С усиками, аккуратно огибающими верхнюю губу. Известное сравнение «элегантный как рояль» нуждалось бы в уточнении: белый рояль с черной клавиатурой.
Грудь брюнета распирал с излишком забранный в нее воздух, и посему смотрелся он довольно-таки представительно, хотя вертлявость натуры все-таки проглядывала за маскарадом лоска. Выдавали глаза – черненькие, бегающие, привыкшие, глядя прямо, не упускать из внимания происходящее по сторонам.
– Прошу прощения, – повторил брюнет бархатным голосом и меленько, словно полоская горло, хохотнул. – Фамилия ваша не Коломина случайно? Или ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – произнесла Жанна сквозь зубы, видимо польщенная, потому как уж слишком небрежно произнесла.
Далее в коридоре случилось некоторое изменение мизансцены, поскольку из тамбура в вагон шагнула личность в кепочке – сосед Вероники Степановны, владелец тюков, он же зачинщик новой личной жизни на востоке бывшего советского пространства.
Вкрадчиво, по-тигриному выгнув костистый хребет, проступавший под твидовым пиджачком, зачинщик двинулся в купе, жизнерадостно улыбаясь всем своим землистым лицом. Крупно и выпукло вмонтированные в его десны нержавеющие зубы сжимали скверную папиросу.
– Эй, любезный, – театрально выкинув полную руку с сигаретой, обратилась к нему Вероника Степановна, – за вашими коробами похоронен мой чемодан. Выньте его, там кофта, а то декольте, знаете ли, мне с не давних пор не идет.
– Мне тоже в башку надуло, – нелогично согласился железнозубый, не дрогнув лицом и папиросы изо рта не вынимая. И скрылся в купе. Затем дверь отъехала вновь. – Щели не могут законопатить, сволочи! – закончил с чувством и мощно двинул дверь обратно в косяк.
– Не выношу самолеты, – поведала Вероника Степановна расстроенно. – Клаустрофобия у меня, то бишь – боязнь замкнутого пространства. А поезд – тоже мучение… Достанется такой вот в соседи… Храпит, как слон. И чеснок еще. Вчера на ночь – три головы съел. С поллитрой. А-ат-мосфера…
– Жуть какая, – вздохнула Жанна.
– Нравы, – поднял брюнет бровь и изогнул губу, придав физиономии выражение какого-то горестного размышления.
Ракитин и Градов незаинтересованно переглянулись. Проблемы быта в дороге занимали их в незначительной степени, хотя обоим требовалось срочным образом побриться и переменить белье.
– Слюшай, ты, дорогой, – послышался придушенный зов, и Ракитина поманил из купе волосатый палец Рудольфа Ахундовича.
Рудольф Ахундович сидел на нижней полке, поджав под себя ноги и упираясь большой круглой головой в верхнюю полку. Взгляд его добрых глаз светился смущением и растерянностью.
– Слюшай, – жарко зашептал он в ухо Александра, озираясь по-лошадиному на Ивана Ивановича, спокойно лежавшего в постели с газетой в руках. – Жэнщина видел?
– Рыжую, что ли?
– Какой рижий? Золото, а не волос! Огон, понял?
– Н-ну… – подтвердил Александр неуверенно.
– Слюшай, ты будь друг, а? – Рудольф Ахундович приложил ладонь к сердцу. – Поговори, а? Выясни, а?
– Что выяснить?
– Замужем, нет?
– Это зачем? – спросил Александр подозрительно.
– Ну ты поговори, а? У меня с жэнщин плохо выходит. А ты спросишь, тебе тьфу-тьфу. А незамуж, пригласи к нам. Пообедать. Напитк есть, колбас-малбас есть, прям как в ресторан, скажи.
– Артистка она, – невпопад доложил Ракитин.
– Кто? Я так и думал! Сильно красива!
– Разговорный жанр.
– Все равно…
– Попробуем… – пожал плечами Александр.
Но, видимо, Рудольф Ахундович опоздал… Возле Жанны уже вращался угодливым бесом модный брюнет. До Ракитина, вставшего неподалеку и старательно глазевшего в проносившиеся дали, донесся разговор.
– Странные чувства овладевают мной, – пел брюнет. – Я всего лишь неделю как из Парижа, там все в цвету, каштаны… И, – он очаровательно улыбнулся, – никаких затруднений с рестораном, да и с вагоном-рестораном никаких затруднений, что примечательно. Я туда тоже поездом. Утомительно, конечно, сплошные границы, таможни… Но – впечатления, Европа…
– А по какому случаю? – спросила Жанна настороженно.
– В Париже-то? – услужливо подхватил брюнет. – А… у меня там филиал фирмы.
– Вы – коммерсант?
– Так точно. – Он наклонил голову, продемонстрировав тщательно завуалированную лысинку. – М-да… Сергей Иннокентьевич, кстати… гм.
– Очень приятно.
– Во-от. Так что буквально еще на днях бродил под сенью Эйфелевой башни, а теперь вот пребываю в тревожной глубине российских пространств, ха-ха… Направляюсь в «горячую точку». – Он вдруг напустил на лицо серьезность. – Ничего не поделаешь, бизнес… А вы, простите, зачем в Душанбе?
– Гастроли, – отвечала Жанна вяло. – Обещали выступления…
– Да… для такой работы нужен… не только талант… А семья ничего? – сплетал брюнет сеть.
– Нет семьи, – произнесла Жанна жестко. – Пойду я. – И ушла в купе.
Брюнет, поскучав с минуту, подвинулся ближе к Александру.
– Артистка, – сообщил, загадочно улыбаясь.
– Угу, – отозвался Ракитин равнодушно.
– Жанр сатиры и юмора. При такой внешности ей только народ и потешать, – усмехнулся брюнет, прикрыв рот ладонью. – Ноги кавалерийские, нос добермана-пинчера…
– А чего ж клеимся? – спросил Александр грубо.
Брюнет помолчал. Затем, сочтя тон собеседника не
столько проявлением недоброжелательности, сколько фамильярностью, объяснил с ноткой доверия:
– Походная жизнь… А с лица воду не пить, тем более медики ратуют за кипяченую и нарзан. И такая кобыла после стакана – вариант подходящий. Ха-ха-ха…
Ракитин, прищурившись, вскользь обернулся на его сытенькое смешливое личико, удобренное кремами до и после бритья.
– Весна, – развивал брюнет новую тему, – красна. Пора, наверное, скоро техосмотр проходить; вы не в курсе, налог на дороги не повышали?
– Не в курсе.
– Жаль.
– У вас «Жигули»? – стараясь не привнести в вопрос иронии, полюбопытствовал Ракитин.
– «Мерседе-ес», – протянул брюнет оскорбленно, расстегивая пиджак и поглаживая себя по округлому животику. – Я уважаю, когда в машине простор… Хочу вот поменять, правда. На «Линкольн». Тачка – атас! Просто диван на колесах! Не доводилось на нем порулить?
– Порулить – нет, – признался Ракитин честно.
– Ну! Много, доложу, потерял! – констатировал брюнет, переходя на «ты». – Восемь цилиндров, автомат, кондишн… Сейчас вот съезжу в Душанбе, дело прокручу и сразу покупаю!
– У вас отличная работа, – заметил Александр. – Высокооплачиваемая, чувствую.
– При чем здесь работа, – покривился брюнет. – Работаю на фабрике. У меня дело. Разные вещи.
– И если не секрет, какое?
– Создаю фонд! – Он поднял палец, и на лице его проявилась торжественность. – Помощи русскоязычным беженцам из солнечного Таджикистана.
– И каким образом вы собираетесь им помогать?
– Ну, – произнес брюнет, замявшись, – этот вопрос…
– Интересует вас менее всего, – добавил Ракитин. – Главное – получить деньги под те или иные программы. Я прав?
– Помогать прежде всего надо себе, – ответил собеседник с многозначительной улыбкой. – Таков закон нашего жестокого мира, – резюмировал со вздохом и осмотрелся вокруг, заскучав. – Ладно, – зевнул, – давайте лучше о дамах. – И, лязгнув зубами, перешел на шепот: – Кикимора там одна? В купе?
– С дедушкой, – ответил Александр. – Который осколок шариата.
– В халате такой? – Брюнет передернул плечами, как бы обозначая на себе халат.
Тут дверь купе, где обитала обсуждаемая пара, вновь отъехала вбок, и Ракитин с брюнетом потеснились, пропуская Жанну. Подойдя к соседнему окну и ухватившись за поручни, она предалась дальнейшему созерцанию бегущей мимо местности.
– Послушайте, – обратился Александр к брюнету лениво. – Вот у меня вопрос. Дело, видите ли, в том, что в последнее время обстоятельства принудили меня к тому, что я как бы исследую жизнь и людей, вернее, переосмысливаю…
– Ну-ну, – поддержал брюнет с пониманием.
– М-да. Ну так смотрю, к примеру, на вас.
– Да давай на «ты»…
– На тебя. Ну-с, каков вывод?
– Слушаю, – отозвался брюнет уважительно.
– Болтун… – Ракитин говорил размеренно и вдумчиво. – Хвастун. Махинатор. Жизненное кредо: больше хапнуть, красиво пожить. Идея будущего фонда: сыграть на общественных интересах, выиграв на личных. Я не пытаюсь оскорбить, – поправился проникновенно, – я попросту жёстко объективен, хотя… кто знает, вдруг ошибаюсь?.. Но – едва ли. Итог, следовательно, выходит со знаком «минус», ибо потребление значительно превышает отдачу. Не смущает итог?
Жанна, коротко обернувшись, хмыкнула, покачав головой.
– Ну ты, конечно, хам! – сказал брюнет с чувством. Взгляд его несколько одичал, и на лице проступили пунцовые пятна. – Но слушай. Если о душе мне предлагаешь поразмыслить, попик новоявленный, то я материалист. Со всеми втекающими и вытекающими. Тоже мне здесь… ярлыки клеить… Деловой! – Он запыхтел. – Сектант прямо какой-то…
– Да не сектант я, – ответил Александр миролюбиво. – К тому же меня тоже материалисты воспитывали. Но очевидность существования бога и сатаны мне пришлось уяснить, это да. Тому были причины.
– А-а-а, – застонал брюнет ядовито, – так ты это…самоутверждаешься? Поздновато начал, парнишечка. Да и мода на такие завихрения прошла. Отстал ты от жизни.
– А я к ней только готовлюсь, к жизни, – возразил Александр бесстрастно. – Очищаюсь я. От накипи. Очень полезно.
– Как чайник? – сострил брюнет.
– Как больной от шлаков. Голоданием после сытости.
Жанна прыснула в кулак задавленным смешком.
– Ну короче, чего тебе надо? – покосившись на нее, вопросил брюнет злобно. – Голодающий…
– В настоящий момент?
– Хотя бы!
– А… пригласить девушку в наше купе, – объяснил Ракитин, потягиваясь. – К обеду. Покуда ты ее не перехватил, ловкач этакий.
– Успеха, – прошипел брюнет, недобро прищурившись, и ушел в тамбур, громко хлопая за собою дверьми.
– А вы оригинальный тип, – заметила Жанна Ракитину.
– Простите, – вздохнул он, – но как-то так вышло… Глупо, конечно… Да! Вас в самом деле приглашают на обед. Я здесь ни при чем, меня просили передать…
– Кто же?
– Один застенчивый человек. Ручаюсь – неплохой и искренний. Ходатайствую за него: не откажите. Купе номер три.
– Неплохой, искренний, – повторила Жанна. – У вас что, для всех припасены характеристики? Вы кто по профессии?
– Так мы идем на обед?
– Идем. Все же… Вы, случаем, не психолог?
– Я альпинист, – сказал Ракитин. – Покоряю вершины. Тем и пробавляюсь.

ВЛАСОВ

В замызганный серый Уральск Власов прилетел утром и, оставив в зале прилета под надзором Мартынова явно невыспавшегося, зябко жавшегося в просторном шерстяном пальто Астатти, одичало озиравшегося на интерьер замызганного аэропортишки, двинулся в кабинетик уполномоченного ГБ.
Казахские коллеги в долгие разговоры вдаваться не стали, сообщив: машина с частными номерами уже стоит у дверей аэропорта, шофер – местный, внешние признаки его социального типа неопределенны, как заказывали; езжайте с ним на вокзал и выкупайте забронированные билеты – поедете в одном вагоне с объектами.
– А как насчет купе? – с надеждой вопросил Власов. – Хотя бы одно местечко рядом с ними…
– Не знаем, не знаем… Это – к шоферу, он вас свяжет с людьми, что ваших телят пасут, а уж с ними и…
Коллеги не скрывали своего формализма и надменной, граничащей со скрытой враждебностью незаинтересованности…
Впрочем, подобному отношению к себе Власов не удивлялся и оказанную ему поддержку расценивал, соотнося с теперешними временами, как проявление высочайшей и милостивейшей воли.
Вернувшись обратно в зал, он бодрым голосом поведал Астатти, что созвонился с нужными людьми, машина на месте, клиент под присмотром, так что пусть мистер ни о чем не переживает.
По окончании своего оптимистического доклада Николай непринужденным движением снял с головы кепку, сунул ее под мышку, боковым зрением отследив, что сутулый угрюмый тип в шляпе, сидевший возле Димы Воропаева, прилетевшего в Уральск тем же рейсом, толкнул того в бок, – мол, трогайся, все в порядке…
Понурого Дипломата сопровождал его офицер-куратор.
Проходя через зал, Власов почувствовал внезапную ломоту в затылке, подумав, насколько же запутанной и непредсказуемой вырисовывается текущая ситуация с ее бестолковыми персонажами: чудик Ракитин; непонятно каким образом примкнувший к нему сосед-профессор; этот проклятый перевербованный агентишка, к которому в дальнейшем наверняка примкнут его цэрэушные соратнички; еще – хитрожопый американец-мафиози в довесок…
А ведь вчера поздним вечером на встрече с хорошо знакомым солидным бизнесменом ему, Николаю, предлагалось срочно заняться выбиванием долга из одного недобросовестного и наглого типчика, подходы к которому у Власова имелись. Гонорар обозначался кругленькой цифрой в сто тысяч доларов. Для выполнения задачи, как он прикидывал, потребовалось бы около недели.
Вопрос: где он и где он должен быть?
Э-эх!
Выкупив билеты и переговорив с операми, наблюдавшими за объектами, Власов остался на вокзале; Мартынов же и Астатти отправились обедать в город.
Сидя в кабинете вокзального начальника милиции и попивая с милицейскими и гэбэшными сыскарями водочку местного розлива под буфетную закусь, был Власов внезапно озарен интересной идеей.
– А карманников у вас нет? – спросил он узкоглазого толстого шефа полиции, чьи свисающие со щек складки-брылья делали его похожим на собаку породы мастино. – Карманных? – И рассмеялся невольному каламбурчику.
– Какие проблемы! – растопырил картинно пухлые пальцы блюститель порядка. – А чего хочешь?
– Узнать хочу, что у наших ребят, как говорится, в рюкзаках?.. – Власов подмигнул собутыльнику. – Как, проверим?
– А… зачем карманники? Можно – официальный шмон, предлог найдем…
– Насторожит! – хрустя крепким соленым огурцом, мотал головой Власов. – Не-е!
Что находилось в рюкзаке, выяснить не удалось, но бумажник с паспортами и деньгами Власову вскоре принесли.
– В карманах у них более ничего, – сказал милицейский шеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45