Там торговали различными изображениями Максимона – в зеленом клубном пиджаке и в виде веселого мексиканца. У него во рту часто была сигара, а в руках, как правило, магнум или золотая монета. Он был единственным божеством, которого я видел в очках. Прямо на улицах стояли алтари Максимона, заваленные дешевыми сигаретами, украшенные свежими цветами и бутылками местного рома. Некоторые алтари были общими для Максимона и Будды.
Бартоломе поведал мне, что Максимой был индейцем майя, который заботился о своих соплеменниках во времена конквистадоров. Крещеные майя убедили испанцев, что он был апостолом – святым Симоном. Когда священники поняли, что «Сан Симон» – собирательный образ старых богов, они провозгласили, что поклонение Максимону приравнивается к молитвам Иуде Искариоту. Именно поэтому Гватемала единственная страна в мире, где молятся святому Иуде.
Часовня Максимона оказалась большим обшарпанным зданием. Помещение со всех сторон было заставлено полками с горящими свечами. Из стеклянного шкафа на входивших смотрел Максимой, выполненный в полный рост. В черном костюме, желтой рубашке, мягкой шляпе и с прогулочной тростью он выглядел довольно изысканно, но весь образ несколько портило пляжное полотенце с Винни-Пухом, повязанное вокруг его колен.
– Когда я видел его в последний раз, на нем был шарф с героями «Луни-Тьюнз», – сказал мне Бартоломе.
Ниже статуи Максимона было изображение Девы Марии, рядом с ними – пластмассовая статуэтка Иуды Искариота. На церковном дворе священник майя сжигал приношения довольному божеству Ладинос, пока пьяницы, дети и тощие собаки апатично прогуливались между огнями, а одна крайне упитанная дама с мобильным телефоном очищала свою ауру при помощи куриного яйца.
В Сан-Андре я отснял целую пленку. Я фотографировал Максимона в магазинах, на его алтарях и в его часовне. Я пользовался своей обычной камерой, но когда пленку проявили и напечатали фотографии, произошло нечто неожиданное – все изображения оказались не в фокусе. Такого никогда не случалось ни раньше, ни после того.
Бартоломе, взращенному на гнусной политике гватемальского руководства, во всем мерещился скрытый смысл. Недавно открывшийся в Антигуа Музей повседневной одежды казался ему входом в приемную шамана, потому что под выставленными там манекенами не было пояснительных подписей, а в задней комнате стоял алтарь Максимона.
Оказалось, что он был прав. Шаманом был искренний, душевный индеец майя, который основал музей, чтобы помочь посетителям перенять его представление об устройстве мира. В понимании майя существует десять нагуалов, или путеводных духов. Каждый из них обозначается определенным животным. Меня никогда не удовлетворяли ни западная астрология – по знаку зодиака я Дева, или Дурачок, – ни китайский гороскоп, по которому я родился в год Кролика (а он хоть и сексуально активен, но не очень-то крут). Я хотел бы, чтобы моим животным-проводником оказалась пантера или хотя бы пума.
Шаман проверил мой день рождения по своей книге: «Твой дух – conejo». Великолепно. Кролик.
Шаман спросил, чем он может помочь нам. Я сказал, что хочу лицезреть истинную силу Максимона.
Следующие несколько минут вспоминаются мне как какофония быстрой испанской речи. Она каким-то образом окончилась тем, что мне вручили шесть разноцветных свечей, а сам я очнулся под деревянной доской ползущим в направлении алтаря. Шаман предупредил, чтобы я не пугался, если неожиданно почувствую холод – возможно, это как раз и будет энергия Максимона.
Я зажег свечи и поставил их на чурбан – это кажется простым, пока сам не попробуешь, – тем временем шаман взывал к священному пламени на кахиквель, древнем языке индейцев майя.
Неизвестно, что духи ответили ему, но он выглядел возбужденным. В какой-то момент показалось, что он ссорится со священным пламенем.
Шаман перескакивал с кахиквель на испанский, обращаясь то к Максимону, то ко мне. Он сказал:
– Должно быть, люди причиняли тебе много страданий. В том числе женщины. Так?
А, это, должно быть, про Ди.
– Но есть и священное правосудие, – добавил он торжественно. – Хотя с этим не так-то просто справиться.
Как он был прав!
– Быстро от этого не избавиться. Этих свечей недостаточно.
Он зажег еще семь свечей и продолжил оживленную беседу с ними.
– Была смерть, – заключил он.
Дэйв. Мерв. Мой отец. Мой дед.
– Ты весь изломан внутри, твоя жизнь лишена смысла. Она просто движется по бессмысленной спирали.
Потише, приятель.
Должно быть, я выглядел немного мрачновато, потому что шаман быстро добавил:
– Это не я – это говорит священное пламя. – Он указал на чурбан, где четыре из моих свечей уже упали: – Смотри, Максимой отвергает твои свечи.
Шаман назначил для меня церемонию полного очищения спустя неделю – в мой день рождения по календарю майя. В оставшееся время он порекомендовал мне просить прощения у бога, семьи, моих предков и моего нагуала.
По дороге домой я пересказал свою беседу с шаманом Бартоломе, чтобы удостовериться, что правильно все понял.
В испанском языке очень легко перепутать подлежащее и дополнение. Если верить Бартоломе, то шаман на самом деле сказал, что это я причинил многим людям, среди которых были и женщины, очень тяжелые страдания, и очиститься от этого было не так-то просто.
Когда я выходил в туалет, шаман сказал ему: «У него очень большие проблемы со смертью». Иными словами, он думал, что я пришел к нему, потому что убил кого-то.
– И женщина, – радостно добавил Бартоломе, – похоже, ты ее изнасиловал.
Таким образом, мне следовало молить бога, дедушку и кролика о прощении, потому что я был насильником и убийцей.
Перед очищением я сходил к астрологу майя, просто чтобы убедиться, что в моем гороскопе не будет сказано: «Ни в коем случае не принимайте участие в обрядах очищения».
Я нашел шаманку из La Casa de Nahuales (Дом духов), которая составляла карты души. Она носила длинную черную одежду и по одному кольцу на каждом пальце. Она сообщила, что с радостью окажет мне эту услугу за двадцать пять долларов, потому что составление карты – длительный процесс, «хотя теперь, когда есть компьютеры, это несколько легче».
Компьютеры?
На следующий день я обедал в ресторанчике «У Фриды» в окружении репродукций Фриды Кало, и ко мне подошла американка. Она сразу же задала мне вопрос по-английски, я ответил на него тоже по-английски, и только после этого она спросила по-испански, говорю ли я по-английски.
Сперва я проигнорировал ее, приняв за часть всемирной чумы в виде католиков-евангелистов, которые повсюду преследуют людей, кушающих в одиночестве. Но вскоре она рассказала, что она еврейка, а ее муж, доктор, работает на какую-то благотворительную организацию в Гватемале.
Я уже две недели не разговаривал по-английски, поэтому сразу же выложил ей все, что происходило со мной.
К моему глубочайшему изумлению, она быстро приняла сторону шамана и сказала, что я и впрямь, наверное, убил кого-нибудь, но в другой жизни.
Я рассказал ей о своем нагуале.
– Кролик? – переспросила она и уточнила: – А какого он цвета?
Мне вручили длинный список приношений, которые были совершенно необходимы для церемонии. Максимой и его нагуалы – а нам предстояло общаться именно с ними – очень любили ром и сигары, шоколад, сахар, свечи (не меньше сотни), разнообразные местные травы и растения.
Целое утро мы бродили по рынкам, пытаясь найти cuilcos, о которых Бартоломе никогда не слышал («Мы просто попросим продать их нам и посмотрим, что достанет сеньорита»). Беззубые старухи, заправлявшие магазинами, куда мы заходили, смотрели на нас так, как будто знали, что я был убийцей.
Вместе с Бартоломе мы пережили момент трогательного единения. После того как шаман сказал, что Максимой может прийти ко мне во сне, примерно неделю я не очень хорошо себя чувствовал.
– Тебе страшно? – спросил Бартоломе.
– Немного, – соврал я. – А тебе?
– Есть чуть-чуть, – соврал он. – Но это нормально.
– Точно, нормально, – согласился я.
Через несколько минут рядом с нами взорвались несколько петард. Бартоломе подпрыгнул в воздух на полметра.
Мне нравилась идея очищения. Годом раньше мне пришлось пожать руку человеку, который всегда обманывал меня, с этого момента мне постоянно казалось, что моя рука пахнет дерьмом. В день церемонии мы прибыли к музею с тремя мешками, полными приношений. Бартоломе, которого обеспокоило недопонимание, имевшее место во время нашего прошлого визита, попросил шамана говорить помедленнее.
– И духам тоже придется говорить медленнее, – добавил он.
Шаман рассыпал сахар в виде круга и внутри него нарисовал крест майя. На его окончания он положил четыре огромных плитки шоколада, а из сигар и мистических принадлежностей устроил костер, который запалил при помощи рома.
Пахло приторно-сладко, как в католической церкви. Из-за горевшего табака создавалось ошущение, что я попал в толпу курильщиков. Я преклонил колена перед огнем, и шаман начал вызывать духов.
Мои нагуалы были расстроены, потому что я так и не осознал затруднительного положения, в котором находился. Ничего из того, что я сказал, не убедило их в том, что я не был убийцей. Первые три духа потребовали, чтобы я достиг примирения со своими жертвами.
Я подбросил пригоршню cuilcos, которые оказались частичками древесной смолы, в огонь.
Шаман обратился к духам с просьбой присоединиться к нам, позволить почувствовать их силу. Мне было жарко, но я должен был опуститься на колени перед открытым огнем. Каме – нагуал смерти – все еще дулся на меня, зато орел Тизикин был счастлив, потому что мне было суждено получить от жизни все деньги, богатства и путешествия, которые я только захотел бы. Мне кажется, что Тизикин мог радоваться каждый раз, когда видел перед собой иностранца.
Различным нагуалам требовались свечи различных цветов – их следовало не поджигать, а бросать прямо в открытое пламя. Красная свеча расплавилась, и ее воск потек во двор, как потоки лавы вулкана Фуэго. В пламени плясали духи – их мог видеть кто угодно. Они меняли форму и танцевали, маня меня в огонь.
Шаман приказал сжечь розовую свечу и молить о прошении нагуала, который отвечал за женщин.
Я вспомнил все ужасные поступки, которые совершил в жизни, и готов поклясться, на какой-то момент даже ощутил в воздухе запах духов моей бывшей жены. Бартоломе стоял за моей спиной с фотоаппаратом наготове, чтобы начать фотографировать духов, как только те появятся, и мне хотелось верить в это так же истово.
Шаман завершил мое очищение, обмахнув меня с головы до ног пятью священными листьями, а затем набрал полный рот agua florida – что-то вроде лечебного состава – и выплюнул ее на меня.
На всю церемонию у нас ушел час и сорок пять минут. По совету шамана я обежал вокруг пламени три раза, еще пять раз, еще тринадцать – но все еще не видел и не слышал никаких духов.
У меня закружилась голова, я дышал чистым ладаном, мои ноги горели. Интересно, можно ли было считать это душевным переживанием? Возможно. Бартоломе тоже ничего не почувствовал. Он был разочарован, но настроен философски.
– Многие люди обладают способностью чувствовать присутствие духов, – сказал он, – может быть, это особый дар, а может быть – проклятие.
В Гватемале я все еще продолжал беситься, частично из-за новозеландского отделения АПО, частично – из-за того, что отказался от сложных углеводов и алкоголя. У меня снова развилось «куриное бешенство», но мне удалось направить его в нужное русло. Целыми днями я говорил по-испански, а по вечерам смотрел испанское телевидение. Я даже пытался думать по-испански, но в таких случаях мои мысли были бы ограничены сентенциями вроде «Эта муха очень наглая» или «Твой нагуал требует раскаяния», поэтому для внутреннего употребления я решил оставить английский.
Я планировал встретиться с Клэр в Лондоне и вместе отправиться в Испанию, где я, как Хемингуэй, разговаривал бы с тореадорами и владельцами баров и делал бы правильные заказы в ресторанах. После месяца занятий с Бартоломе моих познаний в испанском языке оказалось достаточно для трехчасовой беседы с гватемальской женщиной во время полета в Лос-Анджелес. Даже таможенник сделал мне комплимент.
В Лос-Анджелесе я пересел на самолет до Лондона через Франкфурт, немного выпил и тут же заснул, а проснулся, когда самолет заходил на посадку. У меня заложило уши, и я постарался выровнять давление, выдыхая через зажатый нос. Левое ухо открылось, а правое осталось заложенным. Навсегда.
Приземлившись в Лондоне, я почувствовал, что у меня дрожат колени, цепенеют ноги, а голова словно ушла под воду. К тому моменту, когда я добрался до гостиницы, я не мог стоять. Я попробовал въехать в гостиницу, не вылезая из такси, но даже в тех пабах, куда я часто заглядывал, подобная попытка вызвала бы всеобщее недоумение.
Тогда все опасались тромбоза глубоких вен ног, и сотрудники гостиницы, убежденные, что у меня был «синдром экономического класса», вызвали скорую помощь. Две симпатяшки-медсестры отвезли меня в Паддингтонскую районную больницу. («Австралия? У меня там живет племянница. Там расчудесно!»)
Передо мною было еще где-то четыреста человек, ожидавших приема врача («Приятель, тебе просто повезло. В это время суток здесь всегда гораздо больше народа»), поэтому я тихо улизнул, сел в такси и вернулся в гостиницу.
На следующий день я практически оглох. Ко мне пришел доктор, сделал укол, от которого меня вырвало, и отправил на консультацию к специалисту. Тот предупредил, что у меня может быть опухоль мозга, и записал меня на компьютерную томографию. Также он опасался, что у меня может быть структурная аномалия черепа, из-за которой я никогда больше не смогу летать на самолетах. Я мысленно представил себе запутанный, невероятно дорогой, но очень приятный путь домой в Австралию через Европу, Азию и Тихий океан.
В моем черепе не нашлось никаких особых изменений, не было у меня и опухолей (или «перегибов»), и даже барабанная перепонка не разорвалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43