— Придет, заночевала у подруги. Никуда не денется,— постарался успокоить женщину старик, хотя он и помыслить не мог, чтобы такое случилось с его Лаурой.— А вы верно сказали. Хочется дождаться правнуков. Дети в семье — самое большое счастье.— Такой длинной тирады от синьора Антонио никто еще не слышал, и тетушка Лола была польщена его вниманием. .
— Особенно если не знаешь, что сунуть им в раскрытые клювы,— мрачно заметил сидевший на ступеньках веранды Элио. Каждый день он уходил с утра на поиски какого-либо заработка, а потом, чтобы не слышать попреков жены, допоздна торчал во дворе. Но это не всегда
спасало его от гнева супруги. Стелла выскакивала на открытую галерею и, перегнувшись через перила, кричала мужу, этому «бездельнику и дармоеду», чтобы шел домой и занялся делами. Какими именно, она не уточняла, потому что со своим убогим хозяйством прекрасно управлялась сама.
— Ты всегда, Элио, норовишь испортить людям настроение, и сто раз права Стелла, что пилит тебя с утра до ночи! — воскликнула тетушка Лола, досадующая на то, что ей не дали еще поговорить с синьором Антонио — в кои веки выпал такой случай.— Так-то, Элио! Когда в доме столько детворы, надо помалкивать, чтобы не потерять работу. А то ведь, поди, совестно людям в глаза смотреть.
— Чего ты к нему прицепилась? Чего ты моего мужа совестишь?! — выкрикнула появившаяся на веранде Стелла. Упершись кулаками в крутые бока, которые, кстати сказать, не брала никакая голодовка, она, казалось, готова была перешагнуть через перила и ринуться в рукопашную.— И кто тут о совести вспомнил?! Не ты ли продала мне под видом макрели каких-то глубоководных гадов, которые выли и шипели, когда я их пропускала через мясорубку, а от сковородки шел зеленый дым?
Тетушку Лолу точно кипятком ошпарили.
— Это ты меня? Меня имеешь в виду? — взвилась она, делая несколько решительных шагов к веранде и на ходу потуже завязывая юбку, сползавшую с ее узких бедер.— Гады!.. С тобой и рыба взвоет! Синьор Альварес! Синьор Альварес! — прокричала она в сторону маленькой застекленной веранды хозяина.— Как вы допускаете, чтобы в вашем доме бессовестно поносили порядочную женщину, несчастную, безутешную вдову?! Синьор Альварес!..
Но хозяин дома не показывался. Вступаться за свою жилицу только потому, что он изредка тайком и то после выпивки заходит к ней на часок-другой, он не собирался. Даже прикрыл окно, когда Стелла сочла нужным весьма прозрачно намекнуть на эти его визиты.
— О мадонна! В ложке воды готовы друг друга утопить! — выпятив нижнюю губу, пробормотал синьор Антонио, неторопливо направляясь в дом. Хорошо, что Лаура ушла, иначе и ее не пощадили бы злые языки соседей.
Тетушка Лола пожелала ей повеселиться, а в душе гнездится зависть: внучка Антонио — невеста. А ее Корина и девочкой была веселая, жизнерадостная и красивая. Очень красивая, а вот никто не назвал ее ни невестой, ни женой. Матери приходится из кожи лезть, чтобы прокормить и ее, и ребенка.
Над головой Антонио распахнулось окно, и оттуда донеслись раздраженные возгласы: старики Расси, как обычно, «выясняли отношения». И не стыдно пожилым людям становиться посмешищем всего двора!
— Началось,— ни к кому не обращаясь, с досадой сказала Стелла.— И всегда к ночи волынку заводят!
— А как еще старикам время коротать?! Небось в молодые годы находили, чем вечерком заняться...
— А тебе, бездельник и дармоед, и этим лень заняться. Синьор Антонио вошел в комнату и плотно притворил дверь, чтобы не слышать повторяющихся изо дня в день ссор с неизменным набором нелестных эпитетов.
Как он всегда мечтал выбраться из этого подвала, в окно только и видишь стоптанные башмаки да босые пятки. Неужели теперь Лаура отсюда выберется?! Но Джованни пообещал... Да и какой муж при определенном достатке станет держать здесь молодую жену? Вот только как будет с ним самим? Его, старика, Лаура не бросит, но он не хочет быть им в тягость. Вот, может, Филиппе вернется, тогда все устроится, жить у сына не зазорно. Не окончательно же Филиппо пропал в этой своей Америке.
Недавно рассказывали, будто сын не то бакалейщика, не то портного вернулся оттуда с карманами, набитыми долларами. Доллары— это тебе не лиры, курс которых с каждым днем падает. Однако, не в пример, чаще бывает: расставшийся с семьей итальянец в Америке зарабатывает гроши, которых едва хватает на кусок хлеба ему самому, платят ведь им вдвое меньше, чем американцам, и бедняга клянет тот день, когда покинул род-ные места.
Но он, Антонио, привык жить надеждой. Известно ведь: стоит удаче хоть один раз войти в дверь, и все пойдет хорошо — одно к одному. Это так же, как беды: за горем непременно следует горе. Уехал тогда Филиппо, месяца не прошло, как его, Антонио, выбросили на улицу, вскоре умерла Аделаида. Бедняжка ценой жестокой
экономии тайком собрала немножко денег: пригодятся, мол, ему и Лауре хоть на первое время. А уж потом... страшно вспомнить это «потом». И машины за гроши помогал рихтовать, и сигареты брал у туристов, отдавал в лавчонку, чтобы купить дли внучки хоть молока. Не знают ни Лаура, ни соседи, что он долгое время убирал двор на окраине и вообще выполнял Самую грязную работу. Какой-то мальчишка однажды крикнул: «Лорд с метлой». И откуда только взял это чужое слово! Мальчишка — он и есть мальчишка, и все же синьор Антонио, подметая общественные места, старался пониже держать голову, горбился. Но недавно не стало и этого заработка...
В комнату без стука вошел синьор Альварес — тучный, седой человек с дряблым лицом и отвисшими щеками.
— Можно вас поздравить, синьор Антонио? — начал он разговор, который в конце концов должен был закончиться одним: требованием погасить задолженность за квартиру. Дипломатических фраз в запасе синьора Альвареса было не так уж много. И он, получив твердые заверения, что долг будет немедленно уплачен, заметно оживился и доверительно сказал:
— Вы же знаете, синьор Антонио, как трудно сводить концы с концами. Деньги нужны каждый день. И должен вам сказать, на те лиры, что мне не уплатили, скажем, месяц назад, сегодня уже, сами понимаете, купишь чуть ли не в половину меньше товаров.
— Если б я был министром финансов, та ничего подобного бы не допустил,— с серьезным видом сказал Антонио.
Альварес поморгал ресницами, пытаясь сообразить, что имеет в виду его постоялец.
— Вы?! Министр?! — протянул он озадаченно, потом лицо его расплылось в улыбке: — Неплохо сказано.— Он рассмеялся.— В вас есть благородство, к вам испытываешь доверие, вы не воруете миллионов. Но... но.
— Ну не я, так мой сын. Разве он плохо воевал, был ранен...
— В горах...— уточнил хозяин и понимающе подмигнул.
— Конечно, если б и дальше так шло, как в сорок четвертом, мог бы вполне стать генералом,— иронически досказал старик, мысленно изругав себя за то, что, как женщина, пустился в эти никому не нужные разговоры.
— Да! Нам только анархистов и партизан в правительственном бедламе недоставало. Шутник вы, синьор Антонио. Большой шутник. Ну, кто теперь вспоминает об этом?! —Хозяин поднялся, еще раз напомнил о долге и направился к дверям. На пороге он обернулся и добавил: — Никто уже не помнит о тех временах.
Антонио снял пиджак и уселся в свое кресло. Свет дворового светильника лежал на полу четким квадратом. Старику казалось, что за много-много лет он впервые спокойно уснет, не тревожась о завтрашнем дне. Теперь есть кому позаботиться о Лауре, а что будет с ним самим, не так уж важно.
Но... лучше все же еще немного пожить, посмотреть, как сложится жизнь внучки и Джованни. Кто бы мог подумать, что этот веселый, безалаберный парень выйдет в люди и так по-доброму, по-хорошему поступит? В школу бегали они вместе с Кориной — девочки тогда были неразлучны. Потом, когда семья Джованни переехала на другой конец города, он уже приходил в гости только к Лаура.
Кормна от них отошла, У нее была своя компания — взрослая. Мальчик-лифтер ее не интересовал.
А вот сумел же парень кое-чего добиться. Так быстро пошел в гору. Уверен в завтрашнем дне, вот и не скупится, не дрожит над каждой лирой.
Однако в глубине души старика тлела подспудная, неосознанная тревога.
Нет, нет, прочь всякие страхи! Очевидно, за долгие годы перенял у Аделаиды привычку во всем сомневаться и дажев радостные минуты представлять себе, как' все может вдруг плохо обернуться.
Антонио глубоко вздохнул и занялся приготовлением ужина. В кухню неожиданно заглянула тетушка Лола. Убедившись, что старик один, она негромко, стараясь скрыть волнение, заговорила:
— Вы, синьор. Антонио, человек умный, образованный... Хотела вас спросить... Моя Корина... Словом, бывают такие... душевные болезни...— Она окончательно сбилась, не находя нужных слов.
Старик поднялся, включил свет и с недоумением посмотрел на женщину. Она вытерла глаза смятым платочком.
— Какая-нибудь беда с Кориной?
- Да... Наверное, да!.. Я никому не могу сказать.
Она, как для молитвы, сложила ладони и робко, снизу вверх взглянула на Антонио.— Вы же знаете: поделишься— и тебя сразу осудят... Только вы, вы — никогда.
— Что же случилось? — обеспокоенно спросил старик.
— Уже три дня, как она исчезла.— Тетушка Лола закрыла лицо фартуком и всхлипнула.— А ребенок всегда со мной. На одной руке держишь девочку, в другой — корзина с рыбой. Что делать? Что делать? Не в полицию же заявлять на собственную дочь.
— От полиции, конечно, лучше держаться подальше,— согласился Антонио, понимая, что у Лолы свои счеты с представителями порядка.— Но, может, встретила отца своей малышки...—Ему хотелось думать, что и у этой девушки жизнь наладилась.
— Э-э, нет! Корина сказала: теперь его и с собакой не найдешь,— не очень уверенно возразила женщина. Ей тоже хотелось бы поверить в предположение, высказанное стариком.
— Подождите еще гденек, вдруг оба явятся. Тетушка Лола помолчала, потом, будто потускнев,
негромко проговорила:
— Тут, видимо, другое... Девочка больна. Что-то с головой. Вдруг на нее накатывает — сидит угрюмая, злая... Это моя-то Корина!.. Потом ни с того ни с сего меняется— болтает без умолку, бросается мне помогать. А к вечеру у нее снова все из рук валится... Конечно, больна! Но вы скажите, может это пройти так — само по себе?
— Скажу честно — я в этих делах ничего не смыслю,—огорченно произнес старик.— Тут нужен врач.
— А деньги? Где их взять?! С докторами свяжись... Не для нас такая роскошь. Да и не пойдет она никуда, только раскричится. Может, вы с чем-то таким сталкивались? — Тетушка Лола снова с надеждой взглянула на Антонио.
Тот пытался выудить из своей памяти какие-то случаи, похожие на этот, и подумал: «Пожалуй, тут пахнет наркотиками». Но не скажешь такое матери. Получилось бы грубо, жестоко. И он дипломатично ответил, что постарается встретиться с одним своим знакомым, который долгое время был санитаром в больнице. Может, тот что-либо посоветует.
Даже такой ответ все же немного успокоил тетушку Лолу.
- Давайте я вам помогу заправить соусом спагетти,— проговорила она, решительно направляясь к плите и засучивая рукава чуть ли не добела выгоревшей на плечах когда-то сиреневой блузки.
— Спасибо, спасибо, я и сам справлюсь, привык.
— А теперь могли бы и отвыкнуть, Лаура выходит замуж, присмотрите себе приятную хозяюшку!.. Вы еще очень, очень интересный мужчина! И зубы все свои — молодой позавидует!..
Антонио искренне расхохотался.
— Нечего смеяться,— с напускной обидой проговорила женщина.— Нашлась бы и не одна из тех, которым одиночество тоже невмоготу. У молодых своя жизнь, у стариков своя...
— Насмешили вы меня, Лола, честное слово...
Со двора, наклонившись к открытому окну, Стелла крикнула:
— Тетушка Лола! Идите же, там ваша внучка раскричалась!
Женщина кинулась к дверям.
Она при мне сладко, крепко уснула... Так я надеюсь, синьор Антонио! — И тетушка Лола выбежала во двор.
— Да, да,— пробормотал старик с легкой досадой. Знакомого санитара он уже целую вечность не видел. Живет ли тот еще в Риме? К тому же он вряд ли чем-либо поможет — работал-то в клинике ветеринарной, словом, там, где лечат собак состоятельных людей. Но нельзя же было отказать Лоле, хоть какая-то надежда для нее, хоть что-то делает для своей беспутной дочери. Материнское сердце... Оно всегда находит своим детям оправдания, даже самые фантастические. Какая там душевная болезнь?! Пьет ее Корина или марихуану покуривает... А мать не замечает, не хочет замечать. Антонио глубоко вздохнул. Живешь и не думаешь, какое счастье иметь послушную, тихую и заботливую внучку. .
Ну вот, все готово, осталось только накрыть стол и дожидаться детей.
Раздался робкий стук в дверь и не менее робкое:
— Можно к вам, синьор Антонио?
На пороге стоял художник Поджио, худой старик с орлиным носом и высоким лбом.
— Хотел вас. поздравить. Я залюбовался этой прекрасной царой. Нежная, одухотворенная девушка —- подлинная Психея — и этот курчавый крепыш, как юный бог,— сама жизнь, сама радость.
Антонио от души поблагодарил соседа за лестные отзывы о «детях», которые продолжал расточать художник. Однако его немного удивило, что этот замкнутый человек вдруг запросто зашел и даже сел у окна в предложенное кресло.
— Я бы с удовольствием написал портрет... Лауры и ее жениха.— Эту фразу Поджио произнес, чуть запнувшись. Но, видимо, из-за нее он и пришел.
— Я скажу Лауре,— неуверенно пробормотал Антонио. Ведь портрет будет стоить денег, а заставлять Джованни снова тратиться — неприлично... нечестно...
— Фотография — одно, а портрет — совсем другое,— видимо, разгадав его колебания, продолжал художник.— Портрет этот... ну, как вам сказать... нечто живое в доме... В данном случае навеки схваченный кусочек счастья, который и впредь будет освещать жизнь человека..,
Именно слова «кусочек счастья» запали в душу Антонио. И вдруг совершенно отчетливо представилась вилла Боргезе. Он полулежит на траве возле юной Аделаиды. Ее волосы, белое платье, стройные ноги с маленькими ступнями укрыты зелено-солнечной, узорчатой тенью шатра раскинувшихся над ними платанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23