее к входу.— Не надо, — прошептала она полным ужаса голосом, — пожалуйста, хозяин, не надо!Голос ее звучал так жалко, что я отказался от своего плана и отпустил ее, хотя ее страх меня раздражал.Она упала на пол, дрожа и плача, прижалась к моим ногам.— Не надо, хозяин, — умоляла она.— Ну, хорошо.— Смотри, — сказала она, указывая на вход.Я посмотрел, но ничего не увидел, только каменные бока портала и на каждом три круглых красных купола, каждый примерно в четыре дюйма шириной.— Они безвредны, — сказал я, потому что сам несколько раз проходил мимо. Чтобы продемонстрировать это, я снова вышел из комнаты.Стоя снаружи, я заметил кое-что, чего не увидел раньше. Над входом был вырезан горянский номер 708. Теперь я понял значение числа на ошейнике девушки. Я вернулся в комнату.— Видишь, они безвредны.— Для тебя, — ответила она, — но не для меня.— Как это?Она отвернулась.— Рассказывай, — строго сказал я.Она посмотрела на меня.— Ты приказываешь?Я не хотел ей приказывать.— Нет.— Тогда я тебе не расскажу.— Ну, хорошо, — сказал я, — приказываю.Она негодующе, со страхом и слезами посмотрела на меня.— Говори, рабыня, — приказал я.Она в гневе прикусила губу.— Повинуйся.— Может быть, — ответила она.Я в гневе подошел к ней и схватил за руки. Она посмотрела мне в глаза и задрожала. Увидела, что должна будет говорить. Покорно опустила голову.— Повинуюсь, — сказала она, — хозяин.Я отпустил ее.Она снова отвернулась и отошла к дальней стене.— Давным-давно, — сказала она, — когда я впервые пришла в Сардар и нашла зал царей-жрецов, я была молодой и глупой. Я считала, что цари-жрецы очень богаты, и я, с моей красотой… — она повернулась, посмотрела на меня и откинула голову… — я ведь красива, правда?Я посмотрел на нее. Хоть лицо ее было в слезах, волосы растрепались, одежда измялась, она была прекрасна, еще прекрасней в своем расстройстве, потому что оно уничтожило холодную отчужденность, с которой она держалась вначале. Я знал, что теперь она меня боится, но не понимал, почему. Это имеет какое-то отношение к двери, она боится, что я заставлю ее выйти.— Да, ты прекрасна.Она горько рассмеялась.— И вот я, — продолжала она, — вооруженная своей красотой, решила прийти в Сардар и отобрать у царей-жрецов их богатство и силу, потому что мужчины всегда хотели служить мне, давали мне все, что я хотела, а разве цари-жрецы не мужчины?Люди приходят в Сардар по самым неожиданным причинам, но то, что рассказала Вика, казалось мне невероятным. Только избалованная, высокомерная, честолюбивая девушка могла до такого додуматься, к тому же, как она сама сказала, молодая и глупая.— Я стала бы убарой всего Гора, — смеялась она, — у меня за спиной были бы цари-жрецы и все их богатства и несказанная сила.Я молчал.— Но когда я пришла в Сардар… — она вздрогнула. Губы ее шевелились, но она, казалось, не в состоянии говорить.Я подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она не сопротивлялась.— Вот это, — сказала она, указывая на маленькие круглые купола по обе стороны от входа.— Не понимаю, — ответил я.Она высвободилась и подошла к входу. Когда до входа оставался примерно ярд, красные выпуклости засветились.— В Сардаре, — сказала она, поворачиваясь ко мне и дрожа, — меня отвели в туннель и надели на голову отвратительный металлический шар с проводами и огоньками, а когда меня освободили, мне показали металлическую пластинку и сказали, что на ней записан мой мозг, все мои воспоминания, самые старые, самые первые — все там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35