– Такой вы меня представляете?
– Нет, нет, я…
– Только заговорю с мужчиной – и сразу в постель?
– Я вовсе не то…
– Потому что если вы меня такой представляете, я вас разочаровывать не хочу. Вы собираетесь уйти из ресторана, отправиться домой и уложить меня, ладно, валяйте. – Теперь гнев заливает ее глаза, выплескивается на стол, размывает весь ресторан. Она стремительно вскакивает. С трудом сохраняя равновесие, тянет меня за руку. – Давай, парень, пойдем домой и посмотрим, как ты мне засунешь. – Посетители оборачиваются, прислушиваются, жадно впитывают сплетни, желая скрасить свои серые будни. Я чуть ли не обоняю негодование Сары.
Я накрываю ладонью ее руку, пытаясь восстановить безмятежность нашего идиллического столика на двоих.
– Пожалуйста, я вовсе не это имел в виду. – Постепенно наступает отлив, волны ярости отползают в море. – Прошу вас. Иногда я не поспеваю за собственными мыслями. Это работа виновата.
После двух бокалов вина и нескольких погружений хлеба в цацики Сара принимает мои извинения.
– Нет, – язвительно произносит она, возвращаясь к теме разговора, – я не спала с ним той ночью.
– Я так и думал.
– Хотя это вовсе не значит, что Раймонд не показался мне привлекательным. Это властное, обветренное лицо, изборожденное глубокими морщинами, – сразу видно, что он немало повидал на своем веку. Крепкие мускулы, широкие плечи… Внешне Раймонд был очень крепким. Не физически, а ментально. Эмоционально.
– А внутренне?
– Невозможно было разглядеть его изнутри, пока не узнаешь как следует, но в конце концов понимаешь, что делает Раймонда… Раймондом. Он обладал исключительным обаянием. Я сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме меня и, возможно, его жены, знал Раймонда по-настоящему, таким, каким он был на самом деле.
Следует рассказать, что ее обожаемый Раймонд пользовался славой развратника и волокиты? Что он продавил матрасов побольше, чем агент 007? Что хотя она, возможно, была последней из его любовниц, но при этом далеко не единственной? Но что это даст – только причинит девушке боль, а я на сегодня уже исчерпал лимит оскорбительных замечаний. Возможно, я просто завидую Макбрайду, его готовности пренебречь общественными нормами, его страсти к запретному, несомненно куда более сильной, чем моя. Однако подобные размышления и деструктивны, и дегенеративны, так что я давлю их в зародыше.
– …но даже если он и заинтересовал меня в тот момент, – продолжает Сара, – я была не одна.
– С кем?
– С моим агентом.
– Вашим агентом? Разумно ли мешать дело с удовольствием?
– Иногда это лучше всего, – недвусмысленно намекает Сара, и я одновременно рад и обеспокоен ее переходом от гнева к обольщению. Гнев был неподдельным, однако с ним легче справляться. – На самом деле, мы порвали с ним вскоре после того вечера. Так что я осталась одна, а Раймонд по-прежнему с любовницей.
– Джудит.
Сара недовольно отмахивается от имени, словно от назойливой мухи:
– Мы ее так не называли. Мы называли ее хозяйкой, просто и ясно. Хозяйка. Так было лучше для меня, так было лучше для Раймонда.
– Но он оставался с ней в любовной связи?
Прежде чем Сара успевает ответить, к нам подходит официант с основными блюдами. Моя курица в лимонном соусе приготовлена неплохо, но «греческое ассорти» Сары просто великолепно. К счастью, я не сомневаюсь, что все это ей не одолеть, так что и на мою долю останется.
Официант удаляется, и мы набрасываемся на еду, словно Компи на свежую убоинку. Мой аппетит не удивителен – больше двенадцати часов я маковой росинки во рту не держал, и хотя сегодняшний завтрак был поистине пищей богов, успел проголодаться.
А вот что меня поражает, так это способность Сары сметать все со своей тарелки со скоростью, достойной Книги рекордов Гиннесса. Мусака, цыплята «Олимпия», пастиччо, какое-то блюдо из баклажанов, о котором я прежде не слышал, – с нарастающим изумлением я наблюдаю, как полные вилки отправляются в этот прелестный ротик и мгновение спустя возвращаются за следующей порцией. Господи, куда все это лезет?! Под стол? Бродячей собаке? Но я же вижу ее глотательные движения, так что нет сомнений, что она сама истребляет каждую крошку. Как может здоровенное блюдо еды, весящее, быть может, больше ее самой, исчезнуть в столь грациозном теле? В этой греческой таверне извращаются законы природы, происходит конфликт пищи и антипищи, но будь я проклят, если понимаю, каким образом. Если бы я не разгадал сегодня загадку исчезновения Джейси Холден, то решил бы, что ее съела Сара.
Я не могу вымолвить ни слова. Только смотреть. Ну и дела. Ну и дела.
Через десять минут Сара разделывается со своим обедом, а я сижу, широко разинув рот.
– Проголодались? – наконец обретаю я дар речи.
– Больше нет.
Надо думать. Сара отодвигает свою тарелку, и несмотря чудовищное количество ею только что поглощенного, я не замечаю, чтобы это как-то отразилось на ее животике. Во всем мире людей, подобных Саре, ненавидят те, кто печется о своей фигуре, но я слишком изумлен, чтобы завидовать чужому обмену веществ. Демонстрация усиленного поглощения пищи совершенно сбивает меня с толку.
– Вы спрашивали, продолжался ли у Раймонда роман с хозяйкой, – так Сара именует Джудит Макбрайд, – но я не успела ответить.
– Ну и… как?
Она опять замолкает, хотя, по-моему, времени обдумать ответ было достаточно для того, чтобы переварить целиком всю Грецию. Может, конечно, вся мыслительная энергия ушла на то, чтобы умять все это.
– У вас была когда-нибудь интрижка, Винсент?
– С замужней женщиной?
– Да, с замужней женщиной.
– Нет.
Хотя я был близок к тому. Я следил за женой одного Бронтозавра, пытаясь сделать обычные компрометирующие снимки, и обнаружил, что хотя в настоящий момент она не состоит ни в какой внебрачной связи, но в высшей степени не прочь исправить эту оплошность. Она застигла меня с фотоаппаратом под окном ее спальни, и прежде чем я успел понять, что к чему, уже потягивал в джакузи шампанское под старомодные напевы Тома Джонса. Чтобы смыться оттуда, мне пришлось ждать, пока она удалится сбросить облачение и «шмыгнуть в более удобную кожу».
– Женатые, они именно что такие, – объясняет мне Сара. – Женатые. Нет смысла спрашивать, по-прежнему ли любит свою жену мужчина, заведший интрижку на стороне, потому что это вопрос не по существу. Это не существенно, любит он ее или нет, потому что она его жена, вот и все.
Я ковыряюсь в тарелке, обдумывая ее точку зрения и свой следующий вопрос.
– Как часто вы с ним встречались?
– Часто.
– Два, три раза в неделю?
– Ближе к концу? Скорее пять или шесть. Он старался проводить воскресенья с хозяйкой, но к тому времени это ее не слишком беспокоило.
– Так она знала?
С ироничным смешком Сара наклоняется и подхватывает с моей тарелки картофелину.
– О, она знала. Следует отдать ей должное, она далеко не глупа. Надо быть каменной, чтобы не замечать таких вещей. Работа допоздна, каждый день? Конечно, Раймонд работал как одержимый, но невозможно проводить в конторе по восемнадцать часов ежедневно девять месяцев подряд. Думаю, хозяйка все поняла через месяц или около того, потому что Раймонд перестал таиться по телефону. Называл меня по имени, прекратил всю эту ерунду с зашифрованным смыслом. Прежде все было сплошным шпионским романом, и я всегда знала, когда она входит в комнату, потому что он сразу начинал звать меня Берни и говорить о завтрашней партии в гольф. А я ненавижу гольф. Всю жизнь меня окружали игроки в гольф. Пожалуйста, скажите мне, что никогда не играли в гольф.
– Дважды.
– Бедняга. Раймонд обожал эту чертову игру. Вот гуляем мы по Парижу, дышим весенним воздухом, проходим в арабский квартал, заглядываем в лавочки, беседуем с людьми, а он отрабатывает подачу и гадает, какой клюшкой лучше воспользоваться, чтобы заехать мячом в витрину или в окно церкви. Помню, для четвертого яруса Эйфелевой башни лучше всего подошла бы деревянная номер девять.
– Так он возил вас в Париж?
– И в Париж, и в Милан, и в Токио, по всему шарику. О, мы были «реактивной» парочкой. Странно, что вы нас не видели в светской хронике.
– Я мало читаю. Телевизионную программку иногда.
– Фотографии во всех международных журналах: Раймонд Макбрайд со своей спутницей. Они никогда не упоминали о жене и скандала из этого не устраивали. Это одно из преимуществ европейцев – адюльтер для них вроде сыра. Выбор богатейший и лишь изредка пованивает.
Итак, слухи подтвердились: Макбрайд потерял голову. Этот знаменитый Карнотавр явно рехнулся, перед всем миром щеголяя своей человечьей подружкой и не скрывая этой связи даже от журналистов. И хотя международные Советы не столь строги по части морали, как американские, межродовые связи категорически запрещены во всем мире. Достаточно любому из нас, вплоть до самого ничтожного Компи в самом крошечном округе Лихтенштейна, совершить промах, и сто тридцать миллионов лет спокойной жизни могут окончиться безвозвратно. Сто тридцать миллионов, не считая Средних веков, разумеется. Драконы, чтоб им…
– Он не делал вам предложения?
– Я же сказала, он был женат на хозяйке. Думаю, они пришли к некоей договоренности.
– Договоренности?
– Он спит со мной, она спит с тем, с кем она там спит. – Сара оглядывает соседние столы в поисках спиртного.
– Так вы полагаете, что у Джу… у миссис Макбрайд тоже был роман?
– Полагаю? – Сара трясет головой, разгоняя туман в голове, и мне приходится удерживать ее от жеста официанту, превратившемуся теперь в виночерпия. – Конечно, у нее был роман. У нее был роман еще до того, как появилась я, можете не сомневаться.
Я, понятное дело, должен быть ошеломлен, однако никак не могу отыскать подходящие эмоции.
– Вы знали типа, с которым она спала?
Она качает головой, потом кивает, и я не могу понять, то ли она пытается ответить, то ли борется со сном.
– Да, – бормочет она. – Тот чертов… управляющий ночным клубом…
Очко в пользу Винсента Рубио. Мои изначальные сомнения в природе отношений Донована и Джудит, вопросы, явно заставившие ее поволноваться, совершенно по-новому зазвучат при следующей встрече. Не в лоб, разумеется, и со всем возможным тактом, а уж если это не сработает, то прямо и без экивоков.
– Сара, вы знали Донована Берка?
– Хм?…
– Донован Берк – вы знали его? Вы знали Джейси Холден, его подружку?
Но голова Сары поникла и мотается во все стороны, кое-как балансируя на длинной шее, так что вразумительного ответа не предвидится. Вино, наконец, сделало свое дело, невзирая на шесть тонн греческой еды, заполнивших ее желудок.
– Он так хотел своих детей, – скулит Сара, едва удерживая слезы.
– Кто хотел своих детей?
– Раймонд. Я не знаю другого мужчины, который бы так хотел детей.
Речь ее становится бессвязной, и я не могу разобрать ни слова, однако закончить не спешу. Я поднимаю голову Сары, так чтобы она видела мои губы.
– Почему у него не было детей? – спрашиваю я, как можно четче выговаривая каждый слог. – Из-за миссис Макбрайд? Она не хотела?
Сара машет руками, пытаясь освободить лицо.
– Не она! – визжит моя спутница, в третий раз за вечер привлекая внимание публики. – Он хотел детей от меня. От меня… – И тело ее сотрясают рыдания.
Неудивительно, что нервы у нее ни к черту: последние несколько лет бедняжка жила с надеждой рано или поздно понести от Раймонда Макбрайда, и не подозревая о том, что подобное физически невозможно. Кто знает, что он там ей наплел? А тот факт, что Макбрайд так втянулся во все это, заставляет поверить, будто у него, как многие полагают, действительно был синдром Дресслера, и он на самом деле стал думать о себе как о человеке, не в состоянии различить наружный обман от внутренней реальности.
Сочетание вина и болезненных воспоминаний совершенно истощило физические и духовные силы Сары Арчер, так что я считаю своим долгом убедиться в ее благополучном возвращении домой.
– Пойдем, – говорю я, швыряя на стол сотню, включающую в себя стоимость ужина, вина и внушительные чаевые. За исключением двух двадцаток, упрятанных в носок, на всей земле у меня больше нет наличных – лучше бы заплатить кредитной картой «ТруТел», но в данный момент нам бы смыться поскорее отсюда.
Волочить Сару оказывается не так легко, как я ожидал: она хоть не столь массивна, как дин-мутант, которого я буксировал за помойный контейнер, однако завихрения пьяного тела делают его куда тяжелее, чем кажется, глядя на миниатюрную фигурку. Мы пятимся, спотыкаясь, Сара виснет у меня на колене, словно огромная кукла чревовещателя, и я от натуги похрюкиваю.
– Продолжаем веселиться? – спрашивает Сара, в крепком объятии сплетая руки на моей шее. Хотя бы легче становится, правда, ее близость вызывает кое-какие непроизвольные реакции, одинаково несоответствующие как месту, так и моей породе. Остальные посетители, целиком поглощенные нашей борьбой, радуются, что раздобыли себе места в ложах на столь увлекательное представление. Я вижу гримасы на их лицах, меняющиеся в такт с моими собственными, когда тащу Сару по направлению к выходу. Осталось не более десяти футов, но они кажутся милей.
К нам подступают официанты, предлагают содействие, распахивают двери, страстно, надо думать, желая поскорей закончить это представление, и я с радостью принимаю их помощь. Мы вываливаемся из таверны в оцепеневший воздух бабьего лета, безумной влажностью наносящий непоправимый ущерб моему гриму, и я озираюсь в поисках ближайшей скамейки. Мы вихляем к автобусной остановке, оклеенной рекламой (которая, в свою очередь, усеяна граффити), и я позволяю Саре шлепнуться на жесткие деревянные рейки. Юбка ее задралась еще выше, чем прежде, обнаруживая краешек солнечно-желтых трусиков.
– Сидите здесь, – говорю я, переводя юбку на более скромную позицию. – Никуда не уходите.
Сара крепко хватает меня за руку:
– Не уходи. Все уходят.
– Мне нужно поймать такси.
– Не уходи, – повторяет она.
Раскорячившись на остановке – одна нога на скамье, вторая на мостовой, с запястьем, все так же стиснутым Сарой, я размахиваю свободной рукой, словно флажком бедствия, в надежде, что вдруг из темноты выплывет такси и спасет нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40