У меня нашли «полную кохлеарную недостаточность» и стопроцентную утрату слуха на правое ухо, примерно десять процентов нормального слуха слева и дикий звон где-то посередине.
Специалист не знал, как сформулировать мой диагноз, и произнес фразу «такое случается».
Вместе с Клэр я полетел в Барселону, откуда мы направились на юг, в Андалусию. Где бы мы ни оказывались, мне было очень трудно общаться с местными жителями, потому что я едва их слышал.
Мы взяли напрокат машину на одиннадцать недель и поехали вокруг всей Франции. Когда люди спрашивают меня: «Были ли у вас какие-нибудь проблемы с ездой по дорогам Франции?» – я с уверенностью отвечаю им: «Вовсе нет». Но только потому, что я вообще не мог вести там машину.
Но как французский пассажир я испытал несколько совершенно неожиданных сложностей. Пока Клэр лениво подчинялась своим вялым рефлексам автомобилиста, мне приходилось делать одновременно массу сложнейших вещей: переставлять кассеты одной рукой, раскладывать автомобильный атлас другой, наугад переводить французские указатели и дорожные знаки и давать бесценные советы вроде «Кажется, нужно было повернуть там».
И кто это все оценил?
Мои способности навигатора были поставлены под сомнение после того, как я проложил маршрут от Тулузы до Вердена. Каждую гневную реплику моего водителя я воспринимал как героическое доказательство того, что история отомстит за меня. В эпоху великих открытий штурман был королем. Имя Васко да Гама живет и по сей день, но кто помнит имя путешественника, который вел его корабли?
Зануды могут заметить, что Васко да Гама умел пользоваться картой – и в этом, а также в огромной шляпе и заключается основное различие между мной и этим великим человеком. Я мог долго наслаждаться причудливым узором дорожной карты, где пути сливались и расходились, создавая при этом затейливый рисунок, подобный орнаменту на куполе мечети (только с символами ресторанов «Макдоналдс» и сервисных центров). Но я совершенно не мог соотнести рисунок на карте с объектами и дорогами реального мира.
Сперва это все не имело особого значения, потому что Клэр не могла справиться с машиной. Мы пересекли испанскую границу возле Андорры и взяли напрокат «Пежо-406» возле аэропорта Тулузы.
Я подошел к лоснящейся женщине у стойки аэропорта и заявил на корявом французском:
– Машина здесь, о владелица публичного дома. Для нас.
К счастью, она говорила по-английски.
Когда мы наконец нашли наш «пежо» на стоянке, Клэр не смогла снять ручной тормоз. Она толкала, нажимала, пробовала разные кнопки. Рычала, вздыхала и почти плакала. Она протянула мне инструкцию и спросила, в чем дело.
– Понятия не имею, – ответил я, – я не умею читать по-французски.
Наконец ручной тормоз каким-то волшебным образом удалось снять, и он сразу же сломался, поэтому с ним у нас проблем больше не было.
– Напомни, чтобы я ехала по правой стороне, – умоляла Клэр.
Выехав с парковки, она сразу же повернула налево. Клэр попробовала включить поворот, но вместо этого заработали дворники. Подобное повторялось каждый день в течение нескольких месяцев.
Сперва мы ехали по непередаваемо прекрасной местности Лангедок-Руссильон к средневековому городу Каркасону, обнесенному древней кирпичной стеной. Моей задачей было переводить дорожные знаки и постоянно успокаивать Клэр.
Предупреждающие французские знаки наполнены драмой, энергией и эмоциями. Табличка на мосту неподалеку от Шамони выражала довольно сложное послание, что-то вроде «Не-бросайте-бутылки-с-горы-потому-что-они-могут-упасть-на-кого-нибудь-кто-убирает-снег». Ниже был изображен дворник, задравший руки вверх в бессильном ужасе от вида приближающегося к нему сверху стеклянного сосуда.
Знак «Не-прикасайтесь-или-вас-убьет-током», который мы увидели возле Кот-д’Азур, сочетал в себе комизм поп-арта с ужасающим воем немецкого экспрессионизма. Поразительно детализированная фигура человека-который-не-послушался-и-прикоснулся танцевала и извивалась на фоне шаровой молнии. На смельчаке были костюм «зут» и ботинки на плоской подошве. Смысл послания был очевиден – смельчака приговорили к смерти за неумение прилично одеваться.
Я часто отвлекался, так же как и Клэр, которая иногда забывала следовать моим указаниям. Мы ехали по извилистым дорогам к крепости Пейперетьюз. «Пежо» с трудом забирался на холмы, хрипел и скрипел, но мы постепенно продвигались вперед. Когда добрались до автомобильной стоянки замка, из-под капота валил пар, а двигатель был готов вот-вот взорваться. Мы попытались открыть крышку капота, но не нашли в салоне соответствующего рычага. Я снова обратился к инструкции, но она была написана по-французски.
От меня вообще-то было не очень много пользы – я не мог вести машину и не умел читать по-французски.
Я попытался найти в своем карманном французско-английском словаре, как по-французски будет «кнопка открывания капота», а Клэр осматривала машину изнутри. Наконец ей улыбнулась удача, и она нашла рычаг под педалями, но когда мы открыли капот, пар уже исчез.
Типичный сгущающий краски французский знак предупредил нас: не оставляйте ничего внутри машины. На нем была изображена огромная рука, тянущаяся через разбитое окно к фотокамере, лежащей внутри машины. Мы набили доверху наши рюкзаки и потащили их под палящим полуденным солнцем к развалинам. В моей сумке были ноутбук, аккумулятор к нему, магнитофон, кассеты и си-ди-плеер. Вместе все это весило около шести килограммов (что приравнивается к десяти килограммам, если ты поднимаешься по лестнице).
В первый день пребывания в Тулузе я встретил человека в берете. В этот и во все последующие разы, когда я видел человека в берете или женщину, несущую багет, мое сердце начинало биться сильнее от переполнявшего его чувства простого счастья. А поскольку между семью и одиннадцатью утра многие люди, особенно в Провансе, несут багеты, то все мои дни были доверху наполнены щенячьим восторгом. Мое счастье утраивалось, если я встречал человека в берете с багетом.
На самом деле я ни разу не встретил такого оригинального прохожего, равно как не видел напомаженных усов, висящих в воздухе и радующихся тому, что они принадлежат какому-нибудь французу – эти образы были почерпнуты мною с обложки кассеты «Французский прямо сейчас!». Толку от нее было немного, но мы слушали ее часами в первые дни своего путешествия, потому что у нас не было других.
Мне удалось убедить Клэр, что все современные машины «в обязательном порядке» оборудуются проигрывателями компакт-дисков, и я купил четырнадцать новых дисков, чтобы слушать их на несуществующем проигрывателе нашего «пежо». Нам пришлось слушать «Французский прямо сейчас!», благодаря чему мы обогатились совершенно бесполезными фразами вроде «Он исчез десять лет назад», на случай если кто-то спросит нас, например, о судьбе наборщика Боба.
Даже без музыкального сопровождения Прованс был великолепен. В небе Прованса краски кажутся ярче, еда с его полей – вкуснее, помидоры – краснее, горох – слаще, а клубника – спелее, виноград вырастает до размера мячей для гольфа, оливки пахнут как финики.
Но салат был все тем же отвратительным барахлом.
Проигрыватель для компакт-дисков мы нашли, только когда уже добрались до Кот-д'Азур. Он был спрятан в багажнике, в безопасности от огромной бестелесной черной лапы, которая угрожала всем припаркованным автомобилям во Франции.
В Экс-ан-Провансе я впервые воспользовался исключительной привилегией пассажира выпить за обедом, но, к сожалению, забыл об обязанности запомнить название или адрес гостиницы, где мы остановились.
Как и всякий город во Франции, Экс (как его называют лишь некоторые посвященные лица) защищен от туристов огромной кольцевой дорогой, которая оберегает его центр от большинства посетителей, за исключением самых настырных. Мы пропустили свою остановку, и пришлось снова ехать по кругу, чтобы вернуться к ней. А потом мы поняли, что следовали по ложному пути и что это была не наша остановка, и снова пришлось проехаться по всему городу.
Я не мог вспомнить название гостиницы, как ни старался – и до сих пор не могу, – я мог только сесть и напиться, поминутно повторяя: «Я не могу вести машину. Я не могу читать по-французски», – но даже мне было понятно, что таким образом мы не скоро попадем в гостиницу.
Наконец совершенно случайно мы вышли к нашей гостинице, которая оказалась всего в пяти минутах ходьбы от бара, где я напился. Чтобы добраться туда, нам потребовалось полтора часа. Это стало очередным подтверждением того, что от путешествий во времени можно отказаться, если иметь под рукой обычный транспорт.
Чтобы усилить влияние французской культуры, мы купили несколько книг о французской жизни. Я очень хотел прочесть «Лолиту», ошибочно полагая, что ее действие разворачивалось в Париже. Клэр и я пересекали Францию, как Гумберт Гумберт и Лолита, останавливаясь в мотелях, хотя у нас и не было столько секса, сколько у них.
Чем дальше мы ехали, тем больше вещей скапливалось в нашем багажнике. Кроме книг мы приобретали одежду, сувениры, диски и горы туристических брошюр. Разумеется, Лолита покупала обувь.
В какой-то момент у нее оказалось пять пар туфель. Я не возражал против того, чтобы устроить ее ногам праздник, но зачем, спрашивается, нужно было оставлять пустые коробки. Я открыл одну из них и увидел, что она заполнена полиэтиленовыми пакетами. Очаровательно одомашненная Клэр воссоздала уют нашей кухни, используя очень ограниченные резервы багажника.
К тому моменту как мы добрались до Парижа, моя должность штурмана стала чистой формальностью. Клэр отыскала в Интернете сайт компании «Мишлен», где можно было указать пункт отправления и пункт назначения, и тебе выдавали самый быстрый, самый живописный или самый дешевый маршрут для проезда. Его указания были прямо-таки ненормальной точности: «Надо проехать 180 метров (0,2 минуты) на СЗ, затем 335 метров (0,33 минуты) на ССЗ», чего нельзя было сказать о моих «Поверни здесь! Нет, здесь! То есть здесь! То есть вон там, где мы только что проехали».
Я почувствовал себя бесполезным, как пепельница, стоящая на скейтборде, центр по обучению персонала или ящик с полиэтиленовыми пакетами в багажнике автомобиля.
Мы встретились с моим братом. Он удивился, что я, оказывается, не умею бегло говорить по-французски. Неужели я не учил его в школе?
– Ouvrez le chien, – напомнил он мне.
Открой собаку.
Мы встретились впервые с того времени, как он стал жить вместе с Джо, но нам удалось не вспоминать об этом примечательном факте. Вместо этого мы напились и стали петь старые песни, рассказывать старые байки, как два актера, которые по-прежнему играют старые роли, даже несмотря на то что декорации уже полностью поменяли.
В машине мой брат оказался незаменимым человеком, потому что он умел читать по-французски и разбирался в картах, поэтому он занял мое место штурмана. Наблюдая за его работой, за тем, как он попадает в те же ловушки, что и я до него, я сформулировал Пять Непреложных Правил Штурмана, которые очень напоминают Десять Непреложных Правил Издания Журналов:
1) Никогда не извиняйся, никогда ничего не объясняй.
Нет правильного ответа на вопрос, который начинается со слов: «Почему ты не…?» Кроме, разумеется: «Потому что я недоумок».
2) Никогда не сдавайся.
Как только ты уже готов отбросить карту и закричать: «Сейчас я скажу вам, где мы! Мы, мать вашу, в какой-то чертовой дыре!» – водитель спокойно повернет за угол, и вы сразу же окажетесь на Елисейских Полях.
3) Никогда не перекладывай вину на карту.
Карта не может ошибаться, а вот ты – запросто.
4) Никогда не волнуйся.
Когда водитель орет: «Налево или направо? Налево или направо? Налево или направо?» – тебе придется выбрать какой-нибудь ответ. Его раздражает твоя нерешительность.
5) Никогда не пытайся переложить на водителя вину за то, что ты не разобрался в карте.
Не стоит задавать вопрос: «Неужели я не прав?» – потому что ты действительно можешь быть не прав. Всегда прав только геодезист, который составлял карту. Кроме того, она целый день вела машину, очень устала и вообще задала тебе сегодня один-единственный вопрос, а раз ты не хочешь на него ответить по-человечески…
Послесловие
Я делал очень хорошие мужские журналы. Мне это кажется очень странным, потому что ничего другого у меня никогда не получалось. Я не могу сказать, что для того, чтобы стать хорошим редактором мужского журнала, необходимо, чтобы тебя избили и оставили валяться полуголым в парке – хотя точно знаю, что паре руководителей это приключение пошло бы на пользу. Я никому не посоветую отправить своего сына в школу для мальчиков, но там легче всего усвоить ценности мужского сообщества: необходимость постоянного насилия, символических бунтов и, непременно, юмора. Никто – кроме солдат – не должен расти в гарнизонном городке, но в какой-то момент и он может стать таким же роскошным, как Нью-Йорк. Я видел, как военные расхаживают с важным видом и насмешливо улыбаются, но боятся города, женщин и друг друга. Я понял самое главное. Мужчины никогда не взрослеют в чисто мужских сообществах. Школьники, которые никогда не общались с женщинами, никогда не станут мужчинами. Вооруженные силы – всего лишь кучка подростков, все еще живущих по правилам песочницы. Заключенные останавливаются в развитии, звереют и становятся неполноценными.
Я делал журналы для молодых, потому что мое воспитание отличалось от воспитания большинства моих сверстников. Мой приемный отец был всего на десять лет старше меня, он читал те же прикольные книги и любил проводить время так же, как родители читателей «Ральфа». Я чувствовал, что являюсь частью их поколения. Когда мои школьные товарищи женились, я был в университете с компанией приятелей. Когда мои школьные товарищи рожали детей, я колесил по свету с компанией друзей. Когда мои университетские приятели женились и рожали детей, я был в Австралии с компанией друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43