— Хорошо, господин.Я вернулся к стойке.— У тебя есть белая рабыня? Варварка? — спросил я хозяина.— Да, — ответил он. — Приобрел ее сегодня за четыре тарска. Еще ни разу не выпускал. Я швырнул ему медный тарск.— Паги и рабыню.— Ты знаешь аскари Мсалити?— Успел познакомиться, — ответил я. Пембе обернулся к своему помощнику.— Приведи новую рабыню! Отлично! — добавил он, потирая руки. — На девчонку уже поступил заказ.Помощник хозяина вытолкал из-за занавески обнаженную девушку. Теперь на ней не было даже клочка невольничьего шелка.— Думаю, ты скоро вернешь свои четыре тарска.— Не забывай, что пага тоже чего-то стоит, — проворчал хозяин.— Это верно, — согласился я.— Она у нас новенькая. Если что не так, ты мне скажи. Я прикажу ее выпороть. Деньги тебе сразу же вернут.— Отлично, — произнес я. — Я буду вон за тем столом. — Я показал на столик в дальнем конце таверны, недалеко от задрапированного красным шелком алькова.— Хорошо, господин, — поклонился Пембе.Я решил не возвращаться сразу домой. Если за мной установили слежку, пусть помучаются. К Пембе я пришел, естественно, только ради его новой рабыни. Прислуживая мне, Шабе и Мсалити, девчонка меня возбудила. Тогда она думала, что изображает из себя рабыню в таверне. Я ее захотел. Теперь я ее получу. Кстати, и для нее лучше, если я буду у нее первым. Как-никак я лучше других на Горе разбираюсь в проблемах девушек с Земли.Обычно первые две-три ночи самые трудные для выживания в паговых тавернах. За это время девушка должна усвоить, что она — рабыня из таверны. Если же она этого не понимает, вряд ли из нее вообще что-то получится. Чаще всего дело кончается тем, что какой-нибудь посетитель перерезает ей горло, доведенный до белого каления бестолковостью и неловкостью невольницы. Потом, конечно, ему придется выплатить хозяину полную стоимость рабыни, плюс медный тарск, а то и два, в качестве моральной компенсации.Помощник хозяина вытолкнул девушку на середину таверны. Пембе покачал головой и вручил ей кувшин с пагой. Затем показал на меня.Когда наши взгляды встретились, девушка вздрогнула и едва не разлила всю пагу. Хорошо, что она этого не сделала. Медленно и осторожно рабыня из таверны приблизилась к моему столику и опустилась на колени.— Прижми кружку к животу, — приказал я. Она послушно исполнила команду.— Паги, господин? — прошептала она.— Да.Девушка зарыдала.— Поцелуй кружку.Она прижалась губами к металлической кружке, широко развела колени, опустила голову и произнесла:— Ваша пага, господин.— Твой хозяин уже подобрал тебе имя? — спросил я.— Еще нет, господин.— Для удобства я буду называть тебя сегодня Эвелина, — сказал я.— Хорошо, господин.— Теперь припомни две последние фразы, которые ты говорила, когда по глупости считала себя свободной женщиной.— Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.— Еще, — сказал я.— Меня зовут Эвелина, — произнесла она. — Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!— Хорошо, — похвалил я рабыню.Не поднимаясь с колен, она отползла на ярд от стола и застыла в покорной позе. Я не торопясь потягивал пагу.— А ты красивая рабыня.— Спасибо, господин.— Говорят, ты — белый шелк?— Я девственница, господин.— Это и называется белым шелком.— Да, господин.— Тебе хотелось когда-нибудь узнать, что такое быть рабыней? — спросил я. Она подняла голову.— Смотри, — предупредил я. — Ты стоишь передо мной на коленях. Голая. На тебе рабский ошейник. Тебе будет нелегко солгать.— Да, — тихо произнесла девушка. — Мне интересно узнать, что значит быть рабыней.— Скоро узнаешь, — обнадежил ее я.— Да, господин.На какое-то время я задумался, потягивая пагу. Потом послал рабыню за второй кружкой. В таверне Пембе вторая кружка стоила всего долю тарска. Деньги я отдал помощнику. В таверне Пембе, как, кстати, во многих подобных заведениях, девушкам запрещено прикасаться к монетам. Разумеется, Эвелина, которую я заказал вместе с первой кружкой, принадлежала мне до тех пор, пока я не уйду из таверны или сам не отпущу ее.— Позволь мне сказать, господин, — робко произнесла рабыня.— Да?— Господин собирается меня использовать?— Не знаю. Еще не решил. Сделаю так, как мне заблагорассудится.Я с наслаждением допил вторую кружку. Посидев еще немного, я оттолкнул кружку на край стола.— Господин собирается уходить? — спросила рабыня.— Иди в альков, — приказал я.Она в ужасе посмотрела на меня, потом медленно поднялась и на негнущихся ногах направилась к алькову. Возле самого входа она остановилась, не в силах переступить через порог. Я взял ее под руку и швырнул внутрь. Девчонка упала на разбросанные на полу меховые шкуры. Я развернулся и задернул за собой красные шторы.Она растерянно сидела на шкурах, подняв колени. Я взял цепь с кандалами для лодыжки, что лежала сразу у входа и была длиной около ярда. Такая же цепь лежала слева, две другие цепи заканчивались наручниками. Еще одна цепь цеплялась за ошейник. Все замки открывались одним ключом, который в паговых тавернах всегда кладут на полочку слева у входа. Имелись и приспособления для укорачивания цепей. Само собой разумеется, пленник не мог дотянуться до полочки с ключом, если на нем была защелкнута хотя бы одна из цепей. Рядом с полочкой для ключа был крючок, на котором висел невольничий кнут.Я нагнулся, схватил рабыню за правую ногу и защелкнул на ней кандалы. Потом толчком повалил ее на спину и поочередно заковал в наручники правую и левую руки. После этого я приковал ошейник девушки к центральному кольцу, надел кандалы на левую ногу и укоротил все цепи таким образом, что она едва могла пошевелиться.— Ты посадил меня на цепь, господин, — растерянно произнесла рабыня.— Сейчас ты поймешь, что значат невольничьи цепи, — усмехнулся я. — Ну-ка, посмотри сюда! — Я показал на крючок рядом с полкой. — Что ты здесь видишь?— Невольничий кнут, — побелевшими губами пролепетала она.— Вообще-то мы с тобой находимся в алькове. Но ты скоро поймешь, что это весьма необычное место.— Да, господин.— Это камера подчинения.— Да, да, господин.— Хорошенько об этом подумай. Сосредоточься на этой мысли, прочувствуй ее всеми клеточками своего прелестного тела. Здесь тебе, рабыне, придется полностью подчиниться воле мужчины.— Да, господин.— Сейчас я к тебе прикоснусь.— Я фригидна, господин. Не сердись и не убивай меня.— Подумай, о чем я тебе сказал. Ты находишься в камере подчинения.— Да, господин. — Девушка тихонько заплакала. Потом я к ней прикоснулся. Очень нежно. Бедра ее дернулись, цепь задрожала. Она испуганно посмотрела на меня.— Ты готова подчиниться мне полностью?— Да, господин, — прошептала рабыня и попыталась приподнять ноги. — Коснись меня еще раз.Я немного подождал и прикоснулся к ней еще раз. Очень нежно.— Ай! — взвизгнула девчонка.Я продолжал ее гладить. Она застонала и принялась извиваться.Тогда я остановился.— Какое странное ощущение, — сказала она. — Что это было?— Теперь тебя надо выпороть.— Почему, господин?— Потому что ты мне солгала. Когда сказала, что фригидна.Она растерянно посмотрела на меня.— Ты вовсе не фригидна, девочка, — усмехнулся я. — Ты очень горячая рабыня.— Нет, нет! Я не горячая рабыня! — замотала она головой.— Сейчас посмотрим.— Как ты можешь после этого меня уважать? — неожиданно произнесла она.— Тебя никто не уважает, — пожал я плечами. — Ты всего лишь рабыня.— Да, господин.— У тебя больше нет гордости. Рабыням не позволяется иметь гордость.— Но я хочу хотя бы уважать сама себя, — сказала она, отвернув голову в сторону.— Ты должна не уважать себя, а быть собой, — поправил ее я.Девушка посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.— Я не могу осмелиться быть сама собой.— Разве женщина не может быть женщиной? — спросил я.— Не может! — вдруг крикнула она. — Это унизительно!— Вот это да! Кем же, по-твоему, должна быть женщина?— Она должна быть такой, как мужчина.— Но ты же не мужчина, — возразил я.— Я не могу стать женщиной, — заплакала она.— Почему?— Потому что женщина в глубине души — рабыня.— Разве плохо, если рабыня станет рабыней? — спросил я.— Плохо! — крикнула она.— Почему? — настаивал я.— Не знаю! — зарыдала девушка. — Я не знаю.— Разве может быть плохим то, что естественно? Разве плохо, если камень — это камень, а дерево — это дерево?— Нет.— Почему же тогда плохо, если рабыня становится рабыней? — спросил я.— Не знаю, — покачала она головой.— Может быть, в этом нет ничего плохого?— Я даже боюсь об этом подумать, — призналась девушка и вдруг добавила: — Пожалуйста, не переставай меня трогать, господин.— Рабыня просит?— Да, господин. Эвелина умоляет тебя. Не переставай к ней прикасаться.Я нежно поцеловал ее груди, при этом снова начал ее трогать.— Спасибо тебе, господин, — застонала она. Потом, совершенно неожиданно, она попыталась вырваться. Цепи, разумеется, не позволили ей этого сделать.— Что случилось? — спросил я.— Я должна сопротивляться. Я не должна поддаваться этому ощущению!— Почему?— Я ощущаю в себе что-то новое. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Это как волны… Они поднимаются из глубины, завладевают всем моим существом. В это трудно поверить. Невероятное, фантастическое ощущение! Нет! Нет! Ты должен остановиться!— Почему?— Потому что я пошла тебе навстречу.— Как это?— Как рабыня, которая идет навстречу своему господину.— Ты и есть рабыня.— Да, господин, — вздохнула она.— Ты находишься в камере подчинения, — напомнил я.— Ты не оставляешь мне никакого выбора.Я улыбнулся.— Сейчас я дам тебе возможность выбрать. Первый и последний раз.— Выбрать? — растерялась рабыня.— Я предоставляю тебе выбор невольницы. Ты можешь либо уступить, либо умереть.— Я предпочитаю уступить, господин, — испуганно проговорила она.— Естественно, — усмехнулся я. — Ты же рабыня.— Спасибо, господин, — тихо произнесла девушка.— В следующий раз, — строго сказал я, — выбора у тебя не будет.Я начал снова к ней прикасаться, вознося ее на высоты, которые она выбрала.— Аййи! — вопила она. — Я отдаюсь тебе, господин!Между тем сегодня я не собирался ею овладевать.— Пожалуйста, погладь меня еще! — просила она. Как трогательно выглядели ее маленькие ладошки, время от временя сжимающиеся в кулачки!— Я даже не подозревала, что бывают такие ощущения, — призналась девушка.— Это пустяки, — ответил я.— Пустяки! — возмущенно воскликнула она. — Никогда раньше я не испытывала ничего подобного!— Маленький оргазм невольницы, — сказал я.— Я почувствовала, что готова подчиниться тебе безоговорочно. Мне так понравилось это ощущение!Спустя некоторое время я снова начал ее гладить.— Что собирается сделать господин со своей рабыней? — спросила она.— Немного ее поучить, — ответил я.— Да, господин.На этот раз она начала кричать и извиваться уже через десять ен. Неожиданно она посмотрела на меня широко открытыми, испуганными глазами.— Опять! Это наступает опять! Только на этот раз гораздо сильнее! Я не вынесу! Оно убьет меня! Я умираю!— Не умрешь, — сказал я.— Айии! — завизжала рабыня, мотая головой. Потом крики ее перешли в рыдания. — Я скована цепью. Держи меня. Не отпускай. Пожалуйста, господин! Не отпускай меня!Я поцеловал ее. Овладевать ею я пока не хотел.Она смотрела на меня, запрокинув голову.— Пожалуйста, господин, войди в меня! Я хочу принадлежать тебе безвозвратно. Сжалься надо мной! Умоляю!— Позже, — сказал я. — Ты еще не разогрелась.— Хорошо, господин, — испуганно пролепетала она.На рассвете я проснулся от прикосновения нежных губ Эвелины.Ночью я ее расковал, за исключением кандалов на левой лодыжке.Она разбудила меня так, как я ее научил. Приятно просыпаться подобным образом. Я гладил ее волосы, в то время как она доставляла мне наслаждение.Ночью я показал ей кое-какие маленькие хитрости, элементарную технику рта, рук, грудей, волос, губ, стоп и языка. Это поможет девчонке выжить в таверне Пембе. Самое же главное — я объяснил ей чрезвычайную важность подчинения, основу основ поведения рабыни. Отсюда вытекает все остальное.Я застонал, и она радостно посмотрела на меня, довольная, что ей удалось исторгнуть из меня сладостный звук.— Доведи дело до конца, рабыня, — сказал я.— Конечно, господин!Мои руки непроизвольно вцепились в ее волосы. Я прижал девушку к себе. Потом я ее отпустил.Подтянув девушку поближе, я посмотрел на ее лицо в тусклом свете нового дня, пробивающегося в альков сквозь щель между шторами на дверях. Потом я вытер рот невольницы ее волосами.— Уже утро, господин, — прошептала она.— Да, — сказал я.Она преданно смотрела мне в глаза.— Говори, — приказал я.Прижавшись губами к моему уху, она зашептала. Прошлой ночью я научил ее этим словам.Он — Господин, а я — РабыняОн — хозяин, а я — собственностьОн командует, а я подчиняюсьОн получает удовольствие, а я его доставляюПочему это так?Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.Я положил ee на спину спину и улыбнулся:— Доброе утро, рабыня!— Доброе утро, господин! — радостно откликнулась она.— Хорошо ли ты спала? — спросил я.— Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!— Снились ли тебе сны?— Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.— Я — рабыня, — радостно произнесла она. — Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.— Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? — спросил я.— Никогда, — решительно ответила Эвелина. — Потому что свободные — не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.— Пока ее не закуют в кандалы, — заметил я.— Конечно, господин, — согласилась она. — Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52