— Да это дом Пуссеты, актрисы «Трубадуров»! — сказал один из кузенов.
— Вы останетесь у дверей и будете следить за всеми входящими и выходящими. Если увидите мужчину около тридцати лет с бледным лицом, двое из вас войдут за ним в дом и не отставайте от него ни на шаг. Если вы увидите, что он выходит, будете наблюдать за ним. Понятно?
- Да.
— Я иду в дом. Итак, будьте настороже. Не пропустите дичь.
После этого наставления Кожоль проскользнул в дом актрисы. В передней он встретил горничную.
— Шарль наверху? — спросил он так, будто это был его лучший друг.
— Нет, Шарль еще не приходил, но мадам ждет его к завтраку, — отвечала камеристка,
— Досадно, досадно, — произнес недовольный граф, — я занят и не смогу зайти еще раз, а мне необходимо переговорить с ним...
— Тогда поговорите с мадам, она передаст все, что нужно.
— Она встала?
— Ей не спится.
— Доложи, что пришел Собачий Нос. Она, вероятно, запомнила мое имя...
Оставшись один, Кожоль выбежал на улицу и позвал людей, которых затем расставил в передней.Минуту спустя белокурая Пуссета появилась в зале нижнего этажа, где ждал ее Пьер.
— Вот как! — весело произнесла она. — Это тот молодой человек, который провел ночь в моей спальне! Однако, вы не надоедаете своими посещениями!
— Мы такие близкие друзья, Пуссета, что я пришел оказать вам услугу.
— Какую?
— Вы ждете Шарля, не правда ли? Он не придет, потому что подвергся опасности, которую только вы способны отвести от него. Поэтому он прислал меня за вами.
Маленькая блондинка побледнела.
— Едем, — проговорила она.
— Не со мной, Пуссета. Здесь двое моих друзей, которые проводят вас. А я должен заняться другими делами для его же спасения, но я вскоре присоединюсь к вам...
Он вышел в переднюю.
— Проводите ее в дом Сюрко и не теряйте из виду, я вам вверяю залог, — шепнул граф двоим ожидавшим.
Маленький дом артистки, примыкавший к Люксембургскому саду, состоял из нижнего этажа и двух других, опоясанных террасами в итальянском стиле.Нижний этаж состоял из двух отделений: маленького зала и обширной столовой, служившей для ужина веселой компании, когда беглец пробрался к актрисе. В бельэтаже был будуар, уборная и спальня белокурой Пуссеты.
Кожоль сидел возле окна в столовой, выходящего на улицу, С этого наблюдательного пункта он видел всех, кто входил в дом.
Горничная то и дело вбегала, готовя все для завтрака.
— Как тебя зовут? — спросил молодой человек.
— Бушго.
— А имя? —Розалия.
— Да ты дикарка для парижанки!
— А я и не парижанка, я из Венсена... а в Венсене еще не перевелись честные девушки, поверьте мне.
— Растолкуй мне, милая, — продолжал он, — каким образом ты, при всей твоей добродетели, находишься в услужении актрисы... репутация и нравы которой должны сильно шокировать твои принципы деревенской добродетели?
— Ах, я совсем одурела в Венсенской крепости!
— Так ты жила в крепости?
— Да, мой отец — тюремщик.
— В самом деле?
— И моих два брата.
— Тоже тюремщики?
— Да. И если бы я не убежала вовремя, то меня бы выдали замуж за Матюрина.
— Четвертого тюремщика?
— Совершенно справедливо!
— В таком случае, семейство Бушю — почти хозяева Венсенской крепости!.. Это нужно принять к сведению. Если меня посадят туда, я запасусь твоими рекомендациями, красавица.
— Я не думаю возвращаться в Венсен, разве только решусь на замужество.
— А почему бы тебе не стать женой Матюрина?
— Он слишком стар.
— И очень стар?
— Еще бы! Когда я собиралась уехать, его назначили смотрителем... по старшинству. Папа и братья говорили, что это даст мне завидное положение.
— Твой отец и братья правы, Розалия. Посуди сама: госпожа-смотрительница Венсена! Это щекочет самолюбие...
— Я не хочу выходить за Матюрина, чтобы потом умирать с тоски, когда я совершенно счастлива здесь, со своей госпожой.
— Ты ее очень любишь?
— Она так мила, кротка и весела... и добра просто до глупости. Если бы она не была так добра, разве бы она согласилась жить одна в этом углу, сохраняя верность этому мрачному красавцу, который приходит сюда, когда ему вздумается!
— Мне кажется, это очень приятно.
— Да, но в ожидании проходит золотая молодость, а между тем у нее не было недостатка в развлечениях, если бы она приняла хотя бы четверть всех предложений...
— Пожалуй, Розалия, ты слишком строга к себе и снисходительна к другим!
— А она слишком глупа! Только и дышит своим Шарлем. Ради него способна на все...
— Готова ради него в огонь и воду, — прибавил Кожоль, смеясь.
— Пять месяцев назад, когда горел «Одеон», мы рисковали изжариться. Соседи все выбрались, а она — нет. Ее милый был там и не хотел выходить, так и она осталась, как дура, возле своего возлюбленного!
Розалия говорила правду. Пять месяцев тому назад огонь истребил театр «Одеон».
— Неужели твоя госпожа Пуссета так влюблена в своего Шарля?
— Просто без ума!
— А он любит ее?
— Он ее обожает. Настоящие голубки.
— В таком случае, бедняжка Шарль будет просто в отчаянии. Думаю, что наша встреча будет из-за этого еще более радостной.
— Так он не ждет вас?
— Я готовлю ему сюрприз... и чтобы он был еще приятнее, попрошу тебя об одной услуге...
— Какой?
— Не докладывай ему, что я здесь и что Пуссета уехала. Не говори ни слова... а то испортишь радость, которую я думаю ему доставить. Впоследствии от отблагодарит тебя.
Девушка убежала на кухню.Часы пробили десять.Минуту спустя в дверь входил Точильщик.
— Право, я умираю от голода в ожидании вас! Ошеломленный Точильщик отступил на шаг. Но сзади, перекрыв дверь стояли друзья графа.
Увидев, что отступление отрезано, глаза Точильщика вспыхнули, а руки, опустившиеся в широкие карманы плаща, показались снова уже с двумя пистолетами...
— Прикажи своим людям пропустить меня, или ты будешь убит, — сказал Шарль.
Граф откинулся на спинку стула и засмеялся:
— А Пуссета? Дурак! Ты забываешь, что малютка поплатится за твои необдуманные действия! Отдай свое оружие этим господам и садись за стол. Мы потолкуем за бутылочкой вина.
В этом убийце, ужасавшем села и города своей жестокостью, было одно человеческое чувство — он был накрепко привязан к этой белокурой болтушке...
При имени актрисы он повернулся к кузенам и молча подал им оружие. В изнеможении от страшного нервного потрясения он опустился на стул и спросил глухим, дрожащим голосом:
— Что вы сделали с Пуссетой?
— Голубчик, я умираю с голоду, так позволь поскорее проглотить что-нибудь! Что за глупости! У нас, слава Богу, хватит времени поговорить о голубке.
Говоря это, молодой человек поигрывал стаканом и вилкой.Бандит в припадке ярости конвульсивно сжимал под столом ручку столового ножа.
— Знаешь, Шарль, не стесняйся. Если хочешь, я позову Розалию, она приготовит стакан флер-д-оранжевой воды. Говорят, это отличное средство для успокоения нервов.
Точильщик схватился за голову.
— Скажите же о Пуссете, ради самого неба, — бормотал он.
— Как хорошо у тебя звучит: «Ради самого неба»! Мне так и слышится голос фермера, которому ты изжарил ноги в прошлую ночь... как говорит Ангелочек. Да, кстати, знаешь, что с-ним случилось?.. Мы оплакиваем его, нашего кроткого друга... Он слишкомтуто стянулсебе шею галстуком и задохнулся.
Точильщик не отвечал. Он сидел мрачный, положив локти на стол, кусая свои кулаки, с глазами, налитыми кровью, и задыхаясь от сдержанной ярости.
— Отдай мне Пуссету, — повторил Шарль.
— Ты дал мне ее на сохранение, что ли?
— Вы ее похитили!
— Чем ты докажешь, что милая девушка не ушла добровольно, узнав, что ее возлюбленный — подлый негодяй?
Точильщик судорожно выпрямился.
— Вы лжете! — крикнул он.
— Ах ты, мразь!
— Да, лжете! Послушайте, граф... Я смертельно ненавижу вас, я сделаю все, чтобы отомстить...
— Слушай меня,—прервал его граф.—Твои злодейства не трогают меня. Рано или поздно ты за них ответишь правосудию. Я знаю, что ты неустрашим, и страх смерти не развяжет твой язык. В тебе одна, только одна, чувствительная струна... любовь к Пуссете.
— Чего же вы хотите в таком случае? На каких условиях вернете мне эту женщину?
— Я тебе продам ее.
Шарль размышлял некоторое время, пытаясь отгадать причины столь странного предложения.
— Сколько? — просил он наконец.
— Миллионы.
— Надо определить сумму.
— Столько, сколько их в сокровищнице покойного Сюрко!
— Покойного Сюрко? — переспросил Точильщик.
— Да, верного супруга прелестной женщины, которую ты счел почему-то нужным уложить однажды рядышком с моим другом.
— Но у меня нет этого сокровища!
— Желание увидеть Пуссету заставит тебя найти его. Шарль минуту думал.
— Хорошо, я выдам это сокровище... но с двумя условиями.
— Какими?
— Первое: вы мне дадите время отыскать его.
— Сколько времени тебе понадобится?
— Три месяца.
— Много.
— Может быть, вы получите его завтра,., или через месяц... или через три... Оно не лежит в кармане...
Пьер понял, что надо соглашаться.
— Согласен. Каково второе условие?
— Пока я буду искать, вы ничего не будете предпринимать против меня
— Хорошо. Но сначала отдайте мне моего слугу Лаб-ранша.
Точильщик покачал головой и повторил:
— Ни за что на свете!
— Но я обещал ему... Шарль повторил:
— Ни за что на свете!
— Ну ладно, — вынужден был согласиться Кожоль,
— И пока сокровище не выдано, вы беретесь охранять Пуссету от всяких невзгод и молчать о моей тайне.
— Клянусь.
— Итак, я свободен?
— Как воздух!
Шарль направился к двери, но с полдороги вернулся и подошел к графу.
— Господин Кожоль, вы дали мне срок отыскать сокровище. Пуссета будет возвращена сразу же после... уплаты?
— Сударь, — ответил Пьер, — по истечений срока, не получив миллионы, я убью Пуссету.
Глаза Точильщика метали молнии ненависти, но он промолчал. Кожоль добавил:
- Итак, Шарль, срок — три месяца,, потом, когда Пуссета будет обменена, сможешь придумать нам хорошую месть — Ивону и мне.
При этих словах Точильщик засмеялся:
— Месть... к чему? Я буду отомщен, когда выдам вам сокровища, Вы затеяли неудачную сделку, граф!
ГЛАВА 27
Когда Точильщик исчез, Кожоль обратился к своим друзьям, молча присутствовавшим при свидании.
— Что вы думаете об этом негодяе? Гозье что-то промычал и покачал головой.
— Ты думаешь, что он не выдаст нам миллионы?
— Я нисколько не сомневаюсь в успехе. Если бы этому человеку нужно было бы для получения Пуссеты перевернуть небо и землю, он бы это сделал. Только.,,
— Что — только?
— Это прощание... оно предсказывает тебе и Ивону какой-то удар из-за угла.
— Ну, — возразил Пьер, — придет время — подумаем, как отразить удар!.. Кстати, какое сегодня число? Когда будет конец срока?
Гозье с минуту подумал:
— Вчера мы праздновали канун дня святого Лаврентия... Стало быть, сегодня десятое августа, а конец срока — десятое октября.
Кожоль отпустил товарищей, предварительно дав наставления.
— Вернитесь к Бералеку. Скажите ему, чтобы он поскорее поместил Пуссету в безопасное место. Пусть он спрячет ее в обществе своей обожаемой.
— Сказать Бералеку о твоем скором возвращении?
— Да, Ивон скоро увидит меня. Вы слышали о моем договоре с поджигателями? Передайте о нем Бералеку. Скажите, чтобы никаких экскурсий в погреб соседнего дома больше не было.
Выждав несколько минут, пока ушли товарищи, он направился к двери. Отворив, ее, он неожиданно наткнулся на личико добродетельной Розалии, которая поджидала его в передней.
— Вы уходите? — воскликнула она. Кожоль внимательно взглянул на нее.
— Отчего же ты не пойдешь прогуляться?
— А вдруг вернется госпожа?
— Можешь спокойно выходить. Она вернется через три месяца.
— Три месяца одна в пустом доме... А я такая трусиха!..
— Одна? Но ведь есть еще кухарка!
— Но ночью ее не бывает! Я умру от страха.
— Если бы ты вышла замуж за Матюрина, тебе нечего было бы бояться!
— Послушать вас, так от страха меня может вылечить один Матюрин, — сказала Розалия таким тойом, что Кожоль подумал: «М-да, добродетель смуглянки несколько преувеличена».
И он произнес вслух, правда, не совсем искренне:
— Если ты так боишься, то поезжай в Венсент!
...Он прошел вдоль Люксембургского дворца и очутился перед подъездом, выходившим на.улицу Турнон.
— Что тебе, гражданин? — спросил толстый швейцар. Кожоль притворился, что роется в памяти.
— Ах, я должен был записать! —Что записать?
— Имя того, кто мне нужен... Представляете, у меня с памятью, каку копченой селедки... Того, кого я ищу, зовут... так и вертится на языке... Вы хорошо знаете даму — брюнетку, за которой прошлым летом волочился Баррас?
— А, его предпоследняя? — прервал швейцар. «Так,— подумал Кожоль, — Елена оставила «Люксембург», но где она теперь?»
И он притворился удивленным:
— Ну не удивительно ли, они так обожали Друг друга и вдруг расстались?
— И все-таки, что вам нужно?
— О, вы догадываетесь сами, счастливый плутишка! Когда я говорил вам об этой даме, я видел, как забилось ваше сердце!
— У меня? Бьется сердце? — обомлел швейцар, глядя на молодого человека вытаращенными глазами.
— Вы ее любите... не притворяйтесь скромником... Швейцар едва не упал в обморок от изумления.
— Да я знаю только одно, что в одну прекрасную ночь она бежала из дворца!
Кожоль через минуту уже шел по улице Вожирар, говоря себе:
— По крайней мере, я знаю, что ее нет в «Люксембурге», вот и все. Что касается ее убежища, разве я не Собачий Нос? Я найду ее!
Проходя мимо дома Пуссеты, он подумал:
«Прелестная женщина захватила с собой только то, что было на ней. Для трехмесячного отсутствия этого маловато. Зайду, скажу Розалии, чтобы она собрала ее вещи, а завтра заберу их».
Он вошел в дом, дверь которого была заперта только на защелку.
Весь нижний этаж был пуст.
— Куда все подевались? — удивился Кожоль. Перед большим зеркалом в спальне стояла Розалия и примеряла на себя вещи своей хозяйки.
Она вскрикнула от испуга, но успокоилась, увидев в зеркале Кожоля. Он окинул ее взглядом человека, просидевшего одиннадцать месяцев в заключений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33