— Господин! — умоляюще воскликнула блондинка.— В следующий раз, — сказал я, — не смей делать этого без разрешения.— Хорошо, господин.— Встань, рабыня! — приказал я.— Да, господин.В тот самый день, незадолго до полудня, мы достигли вершины водопада. Кису увидел флотилию Билы Хурумы и заставил Тенде плясать обнаженной на камне в воде…Несколько часов мы шли вверх по реке. Ближе к вечеру, причалив к берегу, мы спрятали каноэ и углубились в лес.— Хочу мяса, — заявил Кису.— Я тоже, — сказал я. — Пойду поохочусь.Воинам трудно обходиться без мяса. К тому же жители последней деревни предупреждали, что путь вверх по реке будет становиться все сложней и опасней. Неплохо было бы поесть мяса впрок.— Мне понадобится вьючное животное, — сказал я. Белокурая дикарка немедленно вскочила на ноги и встала передо мной, низко склонив голову:— Я — вьючное животное, господин.— Следуй за мной, — Да, господин.Мы шли по джунглям не меньше двух анов, пока не подняли тарска. Он набросился на меня, и я убил его.— Наклонись, — приказал я девушке.Она послушно подставила спину. Я взвалил тушу ей на плечи. Она пошатнулась.Я повернулся и пошел прочь. За мной, задыхаясь и спотыкаясь под весом убитого мною зверя, брела моя рабыня.Я посмотрел в небо сквозь густые кроны деревьев:— Смеркается. Мы не успеем до темноты добраться до лагеря. Устроимся на ночлег здесь, а утром пойдем дальше.— Да, господин.Она стояла на коленях и жарила на костре мясо тарска. Я срубил длинную толстую жердь и проделал ближе к краю желобок глубиною в дюйм.— Зачем это? — спросила девушка.— Невольничий кол, — ответил я, — привязать тебя на ночь.— Понимаю, — вздохнула она и повернула вертел. Капельки жира с зарумянившегося бока тарска с шипением падали в костер.Ударами камня я вогнал жердь в землю, оставив снаружи всего несколько дюймов.— Еда готова, господин, — сказала рабыня.Я осторожно снял вертел с огня, положил на траву и принялся резать мясо. Рабыня смотрела на меня, стоя на коленях у костра. Я встал, накинул ей на шею длинный кожаный ремень и повел к колышку. Ремень точно лег в заранее выпиленный мною желобок.— Встань на колени, — приказал я.— Да, господин.Блондинка стояла на коленях у невольничьего шеста, а я вернулся к костру и приступил к трапезе. Я отрезал кусочки сочного мяса и отправлял их в рот. Насытившись, я швырнул кусок и рабыне. Он попал ей в грудь и отскочил на землю. Девушка схватила его обеими руками и принялась жадно есть, не сводя с меня глаз.Я вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на рабыню:— Хочешь еще?— Нет, господин.Воды с листьев веерной пальмы мы попили раньше. Я прилег у костра, опершись на локоть, и уставился на невольницу. Как все-таки приятно владеть женщинами…— Ты свяжешь мне перед сном руки за спиной, господин? — спросила она.— Да.— Так всегда поступают с рабынями?— На природе — да, — ответил я. — Особенно когда под рукой нет ни цепей, ни наручников. Но руки не обязательно спутывать за спиной. Порой их связывают над головой или перед грудью, а то и прикручивают к дереву.— А в городах девушек тоже привязывают на ночь?— Иногда, — сказал я. — Все равно в ошейнике они не убегут дальше городских ворот.— Но ведь не все рабыни хотят бежать?— Конечно. На самом деле, беглянок очень мало. Важно, чтобы девушка понимала: хочет она бежать или нет, побег практически невозможен. Потому вас и связывают. К тому же, если рабыня и сумеет скрыться от своего хозяина, у нее все равно появится новый. Зачастую гораздо хуже первого.— Да, господин.— Попытка бегства — глупый и неоправданный риск. Пойманной рабыне могут запросто отрезать ноги. Она содрогнулась.— Я бы побоялась бежать, господин.— Но ты же пыталась улизнуть из Порт-Кара.Тогда я поймал ее, связал и вернул Улафи, бывшему в то время ее хозяином. Я хотел сам отвезти блондинку в Шенди в надежде напасть на след вероломного Шабы, предавшего Царствующих Жрецов.— В то время я еще ничего не понимала, — смутилась, она. — Я не знала, что побег невозможен, и не представляла, как сурово могут меня наказать. Я даже не догадывалась, что это значит — быть рабыней на Горе.— Теперь догадываешься? — усмехнулся я.— Да, господин. — Она стояла на коленях у невольничьего колышка, с петлей на шее. — Знай я тогда то, что знаю сейчас, я не осмелилась бы и шелохнуться!Я кивнул. Умные женщины быстро понимают, что их ждет на Горе.— Господин?— Да?— А все хозяева привязывают рабынь на ночь?— Нет. Многое зависит от обстановки и от самой рабыни.— Если рабыня всем сердцем любит господина, он же не станет привязывать ее?— Может, и станет, если захочет напомнить ей, что она — всего-навсего рабыня.— Понимаю.— Иногда, — сказал я, — рабынь запирают в конуру или приковывают цепью к железному кольцу.— Зачем?— Чтобы их не украли. Блондинка вздрогнула:— Разве рабыню могут украсть?— Запросто, — сказал я. — На Горе это случается сплошь и рядом.— Я слышала, что девушек на ночь приковывают цепями к кровати господина.— Да, такое часто бывает.— Но ведь в покоях своего господина девушка находится в безопасности?— Конечно, — сказал я, — если ее господин там же.— Тогда зачем же приковывать ее цепями?— Потому что она — рабыня.— Да, господин. — Блондинка низко склонила голову.— Ну что же, — сказал я, — пора привязывать тебя на ночь— Пожалуйста, господин, — торопливо выпалила она, — позволь мне еще немного поговорить с тобой. Не привязывай свою рабыню прямо сейчас.— Ладно, — согласился я.Она с радостным видом опустилась на пятки и положила руки на веревку у самого горла.— То, что Кису сделал сегодня с Тенде… Разве это не ужасно?— Что?— Он заставил ее танцевать обнаженной!— Ну и что?— Но… — смешалась девушка.— Она — рабыня, — напомнил я.— Да, господин… А рабыне позволяется танцевать голой?— Да.Она потупила взгляд:— Господин…— Да? — откликнулся я.— Рабыня — это все равно что вещь?— Конечно.— И я — вещь?— Естественно. Причем очень красивая вещь.— Спасибо, господин.— Тебе не нравится быть вещью? — поинтересовался я.— Я не чувствую себя вещью, — призналась она.— С точки зрения горианских законов, — уточнил я, — ты скорее животное, чем вещь.— Да, господин…— С одной стороны, никакое животное — ни человека, ни белку, ни птицу — нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.— Я не об этом, — сказала девушка. — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.— Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.— Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.— Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина — к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, — общечеловеческая проблема.— Может быть…— Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, — продолжал я, — это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.— Ты говоришь не о том, — улыбнулась она.— На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? — спросил я. — На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?— Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.— Интересная мысль, — усмехнулся я. — Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?— Как глупо! — фыркнула блондинка.— Вот именно.— Мне трудно об этом говорить, — вздохнула она. — Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.— Это точно, — хмыкнул я.— Я попробую еще раз, с самого начала.— Попробуй, — кивнул я.— Мужчин интересует в женщине только тело.— Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.Она удивленно посмотрела на меня.— Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты — бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?— Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…— Вот это уже верно, — кивнул я. — Хорошо это или плохо, но людям свойственно не обращать внимания на мысли и чувства других. Неудивительно, что мужчины весьма равнодушны к мыслям и чувствам женщин. В утешение добавлю, что к мыслям и чувствам других мужчин они тоже равнодушны. В такой же мере все это относится и к женщинам. Если тебе интересно, могу рассказать, как обстоят с этим дела на Горе. Свободные мужчины и женщины обычно прислушиваются друг к другу. Свободные женщины требуют внимания и уважения к себе. Это их право. С рабынями, разумеется, все обстоит иначе. Вам не положено ни внимания, ни уважения. На самом же деле хозяева проявляют огромный интерес к мыслям и чувствам своих рабынь. Это и полезно и приятно. Что может быть сладостней, чем знать все о существе, принадлежащем тебе полностью и безраздельно! У рабыни нет и не может быть никаких секретов от господина. Ему открыты самые сокровенные ее мысли, самые тайные желания, самые безумные фантазии. И от этого она ему еще дороже. Отношения со свободной женщиной основаны на взаимном расчете. Мужчина не обладает ею, потому она не так интересна ему, как рабыня. Насколько мне известно, любовные узы между рабыней и ее хозяином гораздо крепче, чем между свободными мужчиной и женщиной.— Но при этом рабыня остается рабыней, — вздохнула девушка.— Естественно, — сказал я. — Хозяин волен продать свою любимую рабыню, если пожелает.— Рабыня получает любовь и заботу, которые ей не полагаются?— Именно так. Господин дарит ей свою любовь.— Но ведь он может в любой момент просто заткнуть ей рот и бросить к своим ногам?— Конечно. Порой он так и поступает — чтобы напомнить ей о том, что она всего лишь рабыня.— Значит, какими бы свободами ни пользовалась рабыня, она всецело принадлежит хозяину?— Да. Рабыня есть рабыня.— Я люблю тебя, господин, — прошептала она. Я прислушивался к потрескиванию огня, к шорохам ночного леса.— Как земная женщина, ты, наверное, еще не привыкла воспринимать себя предметом собственности?— Да, господин, — улыбнулась блондинка.— Надо привыкать.— Да, господин. — В глазах ее блеснули слезы.— Ты — красивая вещь, которой владеют. Тебя можно покупать и продавать.— Да, господин.— И никто, — продолжал я, — не станет обращать внимания на твои желания, мысли и чувства.— Да, господин.— Это и означает — быть предметом собственности.— Понимаю, мой господин. Но почему-то мне кажется, что я не совсем вещь.— Когда тебя закуют в цепи, — сказал я, — и продадут человеку, от одного вида которого ты придешь в ужас, тебе не будет так казаться.— Наверное, господин.— И все-таки почему ты это сказала?— Потому что я не чувствую себя вещью, — призналась блондинка. — Никогда еще я не была такой свободной, такой живой, такой настоящей, как теперь, когда я рабыня. Только здесь, в этом мире, став ничтожнейшей из рабынь, я поняла, что такое свобода. Я и не знала, что бывает такое счастье, такой восторг…— По-моему, тебя стоит высечь.— Пожалуйста, не надо, господин! Смилуйся над своей девочкой!Я пожал плечами. Поразмыслив, я решил, что не стану бить ее — по крайней мере сейчас.— Понимаешь, господин, — горячо, взволнованно заговорила она, — я — вещь, я — предмет собственности, я — товар, я — существо, с которым никто не считается; но в душе моей бушует буря, и слово «вещь» никак не согласуется с этим. Когда я была свободной женщиной, я действительно чувствовала себя вещью, неодушевленным предметом, которым можно манипулировать, у которого нет ни чувств, ни страстей. И только теперь, в оковах рабства, я познала истинную свободу!— Сдаюсь, — улыбнулся я. — Слово «вещь» в самом деле не подходит.— В каком-то смысле я — вещь, а в каком-то — нет, — уточнила блондинка.— Верно, — согласился я. — В том, что касается самого сокровенного, ты не вещь.— Да, господин.Она стояла передо мной на коленях, привязанная за шею к невольничьему колышку; алый лоскут опоясывал ее бедра, на груди красовались дешевые деревянные бусы — красно-черные и желто-голубые.— Ты — не вещь, — продолжал я. — Ты — животное.— Да, — с улыбкой сказала она. — Я — животное.— Пора связывать тебя на ночь, мое хорошенькое животное.— Животное просит тебя не связывать его прямо сейчас, господин!— Ладно. — Я опустился на локоть.Она по-прежнему стояла передо мной на коленях.— Ты говорил, что рабыни редко хотят убежать от хозяев.— Да, это так. Странно, правда?— Мне это не кажется странным.— Вот как?— Я не собираюсь убегать от тебя.— Я все равно свяжу тебя на ночь.— Разумеется, господин.Блондинка помолчала, затем робко произнесла:— Господин…— Да?— У животных есть потребности…— Какие потребности?— Разные…— Сексуальные?— Да…Она низко склонила голову. Губы ее дрожали.— Посмотри на меня, рабыня, — приказал я. Девушка подняла взгляд. В глазах ее стояли слезы.— Ты признаешь, что у тебя есть сексуальные потребности? — спросил я. Она всхлипнула:— Да, господин.— Ты признаешь это только разумом?— Нет, господин. Мое признание гораздо глубже…— Значит, ты действительно испытываешь сексуальные желания?— Да.— И хочешь удовлетворять их?— Да.— Скажи вслух: «Я испытываю сексуальные желания».— Я — земная женщина! — вспыхнула она. — Пожалуйста, не принуждай меня произносить такое вслух!— Говори! — приказал я.— Я испытываю сексуальные желания.— А теперь скажи: «Я хочу удовлетворять их».— Я хочу удовлетворять их.— И никогда больше не стану этого отрицать.— Я никогда больше не стану этого отрицать.— Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52