Он с удовольствием делился наблюдениями вроде «Это любопытно, но каждый человек, которого мне доводилось застрелить или зарезать, глядел на меня как побитый щенок и спрашивал: «За что?» Я всегда считал, что последним словом должно быть «Нет!». В некоторых этнических группах допускается плакать и рыдать как женщины: «Нет, нет, нет!»
Байкеры, школьники, солдаты, придурки, выдававшие себя за бандитов, и почтовые рабочие, мечтающие о кровавых убийствах, сразу же полюбили книгу. В ней описывалась никому дотоле не известная Австралия – потаенная, опасная страна, где драка в ночном клубе в любой момент могла неожиданно превратиться в перестрелку, а какой-нибудь здоровяк, который в обычной жизни просто надавал бы тумаков, мог наклониться, высосать вам глаз и проглотить его.
В «Откровениях Тесака» Рид писал, что бывший член «Маляров» и «Докеров» Билли Лонгли Техасец ходил под его крышей. В последующих книгах он признался, что поссорился с Лонгли из-за заявления, в котором был вынужден называть его «своим вторым отцом… дядюшкой… другом… наставником». Узнав, что Лонгли начал общаться с журналистами, я немедленно отправил к нему нашего человека в Мельбурне Эндрю Блока – разузнать о его проблемах с Ридом. Лонгли поведал страшную, кровавую историю о жестокой борьбе «Маляров» и «Докеров», которая шла в Мельбурне в семидесятые, но отказался признать, что Рид приглядывал за ним в тюрьме: «Я сам за собой приглядывал, но это похоже на Тесака. Он стал знаменитостью только благодаря издателю. Джон и Тесак замутили тему на много миллионов долларов».
Спустя пару недель после выхода статьи я получил от Рида письмо на шести страницах с домашним адресом и телефоном отправителя и домашним адресом и телефоном Лонгли – на случай, если я посчитаю его обманщиком. Это было забавное письмо, полное мрачного юмора. Рид утверждал, что упомянул Лонгли в книге по его же просьбе, что Лонгли всегда считал Рида миллионером («что на самом деле не так… однако у меня неплохие адвокаты») и что Лонгли был зол за то, что Рид однажды попросил его вернуть «немного денег». Кульминация письма приходилась аккурат на самый конец: «Конечно, Билли прав, а я ошибаюсь. Билли до сих пор жив, потому что он такой крутой, а я – потому что я лох. Мне, разумеется, следовало выбирать выражения, когда я говорил о таком опасном центровом парне, как он, иначе мне крышка… Билли, мне очень жаль, что ты так и не заработал миллиона долларов. Знаешь, Билли, надеюсь, что после этого письма ты меня не уроешь…»
Я позвонил Риду и попросил об интервью для «Ральфа», он захотел получить за беспокойство пятьсот долларов, и я полетел к нему на Тасманию.
Тесак встретил меня вместе со своим приятелем Шейном Фармером, владельцем единственного на Тасмании стрип-бара. Мы уже собрались было пойти выпить пивка, когда Шейн предупредил меня:
– Не позволяй ему напиться… Он меняется!
Но Рид настаивал:
– Я еще никого не убил в пьяном виде. Вот когда я совершенно трезвый вышибаю твою дверь в пять часов утра – это самое время волноваться.
Так же как и любой бывший наемный убийца, Рид просто хотел, чтобы его любили. Он желал, чтобы люди запомнили его смешным, а не отрывающим им ноги, забирающим все деньги, стреляющим в лицо и закапывающим в безвестную могилу. «Мне не кажется, что я черная и странная личность, – говаривал он. – По-моему, я очень забавный. Я убивал людей со словами «Ух ты, это, должно быть, больно!»
Больше всего Рида веселили темы, совершенно не располагавшие к смеху: убийства, пытки и расчлененка. Когда ему действительно случалось сострить – что бывало не так уж и редко, – его лицо становилось совершенно непроницаемым. Я спросил, зачем он признался во всех этих убийствах. Рид ответил:
– Я же сказал, что был лично или совместно с группой лиц задействован в подготовке смертей девятнадцати человек. Это значит, что если, например, ты придешь ко мне и спросишь: «Как мне лучше порешить любимую тещу?» – а я посоветую тебе бросить к ней в ванну электрический фен, то я буду причастен к планированию убийства. Мне вовсе не обязательно самому бросать фен в ванну. Я не убивал девятнадцать человек вот этими руками. Если посмотреть на вопрос с такой точки зрения, то убийств было гораздо меньше девятнадцати. Я бы сказал, что их было совсем немного.
Рид попал в эмоциональную и денежную западню, которая представляет опасность только для завязавших злодеев. С одной стороны, ему была необходима достоверность этих смертей, чтобы продавать книги, с другой – он хотел выглядеть в глазах людей эдаким хулиганистым поэтом, на которого каждый в глубине души хочет походить.
Риду было сорок четыре года, когда я впервые встретился с ним, двадцать три из них он провел на зоне, из них десять – в тюрьме строжайшего режима «Пентридж». Его осуждали за разбойные нападения, вооруженные ограбления, нанесение тяжких телесных повреждений и похищения людей – но ни разу за убийство. Однажды он предстал перед судьями за убийство Турка Сэмми возле ночного клуба «Боуд-жанглз», но тот случай был расценен как убийство в целях самообороны. Девятнадцать убийств – довольно смелое заявление для человека, проведшего на улице меньше девятнадцати месяцев своей взрослой жизни. Чем больше его книг выходит в свет – а сейчас их уже девять, – тем дальше они уходят от реальности. «Тесак-5» имел подзаголовок «Сфабрикованные улики». «Тесак-7» – это роман.
Начав пить, Тесак быстро поймал ритм: попробовал – раз – два – три – пусто. Он глотал пиво, как человек, проведший взаперти двадцать три года, которым он, собственно, и был. Рид признался, что раньше был психопатом, но теперь поправился. Он настаивал на том, что воспоминания о войне «Маляров» и «Докеров» остались для него самыми приятными из тюремных воспоминаний.
– Когда проводишь столько времени в тюрьме, – сказал Тесак, – что-то переключается в голове, и тебе становится наплевать на все. Мне тогда казалось, что тюрьма – это моя жизнь, вот выйду, застрелю еще кого-нибудь, помучаю, заработаю деньжат – и обратно на нары, чтобы продолжить в том же духе. У меня было одно преимущество перед всеми остальными: они ненавидели тюрьму, а мне там просто нравилось.
При этих словах Рид откинулся и истерично рассмеялся над собственными воспоминаниями. Во рту блеснули хромированные протезы – собственные зубы он выбил о тюремную раковину, чтобы попасть в лазарет. Вставные зубы были всего лишь одним из свидетельств того, что тюрьма сделала с Ридом. Под рубашкой скрывался знаменитый изуродованный торс, по которому он проводил экскурсии, как по местам боевой славы:
– Вот здесь меня пометили – двадцатисантиметровый нож для разделки мяса, еще одна отметина вот здесь, вот здесь – ножом для колки льда, прямо сквозь сердце, бритва… бритва… бритвой меня еще вот тут порезали… и еще вот здесь. – Он поворачивался спиной и продолжал: – Выходное отверстие ножа для колки льда… пулевое отверстие.
Однажды Рид заставил сокамерника отрезать ему уши: хотел попасть в психиатрическую лечебницу. Исковерканные пупки, находившиеся у него на месте, где у всех людей должны присутствовать ушные раковины, напоминали рудиментарные слуховые проходы древних рыб. Он сказал, что не очень-то тосковал по ушам:
– Ван Гог без них неплохо обходился.
Но судьба сыграла с Ридом жестокую шутку, когда стало подводить зрение.
– Дома у меня есть очки, – рассказывал он, – но я не ношу их на людях, потому что в них я выгляжу как тупой педрило.
Кроме того, у него не было ушных раковин, на которых эти очки держались бы.
– Если я сижу не шевелясь, то они еще держатся, но у меня не получится пойти пошататься по улице, потому что они тотчас свалятся.
Отец Рида жил в Лончестоне, а мать рядом с большой церковью Адвентистов Седьмого дня (АСД) в Кингстоне. Рида воспитали в духе идей секты. Он говорил:
– Я провел пятнадцать лет в приходе АСД. Отец был у них старейшиной. У этих ребят серьезные проблемы с башнями… Я помню, как по воскресеньям мы с отцом шли в церковь и все прихожане, прежде чем зайти в храм, открывали багажники машин и доставали оттуда полуавтоматическое оружие: не хотели, чтобы католики застали их врасплох. Они привыкли видеть Папу Римского в виде головы Зверя, как он изображен в Откровении Иоанна Богослова. Меня воспитывали в духе «славь Господа и не расставайся с оружием». Я выполнил только вторую часть наставления.
Фармер не уставал напоминать, чтобы я контролировал поведение Рида. Рид признался:
– У меня проблемы со спиртным… Был такой случай: я вошел в ночной клуб Шейна с банкой какой-то приправы… Потом он рассказал, что я высыпал ее содержимое в вентиляционную систему и все посетители были вынуждены выбежать на улицу, кашляя и задыхаясь. А я ничего этого не помню.
– Это действительно сделал ты, – кивнул Фармер.
– Я смиренно прошу прощения, – извинился Рид.
Годом ранее алкоголизм Тесака погубил первую серию живых репортажей Лиз Гор на австралийском телевидении. Рид ввалился на съемочную площадку и стал мочиться на глазах у изумленной публики. За время, которое ушло на облегчение, он успел рассказать короткий стишок собственного сочинения, посвященный наркоторговцу, которого он когда-то убил:
Ловкий Зигги дурь толкам,
За это его я в бетон закатал.
Вспомнив об этом, Рид залился смехом и добавил:
– Это было действительно забавно. Мы несколько часов пытались запихать его в цемент. Он постоянно выбирался оттуда.
Сотни зрителей подали жалобы. Рид рассказывал:
– Я пропустил пару стаканчиков в аэропорту Хобарта, еще пару на борту самолета, еще пару, когда добрался до Талламарина, еще парочку, когда снова сел в самолет, и еще немного в Маскоте. А когда пришел на телепередачу, мне сказали, что мой выход через пару часов, и попросили подождать. А там был холодильник, поэтому я сел и вдарил по белому винцу – больше ничего не нашлось. До дверей меня тащили двое парней, при этом одному приходилось отнимать у меня бутылку вина. Бедная Элизабет Гор и не подозревала, что ее следующий гость был так же пьян, как и вонюч. Я только что вышел на волю. В подобной ситуации нельзя просто сказать «Подожди у холодильника».
Через четыре дня после моего выступления на телешоу Керри-Энн Кеннерли она отменила запланированное интервью с Ридом и посвятила передачу тихой беседе с фанатиком телеискусства Аланом Джонсом. Джонс как раз рассказывал нации о том, какой позор пал на канал «Эй-би-си», где показали интервью Гор – Рид, когда помощник подал Кеннерли записку, в которой говорилось, что Рид дозвонился в студию и требует, чтобы его пустили в эфир. Джонс отреагировал на это еще одной порцией своего фирменного праведного гнева. Рид ответил:
– Если кто-то кидается камнями, то лучше бы ему самому не жить в стеклянном доме, Алан… Меня хотя бы не арестовывали в общественном туалете в Лондоне.
Джонс замер в уникальном для себя состоянии полного молчания.
Затем звонок оборвался. Позднее Кеннерли оценивала этот эпизод как «один из худших дней в своей карьере» и призналась, что «была искренне удивлена», когда Рид позвонил в студию.
Рид рассказывал:
– Меня пригласили на «ВИН-ТВ» – подразделение девятого канала. Посадили в зеленую комнату и сказали, по какому номеру звонить. Потом показали, как Алан Джонс по телевизору перемывает мне косточки. Я позвонил, а они подняли надпись «Тесак на проводе». Понимаешь, нельзя так вот запросто зайти в телефонную будку, позвонить Керри-Энн Кеннерли и сразу же попасть в эфир…
Мы пили в одном клубе. В соответствии с лучшими тасманскими традициями стриптизершами там работали жена хозяина заведения и ее сестры. Рид не интересовался девочками. Когда одна из танцовщиц таки выскользнула из своих трусиков-ниточек, он спокойно посмотрел на это и вновь устремился мыслями в прошлое:
– Мы тут можем всю ночь просидеть, глядя, как она крутит своей жопой. В семидесятые мы бы ее трахнули.
Как и предупреждал Фармер, Рид медленно менялся. Его больше заботил я, чем стриптизерши:
– Почему ты совсем не улыбаешься? Что с тобой?
Я предположил, что все дело в том, что я всего лишь жалкий ублюдок.
– Давай улыбнись. Почему ты не хочешь улыбнуться?
Мы вломились в гримерную, где стриптизерши курили дурь. Все, кроме нас, напряженно замерли. Вместе мы вышли на улицу и стали звать такси.
Я брал интервью у Рида еще несколько раз. Обычно Тесак сам звонил мне, если у него появлялась горячая тема. Когда в Мельбурне был убит известный наркоторговец и насильник Чарли Хигали по прозвищу Псих, я заказал Риду некролог. О своей последней беседе с Хигали Рид написал: «Наш разговор постоянно возвращался к разным забавным темам, вроде постоянных обострений венерических болезней Чарли, от которых он лечился с четырнадцатилетнего возраста, или его привычки посещать наркологические диспансеры, где всегда можно было получить бесплатную инъекцию и снять шлюху… Всегда жалко, когда умирает старый друг, хотя, вероятно, Чарли заслужил именно такой конец».
К некрологу Рид приложил небольшой рассказ о тех временах, когда он и Псих Чарли были молоды. Я сказал, что мне нужно «настоящее преступление», но Тесак стал убеждать меня, что ему нечем похвастаться – возможно, он говорил правду. Как однажды заметил издатель Рида, «все преступники врут, а мой – больше всех».
Я отправил журналиста Дениса Брауна, чтобы он сдобрил историю кое-какими фактами. Денис обошел пабы, в которых бывал Псих Чарли, сделал звонок управляющему таверной, где Хигали предположительно пил в ночь своей смерти, и получил ответ:
– Приятель, я никогда не видел Психа, я бы никогда не узнал его, если бы он зашел сюда – хотя это было бы удивительно после того, как его замочили.
Я отправил туда фотографа, который сам вызвался снять дом Хигали, но он вернулся ни с чем, если не считать отборной брани безутешной вдовы. Я попросил его больше никогда не делать ничего подобного, в том числе и потому, что однажды утром он мог проснуться с дыркой в башке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43