Она вскидывает ноги и устраивает их у меня на коленях. Педикюр у нее свежий, ногти светло-фиолетовые.
– Так вот, вы должны понимать, как трудно мне говорить о Раймонде. Не в моей воле было стать его… женой… – ее губы вновь кривит горькая усмешка, – но он был очень мне близок. Даже для «любовницы».
– Понимаю. Я вовсе не хотел вас обидеть…
– Разве дело еще не закрыто?
– Именно это мне все и говорят.
– Однако?
– Однако я на всех не равняюсь.
Вытянув пальцы ног к моей груди, словно балерина, Сара говорит:
– Можете себе представить, каково это простоять целый час на сцене на трехдюймовых каблуках? Адовы муки в ногах, мистер Рубио.
– Представляю. – Пора брать быка за рога. – Вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?
– Сейчас как раз в наших отношениях подходящий момент, чтобы вы решили поинтересоваться, не нужно ли мне помассировать ступни.
– В наших отношениях?
– Давайте интересуйтесь.
– Я бы предпочел задать вам несколько более подходящих вопросов.
– И я буду счастлива ответить на них. – Она все вытягивает мне на обозрение свои мускулистые икры. Не соблазняет. – Вы же хотели помассировать мне ступни.
Выбора, ясное дело, у меня нет. Она может вышвырнуть меня отсюда в любой момент, и, несмотря на остающиеся у меня вопросы, я бы солгал, утверждая, будто получаю лишь отвращение оттого, что допрос мой скатывается на столь неподобающий уровень. Приступаю к энергичному растиранию ступней. В руках у меня изящная ножка, твердая, но гладкая, и хотя осязание частично скрадывается перчатками, которые я вынужден носить, дабы скрыть когти, я не могу обнаружить ни единой мозоли.
– Вернемся к моему вопросу: вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?
– Думаю, что нет. Вот так, хорошо – там, там, колено – да, именно так…
– Вы когда-нибудь были в ночном клубе «Пангея»?
– Конечно, это же заведение Раймонда. – Она чуть приподнимается с мечтательной улыбкой на губах, будто припоминает что-то давно забытое. – На самом деле, я даже пела там однажды. Кажется, в новогоднюю ночь. Исполняла праздничное попурри.
– Донован Берк был менеджером «Пангеи».
Сара выплевывает в стакан кубик льда и вдруг отводит глаза:
– Правда?
– Итак, я повторяю вопрос: вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?
– Наверное… наверное, должна была.
– Должны были.
– Если он был менеджером, то должна была. Но я не помню. На Раймонда работала уйма народу. Менеджеры, инструкторы, телохранители – даже детективы, как вы.
– Таких детективов, как я, не существует, – качаю я головой.
– Я в этом совсем не уверена. Несколько месяцев назад еще один детектив из Лос-Анджелеса был счастлив уделить мне время…
Молниеносно я вскакиваю над Сарой Арчер; сердце готово выпрыгнуть из груди, кровь плещется по венам. Похоже, я перепугал бедную девочку, судя по тому, как она погружается в подушки, будто в трясину.
– Как его звали? Где вы его видели? Когда вы его видели?
– Я… я… я не помню, – заикается она.
– Его звали Эрни? Эрни Ватсон?
– Возможно…
– Возможно… или так?
– Может быть, и так. – Она запинается, нервничает, и хотя у меня нет никаких оснований запугивать свидетеля, она теперь, по крайней мере, ко мне не лезет. – Он был примерно вашего роста… Постарше, симпатичный…
– Как давно вы видели его?
– Это было после смерти Раймонда… в январе.
– По времени совпадает. – Эрни был убит в начале января, всего через несколько дней после того, как взялся за дело Макбрайда. – О чем он вас спрашивал?
– Ни о чем особенном, – отвечает Сара. – Мы лишь немного поговорили, и он сказал, что позвонит позже. Он дал мне карточку, свой здешний номер телефона… – Она тянется к стоящей рядом тумбочке – халат распахивается, обнажая бледную кожу, – и роется в сумочке. Мгновение спустя она извлекает маленькую визитную карточку и садится. Халат запахивается. А я все равно не смотрел.
Это обычная карточка «Джей amp; Ти», агентства Гленды. Время от времени сотрудники «Тру-Тел» используют «Джей amp; Ти» в качестве нью-йоркской штаб-квартиры; Эрни, должно быть, именно так и поступил. А это значит, что его записки, прежде не обнаруженные, могут и найтись, если поискать хорошенько. Я отмечаю про себя, что необходимо как можно скорей позвонить Гленде и заставить ее все там перелопатить.
– Вы не пытались звонить по этому номеру?
– Случая не представилось. И потом, мне казалось, он собирается вернуться, чтобы еще меня порасспрашивать. Но больше я его не видела.
Я не в состоянии справиться с дрожью в голосе, но героически пытаюсь скрыть ее кашлем и говорю просто:
– Он умер.
На лице ее лишь удивление и участие:
– Очень жаль.
– Его сбило такси.
– Очень жаль, – повторяет она. – По крайней мере, быстро.
Наша беседа прерывается дробным стуком в дверь.
– Должно быть, менеджер, – смотрит на меня Сара.
Я огладываюсь – и прежде чем кто-либо из нас успевает отреагировать, из-под двери показывается письмо, пауком-альбиносом скользит по полу и тормозит, уткнувшись в мои грошовые мокасины. Сверху нетвердыми, дрожащими буквами, словно писал третьеклассник, выведено имя Сары.
Я тянусь к нему и…
– Нет! – Что-то новое в ее голосе, что-то на грани смертельного ужаса. Будь она дином, я бы сразу понял – запах выдает.
– Я просто хотел…
– Я сама. Благодарю вас, но предпочитаю решать сама, когда мужчине пора склониться у моих ног.
Несмотря на сарказм, ясно, что настроение у Сары резко упало. Она с трудом волочит за собой ноги, будто те связаны, и чуть не до крови кусает губы. Медленно сгибаются колени, тело неохотно опускается следом, Сара припадает к полу и робко подбирает конверт, перебирая пальцами черные каракули, сложенные в ее имя.
– Что-то не так? – полувопросительно-полуутвердительно говорю я.
Скрежеща зубами, она качает головой:
– Нет… нет. Все в порядке. – Я вижу, как пульсируют ее виски. – Я очень устала, мистер Рубио. Наверное, нам лучше продолжить как-нибудь в другой раз.
Я предлагаю ей выпить, спрашиваю, не принести ли бутылку вина из бара, но она отказывается. Сара застывает у дивана, будто пустила глубоко в паркет корни страха.
– Может… может, вам лучше уйти, – говорит она, как и следовало ожидать. Я хватаю саквояж, перекидываю его через плечо, готовясь вернуться к роли Винсента, Странствующего Раптора, чьи пожитки тянутся за ним, пока он бороздит улицы Нью-Йорка.
– Вы правы, пора мне двигаться. Может, удастся поговорить позже.
– Наверное, так будет лучше всего.
– Я в «Плазе», если захотите меня отыскать. Поздняя регистрация в отеле была три часа назад. Может, послоняюсь по улицам и дотяну до ранней. Не придется платить за лишнюю ночь.
Однако ей, чувствуется, не до моих меркантильных проблем, так что мне остается горько оплакивать потерю случайного собеседника.
– Я вас провожу, – говорит она, не двигаясь при этом с места.
– Не беспокойтесь, я найду дорогу.
Открываю дверь – никого не видать. Кто бы ни доставил письмо – скорее всего, велосипедист-посыльный, понятия не имеющий о его содержимом, – он уже скрылся.
– Доброй ночи, – говорит она; похоже, к хозяйке возвращается та часть мозга, что отвечает за вежливость.
– И вам того же. Может, загляну завтра.
– Да, – машинально кивает она. – Завтра. – Дверь закрывается, и я снова в сыром коридоре, пронизанном ароматами прокисшего пива.
Мне необходимо поговорить с Глендой, а еще мне необходима хорошая порция базилика. Но какое-то предчувствие щекочет мне внутренности, и это предчувствие превращается в подозрение, а если я чему-то и научился от Эрни, так это относиться к любому предчувствию, как к подозрению, а к любому подозрению, как к факту.
Что бы ни означало это письмо, что бы ни было там внутри, оно было рассчитано на определенную реакцию. И реакция последовала. А за реакцией должны последовать некие события.
Если интуиция меня не обманывает – полагаться на нее – изрядная, по нынешним временам, авантюра, но что у меня осталось, кроме интуиции, – не пройдет и пяти минут, как Сара Арчер смоется из гардеробной, проследует по коридору до служебного входа и скроется в ночи.
А я отправлюсь за ней.
Если смогу поймать такси.
8
Эрни был таким: как швейцарские часы с шестью шестеренками, слегка неисправные. Его было не остановить; у него на все готов был ответ. Ты говоришь ему: «Мы не можем вести наблюдение, аккумулятор сдох», а он отвечает: «Прикурим у кого-нибудь». Ты ему: «Запасной аккумулятор тоже накрылся», а он тебе: «Купим новый». Теперь ты понимаешь, что увяз в игре, причем игра эта нешуточная, и ставки все выше. Раз уж начал ее, приходится играть до конца, хотя точно знаешь, что светит тебе только проигрыш. «У нас нет денег», – говоришь ты, а он тут же отвечает: «Позаимствуем аккумулятор на складе». И в конце концов ты воруешь машину, ведешь ночное наблюдение, преступая все границы местных законов, и возвращаешь машину на место, обычно с полным баком. По крайней мере, Эрни был вежлив. Мы с Эрни были отличной командой, и хотя наши методы подчас не совпадали, мы превосходно дополняли друг друга. В то время как Эрни мог висеть на хвосте у самой увертливой тени, однако имел привычку приводить в ярость свидетелей, так что в результате они лишь замыкались в себе, я отдавал предпочтение более благородным способам расследования, спокойно подводя подозреваемых к нужному мне ответу, часами убеждая их признаться и добиваясь своего так, что они сами не понимали, где совершили ошибку. Эрни напяливал на себя первое, что попадалось под руку; я был парнем от «Брук бразерз». Я не пользовался одеколоном; Эрни в нем чуть ли не купался, так как, будучи Карнотавром, несколько стыдился собственного запаха. Эрни был превосходным ряженым: в считанные минуты он воплощался в человека и обратно в динозавра, так что не раз пугался собственного отражения в ванной. Эрни был толстым, я – худым, Эрни был улыбчивым, я – хмурым, Эрни был оптимистом, я – пессимистом, Эрни был Эрни, и подчас он был настоящим дерьмом. Но он был моим Эрни, он был моим партнером, а теперь все пошло прахом.
Но большой брат по-прежнему наблюдает за мной, каждый день, за каждым делом, и неважно, насколько глубоко въелись мне в печенку навыки расследования, на них по-прежнему красуется несмываемое клеймо: ЗДЕСЬ БЫЛ ЭРНИ. Какая досада, что его нет рядом со мной, особенно сейчас, когда так стремительно уходит из поля зрения такси Сары Арчер.
– Сверни здесь направо, – прошу я таксиста. От него сильно несет карри.
– Сюда? – Он уже готов съехать на главную дорогу, в то время как машина Сары заворачивает в темную аллею.
– Нет, нет, чуть дальше.
– За тем такси, что ли?
– Да, да, именно за тем такси.
– Вам нужно за этим такси?
– Пожалуйста. – В полном соответствии с моей обычной сдержанностью я не хотел, прыгнув в машину, сразу требовать от водителя следовать за тем такси! Так что пришлось мне последние пять миль поработать озвученным планом города и то и дело менять направление в последнюю секунду. К счастью, мой шофер оказался превосходным слушателем, чуть ли не чересчур. Уже дважды я случайно указывал ему на улицы с односторонним движением, и оба раза он, словно робот, был слишком сосредоточен на безукоризненном следовании моим инструкциям, чтобы обращать внимание на мелочи вроде правил дорожного движения. Ладно. Это не мой город, так что делаю, что могу.
– Где мы? – спрашиваю.
– Э-э?
– Где мы?
– Да, да. Отличная еда!
Хоть английский его не идеален, он, по крайней мере, теперь понимает, что я желаю следовать за тем такси, причем на расстоянии. А я, по крайней мере, могу ненадолго откинуться на сиденье, расслабиться и…
Такси останавливается.
– Тридцать три пятьдесят.
Стараясь особо не высовываться, я бросаю взгляд через переднее стекло. В ста футах Сара вылезает из своего такси и торопливо перебегает через дорогу. Я швыряю таксисту пятидесятку – одну из двух, у меня оставшихся, но у меня нет времени дожидаться сдачи, – и он, впечатленный столь щедрыми чаевыми, предлагает взамен доставить меня в одно известное ему место, где я смогу сэкономить деньги и насладиться приятным женским обществом.
Сара проворно и с удивительным изяществом скользит сквозь уличные тени. В сравнении с ней я чувствую себя ослом, ревущим и выдающим свое присутствие каждым неверным шагом. Я стараюсь держаться от нее не менее чем в пятидесяти футах, то и дело ныряю за мусорные баки или прячусь за углами домов, дабы оставаться незамеченным.
Озираясь по сторонам, я никак не могу отыскать названия улицы или номера дома; будто здесь по округе бродил сбитый с толку Гамельнский крысолов, у которого спутались все ноты, так что не крысы, а уличные таблички сорвались из своих бетонных кроваток и побежали за ним в счастливую страну, не настолько охваченную искусством граффити. Я знаю только то, что мы с Сарой не одни на этой улице. Хотя, возможно, мы здесь единственные добропорядочные граждане.
Еще через несколько углов и закоулков этой безумной окраины мы оказываемся перед домом, который я принял бы за старый склад, если бы не блеклая вывеска, на которой жирными кривыми буквами выведено: «ДЕТСКАЯ КЛИНИКА». Между двумя закрытыми пандусами виднеется вход под навесом, и как раз к этой еле освещенной двери и устремляется Сара. Нырнув за почтовый ящик, разукрашенный изречениями в стиле граффити и боевыми кличами местных банд, я с удовольствием узнаю, что Рейна является девчонкой Джулио, по крайней мере именно так было 18.09.1994. Надеюсь, у них и сейчас все благополучно.
Перспектива общения с обитателями еще одной больницы выглядит не более аппетитной, чем отвратительное рыбное суфле с мятой в «Тар-Пит-клубе», но с моей работой выбирать не приходится: зажмурься и лопай.
Перед Сарой отворяется дверь клиники – не могу сказать, то ли ключ у нее есть, то ли ей изнутри открыли, – и она проскальзывает внутрь. Медленно повторив десять раз «Миссисипи», я перебегаю дорогу и бочком пробираюсь ко входу, в то время как глаза мои выпрыгивают из орбит, стараясь не упустить из виду больницу, дорогу, тени, всю окружающую тьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40