О чем бы его не спрашивали, он только отрицательно мотал головой.
Страх толкал его на дикие выходки.
— Если неприятель вторгнется во Францию, — разглагольствовал он, — я в тот же миг буду на пограничной заставе. Да, я своими руками отрублю себе голову и, подав ее неприятелю, заявлю: «Смотри, на что способен свободный человек! Попробуй, подойди!»
Эта идиотская фраза ужаснула соседей. Со временем они стали поддразнивать его.
Любая чепуха могла привести в отчаяние этого жалкого человечка. Ему все казалось подозрительным. Несчастного разбил бы паралич, если бы он узнал, что его жилец — Ивон Бералек, который прописался под именем Работэна, странствующего приказчика, был одним из самых отважных начальников шуанов, что он двадцать раз уже должен был быть расстрелян и что полиция была бы в восторге, если бы ей удалось схватить его.
И хотя у Жаваля не было никаких оснований для подозрений по поводу жильца, тем не менее что-то вызывало его недоверие. Он с нетерпением ожидал его возвращения.Возвратясь от аббата, Ивон застал хозяина в передней.
— Гражданин Работэн! Вы кого-нибудь ожидали сегодня? — спросил этот достойный человек.
Жизнь, полная ловушек и неожиданностей, приучила Ивона к осторожности.
— Ждал ли я кого-нибудь? Постойте, дайте-ка припомнить...
Бералек лихорадочно соображал: «Знакомых у меня в Париже нет. Возможно, меня выследили?..» Жаваль пришел ему на помощь.
— Здесь был молодой человек с длинными волосами и палкой в руке.
— И он спрашивал именно меня?
— Да.
— Работэна?
Ивон знал, что никто, кроме Жаваля, не знал его под этим именем.
— Да нет. Он скапал, что не помнит вашего имени.
— Так с чего же вы взяли, что он спрашивал именно меня?
— Он так тщательно описал вас...
— Он ничего не передал мне? — спросил заинтересованный Ивон.
— Нет. Но он сказал, что придет сегодня еще раз.
— Ну, в таком случае, пошлите его ко мне, когда он явится.
— Договорились.
Ивой зашел в свою комнату, размышляя, кто бы это мог быть. Одно было несомненно: этот человек не желал ему зла, так как не назвал хозяину его настоящего имени.
В конце коридора раздались звуки шагов.«Их двое», — подумал Ивон, доставая их кармана куртки пару маленьких пистолетов.Он оставил ключ снаружи, и теперь было поздно вынимать его.Став под дверью, он сжимал в каждой руке по пистолету.В дверь постучали. И голос Жаваля проговорил: — Гражданин Работэн, я привел к вам утреннего посетителя.
Ивон сунул пистолеты в карман и подумал, что если это друг, то теперь он знает его новое имя. И тут же он услышал второй голос:
— Работэн! Ну, конечно же, Работэн... Ну как я мог забыть!
— Войдите, — крикнул Ивон.
Дверь отворилась, и на пороге показался высокий молодой человек.
— Гражданин Работэн! Мне надо поговорить с вами. -Як вашим услугам.
Ивон подошел к двери с намерением закрыть ее. Жаваль стоял у двери.
— Благодарю вас, что проводили моего посетителя. Ивон закрыл дверь перед носом хозяина. Оставшись вдвоем, молодые люди бросились друг к другу. Пришедший сразу шепнул Ивону на ухо:
— Посмотри под дверь. Ивон быстро повернулся.
Из-под двери выглядывал ботинок Жаваля.
— Обожди, — прошептал пришедший.
— Гражданин Работэн, вы знаете, что на хозяина этой гостиницы был сделан донос? Но прежде, чем расстрелять его на Гренельской площади, мы послали тебя, чтобы ты проследил за ним. Я жду твоего отчета.
Ивон поддержал шутку гостя. И отвечал четким голосом, чтобы Жаваль мог его хорошо слышать.
— Этот человек был нам указан, как роялистский шпион. Он подслушивает все, что говорится, где только может, и передает все врагам Республики. Я думаю, что скоро накрою его с ухом, прислоненным к дверям.
— Я думаю, что этого будет достаточно для двенадцати пуль в живот.
Ботинок из-под двери исчез.Жаваль летел по коридору, бормоча себе под нос:
— Я погиб! Надо убедить их, что я патриот, иначе... Юноши расхохотались.
— Пьер! Откуда ты взялся здесь?!
— А ты сам? Вандея заключила мир с Республикой. Безусловно, он не лродержится долго. Но что мне теперь было делать? И я сказал себе: «Ивон уехал, чтобы получать и наносить удары. Какую-то их долю я мог бы взять на себя». И вот я здесь! Недаром меня прозвали «Собачьим Носом»!
Ивон рассмеялся.
— Ты ошибаешься, Пьер. Данное поручение могу выполнить только я один.
— Не может быть!
— Мне велено влюбить в себя красивую женщину. Пьер открыл глаза.
— Да, — продолжал Ивон. — Это посложнее, чем рубить синих. Я должен превратиться в щеголя, мой милый!
— Она действительно красива? — спросил Пьер.
— Говорят, да, Я увижу ее сегодня вечером в Люксембургском саду на балу, который дает Директория.
—Ты приглашен?
— Мне должны прислать сюда письмо с приглашением. Ивон замолчал на середине фразы.
— Черт возьми! — вскричал он. — Вместе с приглашением мне должны передать двести луидоров! Но я не сказал тому, кто должен это сделать, под каким именем я здесь остановился. Представляешь, что будет с хозяином, когда спросят Бералека и обрисуют меня!
— Но зачем эти предосторожности? Республика подписала мир с Вандеей. Нам всем объявлена амнистия, Зачем же скрывать свое имя?
— Кто может знать, что ожидает нас в будущем, — пожал плечами Ивон, — осторожность еще никому не повредила. Ты сам говорил, что мир этот недолговечен. А к тому же еще этот трактирщик, который с перепугу может стать доносчиком...
— Кажется, я что-то придумал, — перебил его Пьер.
В коридоре раздался вопль Жаваля. «Да здравствует Республика!» — орал он.Трусишка дрожал, как осиновый лист.
— Гражданин Страус, что это за рев у вас в коридоре? — спросил Пьер, шагнув из номера.
— Извините, гражданин, но меня зовут Жаваль. «Страус» — название моей гостиницы. А что касается криков, то я не могу сдержать своих чувств по отношению к Республике.
— Ну что ж, учтите, что плохим патриотам со мной приходится туго, клянусь вам честью господина Бералека.
«Значит, его зовут Бералек!» — подумал Жаваль.
— Приготовьте мне номер, я хочу здесь поселиться. Жаваль хотел было идти, но Пьер остановил его.
— Я забыл назваться...
— Ну что вы, господин Бералек, вы же назвались...
— Прощайте и помните, что вам выгодно быть со мной полюбезнее!.
— Буду рад служить, господин кавалер, — бормотал Жаваль, пятясь к двери.
Выйдя в коридор, он вытер пот со лба.
— Надо постараться приручить этого тигра. Работэн, кажется, намного спокойнее.
Спускаясь по лестнице, он заорал во все горло:
— Да здравствует свобода, Директория и Республика! Молодые люди расхохотались.
— По-моему, он разгонит своими воплями всех остальных постояльцев, — заметил Пьер.
Ивон нахмурился.
— По-моему, ты сам не вполне нормален. Зачем ты навлекаешь на себя опасность, приняв мое имя?
— Это маленькое развлечение для меня, а то здесь слишком скучно!
В дверь постучали, и на пороге возник Жаваль;
— Это я, господин кавалер, ваш Страус. Велено передать вам этот пакет. Я готов вам служить за четверых!
— Всего-то! — нахмурился Пьер.
— За восьмерых, — поспешно добавил трактирщик. Как и предполагал Ивон, в пакете, кроме двухсот луидоров, было еще и приглашение на бал.
— Теперь надо принять вид щеголя, так как мне предстоит предстать перед Баррасом, — проговорил задумчиво Ивон.
Пока он одевается, а Пьер ему помогает, расскажем немного о молодом друге Ивона.Граф Кожоль был молочным братом Ивона. Его однолеток, не столь сильный и красивый, он, однако, был отчаянно храбр и искал опасностей, где только мог.
В отличие от своего друга, который частенько грустил, он был неизменно весел даже в минуты самой серьезной опасности.В то время, когда он был шуапом и командовал своими собственными крестьянами, Кожоль сумел удержать их от жестокости, которая и у Синих, и у Белых называлась возмездием и навсегда запятнала эту ужасную войну.
В бою Пьер убивал, но как только бой утихал, он развлекался тем, что вместо того, чтобы добивать пленных, как это делали другие, отрезал им длинные волосы, которыми так гордились республиканцы, или велел им из одежды оставлять лишь носовой платок. «Чтобы было чем закрыть лицо при встрече с дамами», — говорил он.
Враги прозвали его «Капитан-портной».Шуаны прозвали его — «Собачий Нос» за редкостное умение выслеживать и друзей, и врагов.И хотя Кожоль не обладал красотой Ивона, он был приятным, хорошо сложенным, веселым молодым человеком.Пьер настолько был привязан к Бералеку, что когда тому напророчили гильотину, он тут же вскричал;
— Поделим на двоих!
Тем временем Ивон был готов к балу. Сапоги, длиннополый сюртук, широкий жилет, волосы, висевшие наподобие собачьих ушей, и белый кисейный галстук, торчавший в виде воронки, из которого едва выглядывала голова.
— Я предсказываю тебе успех, — хохотал Кожоль, — ну и мода, какой ты смешной!
Шевалье наполнил карманы золотом, сунул в карман пистолет, натянул на голову треуголку...
— Ну, брат, мне надо идти. Эта женщина окружена опасностью. Там погибло уже трое наших. И никто не знает, где они. Возможно, что мне тоже не суждено вернуться. В этом случае ты разыщешь мой след и освободишь меня, либо отомстишь за мою смерть.
— Решено, — серьезно сказал Пьер.
— Если я не появлюсь до завтрашнего утра, ты начнешь свои поиски.
Друзья обнялись и Ивон Бералек ушел.Утомленный дорогой, Пьер Кожоль добрался до соседней комнаты с единственной мыслью — упасть в постель. Но... возле самой двери раздался крик: «Да здравствует Республика!» и содержатель гостиницы вломился в дверь с подносом, на котором были холодный цыпленок, пирожки и бутылка бордосского.
— Я подумал, что после ухода господина Работэна, вы, возможно, захотите перехватить перед сном, и я принес эту скромную закуску...
— Но, милый Страус, этот ужин влетит мне в копеечку!
— Но ужин включен в плату за комнату!
— А во что мне обойдется комната?
— Назначьте цену сами, господин, — ответил Жаваль, думая о том, что неплохо бы приручить этого тигра для того, чтобы остаться в живых.
— Хорошо, — согласился Пьер, — А теперь я устал и хочу спать, но я хочу быть уверен, что здесь спокойно.
Жаваль дернул головой.
— Что? Ты смеешь возражать?! Трактирщик поспешно извинился.
— У меня нарушен шейный нерв, поэтому часто кажется, что я противоречу, когда на самом деле... ничего подобного... Да, да, здесь совершенно спокойно. Все мои постояльцы выбрались пару часов назад...
— Ба...
— Они объявили, что не хотят жить в доме, где все время раздаются крики «Да здравствует!» —вне зависимости от того, что бы это было...
— Надеюсь, вы не жалеете об этих фальшивых патриотах? — строго спросил Кожоль, в душе забавляясь возникшей ситуацией.
— Ну что вы, господин, я счастлив жизнь свою посвя-тить только вам, — отвечал Жаваль.
После ухода Жаваля Пьер поужинал и лег спать. Засыпая, он прошептал:
— Ивон сейчас танцует с незнакомкой... На следующий день он проснулся поздно. Первой его мыслью было: «Как там Ивон?» Комната его друга была пуста, постель нетронута. Пьер побледнел.
— Кажется, Собачий Нос, — сказал он грустно, — пришла пора действовать.
ГЛАВА 4
Было около половины десятого, когда шевалье Ивон Бералек приехал в «Люксембург». В саду сверкала иллюминация, по аллеям прохаживались толпы приглашенных, спасавшихся здесь от дворцовой духоты. В залах оставались только одни любители карт.
Посторонний глаз легко мог различить три основные группы приглашенных: приверженцев Директории, бонапартистов и республиканцев.Вокруг госпожи Тальен, женщины необыкновенной красоты, собрались дамы Директории, прославившиеся своей красотой или расточительностью: хорошенькая госпожа Пипилет, разведенная супруга бандажного мастера, впоследствии принцесса Сальм, прелестная госпожа Ре-камье, грациозная и добродушная брюнетка Гамелин, одна из лучших танцовщиц, госпожа Сталь, остроумная дурнушка с прекрасными руками, несколько простоватая Гингер-ло, крупная и кроткая госпожа Шато-Рено, веселая госпожа Витт, которую прозвали «Дочь народа»...
Все это были знаменитые клиентки госпожи Жермон, прославленной портнихи, все искусство которой состояло в том, чтобы как можно больше обнажать этих достойных дам, прозванных в народе «чудихами». Она одевала их в прозрачную кисею, так плотно облегавшую, что даже носовой платок приходилось носить в ридикюле.
Брошенная в тюрьму во время террора, госпожа Тальен, думая о том, что ее ожидает эшафот, обрезала себе волосы. Падение Робеспьера вернуло ей свободу. Теперь она блистала в свете с новой прической из коротких полузавитых локонов. Подражая этой законодательнице мод, «чудихи» поспешили обрезать себе волосы.
Вокруг этих дам было полно знаменитостей. Здесь сновали: Дюпати — знаменитый поэт того времени, Лафит — известнейший банкир, Трение, который так серьезно относился к танцам, что в конце концов помешался на них и умер. Но сейчас было время его славы, и он вполне серьезно заявлял:
— Я знаю только трех великих людей: самого себя, короля Пруссии и Вольтера.
В это смутное время спекуляция акциями и многочисленными Подрядами достигла своего апогея. И многие из дам, танцевавших здесь, держали в своих ручках ключи от выгоднейших подрядов. Неудивительно, что вокруг них крутились известнейшие банкиры, многие из которых известны до наших пор.
В углу сада сидело семейство того, в честь кого, собственно, и был дан бал. Рядом с Летицией, матерью Бонапарта, стояла его жена. Бедная Жозефина! С завистью и сожалением следила она за толпой «чудих», где еще недавно она была самой главной, а теперь там царила ее прежняя близкая подруга, госпожа Тальен. Генерал приказал ей разорвать с той отношения. Кроме того, Наполеон отказал ей в этой безумной гонке приобретения роскошных нарядов. И вообще она чувствовала себя неловко в окруже.нии его родственников; косившихся на нее за то, что, по их мнению, она мешала его блестящей карьере.
Грациозная креолка, всегда прекрасно одетая, она казалась младше своих тридцати пяти лет, пока не показывала испорченные зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33