Совпадение? Возможно. Но он не был в этом уверен. В особенности учитывая то, что случилось девять лет назад. Как он мог забыть! Воспоминания преследовали его каждый раз, когда он глядел на Пола Катлера. И он гадал много раз, не добавятся ли еще два имени в список несчастных случаев. Из холла донесся скрип. Обычно пустой дом не издавал ни звука… Старик поднял взгляд, ожидая, что Люси появится в комнате, но кошки нигде не было видно. Он отложил статьи и встал с кресла. С трудом дотащился до холла второго этажа и стал смотреть вниз сквозь дубовые перила. Узкие светильники по бокам от входной двери не горели, первый этаж был освещен только единственной лампой в гостиной. Наверху также было темно, за исключением кабинета, где была включена напольная лампа. Дверь в его спальню напротив была открыта, в комнате было темно и тихо.
– Люси? Люси?
Кошка не отзывалась. Старик прислушался. Больше никаких звуков. Везде было очень тихо. Он повернулся, чтобы войти обратно в кабинет. Вдруг кто-то напал на него сзади, из спальни. Прежде чем он смог повернуться, мощные руки сомкнулись на его шее, приподнимая его от земли. Запах латекса исходил от обхвативших его рук.
– Кonnen wir reden mehr, Ухо.
Голос принадлежал его гостю, Кристиану Кноллю. Он с легкостью перевел: «Теперь мы можем продолжить разговор, Ухо».
Кнолль сжал его горло сильнее, и у него перехватило дыхание.
– Жалкий русский. Плюнул мне в руку. Кем, черт побери, ты себя возомнил? Я убивал и за меньшее.
Он ничего не сказал, жизненный опыт научил его хранить молчание.
– Ты скажешь мне то, что я хочу знать, старик, или я убью тебя.
Борисов вспомнил похожие слова, сказанные пятьдесят два года назад. Геринг рассказывал обнаженным солдатам о том, какая участь их ждет, перед тем как они начали лить воду. Что сказал этот немецкий солдат, Матиас? «Это честь – бросить вызов своему палачу».
– Ты знаешь, где Макаров, не так ли?
Борисов попытался покачать головой. Кнолль сильнее сжал руки.
– Ты знаешь, где находится das Bernstein-zimmer, не так ли?
Он почти потерял сознание.
Кнолль ослабил хватку. Воздух хлынул в его легкие.
– Со мной шутки плохи. Я проделал длинный путь, чтобы получить информацию.
– Я ничего не скажу.
– Ты уверен? Ты сказал раньше, что тебе не много осталось. Теперь даже меньше, чем ты думаешь. А что твоя дочь? Твои внуки? Тебе бы не хотелось провести с ними еще несколько лет?
Ему бы хотелось, но не так сильно, чтобы дать запугать себя какому-то немцу.
– Пошел к черту, герр Кнолль.
Кнолль приподнял его хилое тело над лестницей. Старик попытался закричать, но прежде, чем он смог набрать воздуха, он полетел головой на дубовые ступеньки и покатился вниз. Руки и ноги цеплялись за перила, когда сила тяжести заставляла его кубарем катиться вниз. Что-то хрустнуло. Сознание угасало и снова вспыхивало. Боль жгла спину. Он в конце концов приземлился спиной на твердую плитку, сильнейшая боль пронизывала верхнюю часть его тела. Его ноги онемели. Потолок кружился над головой. Он услышал, как Кнолль сбегает вниз по лестнице, потом увидел, как тот склонился над ним и приподнял его за волосы. Ирония судьбы. Он был обязан жизнью немцу, а теперь немец же забирал ее.
– Десять миллионов евро – это, конечно, хорошо. Но ни один русский засранец не плюнет на меня.
Старик попытался плюнуть снова, но во рту пересохло и челюсти не двигались.
Руки Кнолля сомкнулись на его шее.
ГЛАВА XV
Атланта, Джорджия
Суббота, 10 мая, 21.35
Сюзанна Данцер наблюдала за этой сценой в окно и слышала хруст, когда Кнолль сломал старику шею. Она видела, как тело старика безвольно упало, его голова была повернута под неестественным углом.
Кнолль отпихнул Борисова в сторону и ударил его ногой в грудь.
Сюзанна напала на след Кнолля этим утром, вскоре после прибытия в Атланту рейсом из Праги. Его действия пока были предсказуемы, и она с самого начала обнаружила его, когда он совершал рейс по району, разведывая. Любой компетентный эквизитор всегда вначале изучал местность, убеждаясь в том, что след не был ловушкой.
А уж в чем в чем, но в этом Кнолль был хорош.
Он оставался в своем отеле в деловой части города большую часть дня, и она следила за ним и тогда, когда он в первый раз был у Борисова. Но вместо того, чтобы вернуться в отель, Кнолль ждал в машине в трех кварталах от дома и затем вернулся туда после наступления темноты. Она видела, как он вошел через заднюю дверь, дверь была, очевидно, не заперта, так как ручка повернулась с первого раза.
Ясно, что старик не согласился сотрудничать. Нрав Кнолля был хорошо известен. Он сбросил Борисова с лестницы так небрежно, как другой бросил бы бумагу в мусорное ведро, а потом сломал ему шею с явным удовольствием. Сюзанна уважала таланты своего противника, зная, что он носит кинжал около предплечья и не колеблясь пользуется им.
Но и у нее самой были кое-какие таланты.
Кнолль выпрямился и осмотрелся.
Из ее укрытия все было прекрасно видно. Черный гимнастический костюм и черная кепка, надетая на светлые волосы, помогали ей сливаться с ночью. Комната, в которую вело окно, гостиная, была не освещена.
Неужели он почувствовал ее присутствие?
Она присела под подоконником в высоких остролистах, растущих вокруг дома, и спряталась в колючих листьях. Ночь была теплая. Капли пота выступили у нее на лбу. Сюзанна осторожно приподнялась и увидела, что Кнолль исчез на верху лестницы. Шесть минут спустя он вернулся с пустыми руками, его пиджак был опять в порядке, галстук идеально повязан. Она увидела, как он наклонился и проверил у Борисова пульс, а затем прошел в заднюю часть дома. Через несколько секунд дверь открылась и вновь закрылась.
Сюзанна подождала десять минут, прежде чем прокрасться вокруг дома к задней двери. Рукой, одетой в перчатку, она повернула ручку и вошла внутрь. Запахи антисептика и старческого жилья висели в воздухе. Она пересекла кухню и вошла в прихожую.
В столовой ей навстречу внезапно выпрыгнула кошка. Ее сердце подпрыгнуло, и она остановилась, проклиная животное.
Женщина перевела дух и вошла в гостиную.
Обстановка здесь не изменилась со времени ее прошлого посещения три года назад. Та же бугристая софа, настенные часы с боем и тяжелые настольные лампы. Литографии на стенах вначале заинтриговали ее. Она гадала, могут ли среди них быть оригиналы, но пристальный осмотр в прошлый раз показал, что все они были копиями. Она вторглась к нему однажды вечером, когда Борисов ушел, ее поиски ничего не дали, только несколько журнальных и газетных статей о Янтарной комнате. Ничего ценного. Если Петр Борисов знал что-либо о местонахождении Янтарной комнаты, он бы, конечно, не стал этого записывать либо не стал бы держать эту информацию в своем доме.
Сюзанна прошла мимо тела в прихожей и поднялась по лестнице. Еще одна быстрая проверка в кабинете ничего не дала, кроме того, что Борисов, очевидно, недавно читал некоторые материалы по Янтарной комнате. Несколько статей были разбросаны по тому же креслу, которое она помнила с прошлого раза.
Она снова спустилась.
Старик лежал лицом вниз. Она проверила пульс. Его не было.
Хорошо.
Кнолль избавил ее от хлопот.
ГЛАВА XVI
Атланта, Джорджия
Воскресенье, 11 мая, 8.35
Рейчел остановила машину у подъезда дома своего отца. Утреннее небо в середине мая было ослепительно голубым. Дверь гаража была поднята, «олдсмобиль» стоял снаружи, роса блестела на его вишневой полированной поверхности. Картина была странная, так как ее отец обычно ставил машину в гараж.
Дом немного изменился со времени ее детства. Красные кирпичи, белая отделка, угольного цвета кровля. Магнолия и кизил росли перед входом, посаженные двадцать пять лет назад, когда их семья въехала сюда. Теперь они разрослись, как и остролист с можжевельником, окружающие фасад и боковые стены. По ставням был виден возраст дома, мох медленно подбирался к кирпичам. Внешний вид здания требовал заботы, и Рейчел мысленно взяла себе на заметку поговорить об этом с отцом.
Рейчел припарковалась, дети выскочили из машины и побежали вокруг дома к задней двери.
Она проверила машину отца. Не заперта. Она покачала головой. Он просто отказывался запирать что-либо. Утренняя «Конститьюшн» лежала на крыльце, она подошла и подняла ее, затем прошла по цементной дорожке к задней части дома. Марла и Брент звали Люси во дворе.
Кухонная дверь была также не заперта. Над раковиной горел свет. Насколько ее отец был беспечен по поводу замков, настолько же он психовал по поводу света, зажигая его, только когда это было абсолютно необходимо. Он бы непременно выключил его прошлым вечером, перед тем как лечь спать.
Она позвала его:
– Папа? Ты здесь? Сколько раз мне еще повторять тебе, чтобы ты запирал дверь?
Дети звали Люси, потом протиснулись сквозь открывающиеся в обе стороны двери и побежали в столовую и гостиную.
– Папа? – позвала она громче.
Марла вбежала обратно в кухню:
– Дедушка спит на полу.
– О чем ты?
– Он спит на полу возле лестницы.
Рейчел кинулась из кухни в прихожую. Неестественный угол, под которым была повернута голова ее отца, свидетельствовал о том, что ее отец не спал.
* * *
– Добро пожаловать в Музей высокого искусства, – приветствовал стоящий на входе человек каждого проходившего в широкие стеклянные двери. – Добро пожаловать. Добро пожаловать.
Люди продолжали проходить по одному сквозь вертушку. Пол ждал своей очереди.
– Доброе утро, господин Катлер, – сказал человек на входе. – Вам не нужно было ждать. Почему вы сразу не подошли?
– Это было бы нечестно, господин Браун.
– Членство в совете должно давать некоторые привилегии, разве нет?
Пол улыбнулся:
– Наверное. Меня здесь должен ждать репортер. Мы договаривались встретиться с ним в десять.
– Да. Он ожидает на главной галерее с самого открытия.
Пол устремился туда, его каблуки цокали по отполированной террасе. Четырехэтажный атриум был открыт до потолка, полукруглые пешеходные проходы опоясывали стены на каждом этаже, люди ходили вверх и вниз, и шум от негромких разговоров наполнял воздух.
Катлер не мог придумать лучшего времяпрепровождения в воскресное утро, чем пойти в музей. Он не часто ходил в церковь. Не то чтобы он не верил. Просто его больше привлекали творения рук человеческих, нежели размышления о некоем всемогущем существе. Рейчел была такая же. Он часто думал, не влияет ли негативно их безразличное отношение к религии на Марлу и Брента. Может, детей нужно было приобщать к вере? Так он ей и сказал. Но Рейчел не согласилась. Пусть они сами решают, в свое время. Она была убежденной атеисткой.
Это был их обычный спор. Один из многих.
Он прошелся по главной галерее, выставленные здесь картины были образчиками того, что находилось в остальном здании. Репортер, худощавый проворный человек с бородкой и фотоаппаратом, висящим на правом плече, стоял перед большой картиной, написанной маслом.
– Вы Гейл Блэйзек?
Молодой человек обернулся и кивнул.
– Пол Катлер. – Они обменялись рукопожатием, и Пол показал на картину: – Она прекрасна, не так ли?
– Последняя работа Дель Сарто, как мне кажется, – ответил репортер.
Пол кивнул:
– Нам удалось уговорить частного коллекционера предоставить ее на время вместе с несколькими другими прекрасными полотнами. Они на втором этаже вместе с остальными работами итальянцев четырнадцатого и восемнадцатого веков.
– Я учту, что их надо будет посмотреть перед уходом.
Катлер взглянул на большие настенные часы. 10.15.
– Извините, что опоздал. Почему бы нам не побродить здесь, пока вы задаете свои вопросы?
Молодой человек улыбнулся и достал диктофон из сумки на плече. Они пошли по широкой галерее.
– Приступлю сразу к делу. Как давно вы состоите в совете музея? – спросил репортер.
– Уже девять лет.
– Вы коллекционер?
Он усмехнулся:
– Едва ли. У меня есть только пара картин маслом и несколько акварелей. Ничего существенного.
– Мне говорили, что ваши таланты лежат в сфере организации. Администрация превосходно отзывается о вас.
– Я люблю свою волонтерскую работу. Это место особенное для меня.
Шумная группа подростков устремилась из мезонина в галерею.
– У вас образование в сфере искусства?
Катлер покачал головой:
– Не совсем. У меня степень бакалавра по политологии в Университете Эмори и несколько курсов по истории искусств. Затем я выяснил, чем занимаются историки искусств, и пошел в юридическую школу.
Он пропустил историю о том, как его не приняли с первого раза. Не из тщеславия – просто спустя тринадцать лет это уже не имело значения.
Они обошли двух женщин, восхищавшихся картиной, изображавшей святую Марию Магдалину.
– Сколько вам лет? – спросил репортер.
– Сорок один.
– Вы женаты?
– Разведен.
– Я тоже. Как вы справляетесь с этим?
Катлер пожал плечами. Необязательно как-то комментировать это.
– Справляюсь.
На самом деле развод означал неприбранную квартиру и ужины либо в одиночестве, либо в компании деловых партнеров, за исключением двух дней в неделю, когда он ужинал с детьми. Общение было ограничено деятельностью Государственной коллегии, что было единственной причиной того, что он работал в стольких комитетах, чтобы занять свое свободное время и выходные, когда он не встречался с детьми. Рейчел хорошо относилась к его визитам. Пожалуйста, в любое время. Но он не хотел мешать ее общению с детьми и понимал ценность порядка и необходимость постоянства.
– Может быть, вы расскажете немного о себе?
– Прошу прощения?
– Я часто прошу об этом людей, которых интервьюирую. Они могут сделать это гораздо лучше, чем я. Кто знает вас лучше вас самого?
– Когда администратор попросил меня поучаствовать в этом интервью и показать вам музей, я думал, статья будет о музее, а не обо мне.
– Так и есть. Для воскресного выпуска «Конститьюшн». Но мой редактор хочет разместить на полях статьи информацию о важных людях. Живые люди, скрывающиеся в тени выставок.
– А кураторы?
– Администратор сказал, что вы здесь одна из центральных фигур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50