– А она понимает, что она рисует? – Рыжеволосая дама сочувственно погладила Эмму по руке. – Похоже, вы тоже жертва амнезии? Мой муж все об этом знает, может быть, он предложит вам какое-нибудь средство, поскольку, кажется, способен победить этот недуг, когда пожелает.
– Довольно! – Взяв спутницу за руку, Локвуд потащил ее дальше.
Эмма изумленно переглянулась с кузиной.
– Обязательно заезжайте к нам, леди Локвуд! – сказала вслед Локвудам Дельфина.
– Не могу, я завтра уезжаю в Париж! – прокричала женщина.
– Черт побери! – рявкнул граф.
Больше девушки ничего не услышали, поскольку Локвуды скрылись из виду.
– Очень странно, – взволнованно сказала Дельфина. – Знаешь, когда я в прошлый раз их видела, они ворковали как голубки.
– Время все меняет, – пробормотала Эмма. Толпа юнцов, колотящих тростями, с каждой минутой увеличивалась. Черт возьми! – Так где же лорд Чад?
– Его перехватил Палмерстон, – вздохнула Дельфина. – Я видела, что он затаился поблизости, когда упал занавес. Я уверена, что они прячутся в карете, обсуждают стратегию. Мне бы очень хотелось, чтобы премьер-министр усвоил хоть какие-то правила приличия относительно светских развлечений.
– Тогда я подожду на улице.
– Я пойду с тобой, – подобрала юбки Дельфина. Но тут к кузине подошла леди Мейблторп, чтобы поговорить о благотворительном мероприятии.
Так они никогда отсюда не выйдут. Вздохнув, Эмма нырнула в дверь.
Головная боль мгновенно ослабла. Небо прояснилось, ночной ветерок, прохладный и нежный, намекал на приближающееся лето. Если не считать фырканья лошадей и покашливания кучеров, часами дожидавшихся возвращения хозяев, все было тихо. Ни лорда Чада, ни премьер-министра Эмма поблизости не заметила.
Звук шагов привлек ее внимание. Кто-то шел по улице. Цилиндр покачивался в такт широким шагам.
Мужчина поднял голову, и Эмма, ожидавшая увидеть лорда Чада, поняла, что ошиблась. Их взгляды встретились, и незнакомец ускорил шаг. Теперь он поднялся на тротуар. Эмма ощутила тревогу. Она дернула дверь, но ту заклинило. Она вложила в рывок всю свою силу. Тщетно. Мужчина поднял трость. Схватившись за дверной молоток, Эмма забарабанила в дверь. Где же лакеи?
В основании трости что-то блеснуло.
Клинок!
– Уходите! – крикнула Эмма.
Глупая! Вспотевшая ладонь соскользнула с ручки двери. Эмма, спотыкаясь, чуть отступила. Теперь незнакомец меньше чем в пяти ярдах от нее… Она снова дернула дверь.
Огромная дубовая створка распахнулась, отбросив ее в сторону. Обернувшись, Эмма увидела, как мужчина, уронив трость, бросился в лабиринт карет.
– Все в порядке? – Окинув ее быстрым взглядом, Джулиан поспешил за мужчиной.
Свет, лившийся из открытой двери, слепил ее. Эмма заморгала и толкнула дверь.
– Что случилось?
– Извините, – сказала Эмма появившейся блондинке. – Миссис… Миссис Мейхью? Я вас не заметила.
Миссис Мейхью, прищурившись, посмотрела на нее, потом молча оглядела улицу. Без сомнения, ищет Джулиана. Эмма, прислонившись к стене, тоже поискала его взглядом. Сердце молотом стучало в груди. Не надо ей было уезжать из Даррингема.
Спустя минуту появился Джулиан. Когда он остановился возле лестницы, чтобы подобрать брошенную трость, появилась его карета с герцогской эмблемой на дверце.
– Чем-нибудь помочь? – поспешил к ним швейцар.
– Нет, – ответила Эмма, не сводя глаз с предмета в руке Джулиана.
Когда он поднял трость, она увидела, что это скрытое оружие вроде того, каким вооружался лорд Чад, когда отправлялся в трущобы по благотворительным делам Дельфины.
Взглянув на Джулиана, Эмма покачала головой:
– Не представляю, чего он хотел. Это не похоже на попытку ограбления.
Блондинка шагнула вперед.
– Оберн, я…
– Подожди минуточку, будь так добра, – сказал он.
Миссис Мейхью прелестно зарделась. Даже очаровательнее, чем леди Эдон. Эмма чувствовала, что у нее тоже загорелись щеки. С чего она взяла, что Джулиан собирается возобновить их старый роман? У него широкий выбор, каждая следующая поклонница краше предыдущей.
Миссис Мейхью вернулась в дом. Джулиан выразительно посмотрел на швейцара, и тот, понимающе хмыкнув, удалился вслед за ней. Когда дверь закрылась, Джулиан приподнял трость.
– Это странно.
– Да, очень странно, – согласилась Эмма. – Честно говоря, я предпочитаю сельскую жизнь.
– Я о другом! С такими тростями не болтаются по Гановер-сквер, бросаясь на встречных. Ты его разглядела?
– Да, немного.
– Узнаешь?
– А где я его встречу? – усмехнулась Эмма. – Я мало знакома с преступным миром. Но… знаешь, я действительно думаю, что это странно. Он, возможно, индиец. Цвет его лица… – Она запнулась, когда Джулиан повел бровью. – В этом нет ничего особенного. Может быть, он моряк или работает в доках…
– Возможно, и ничего. Но это навело меня на мысль. Ты знаешь, что на твоих картинах написаны военные инструкции?
Удивляться было бы глупо. Ведь строки взяты из писем, которые она забрала у того солдата.
– Правда?
– Я не уверен, – сказал Джулиан. – Но они вызывают у меня дурное предчувствие.
Тревожная мысль пронзила Эмму. Да, она убила того солдата. Он был мертв, когда она покидала палатку. А что, если нет? Что, если он видел картины? И, узнав цитаты из писем, понял, где ее искать, и послал друга отомстить?
Но даже если он и выжил, как бы он увидел ее картины? Его речь свидетельствовала о низком положении, вряд ли у него есть доступ в высший круг, таких людей на балы не приглашают.
– Я думаю, ничего серьезного нет, – сказала она.
– Хотел бы я в это верить. У тебя есть еще картины? И откуда ты списала эти строчки?
– Я… у меня действительно есть кое-что, но я не думаю…
– Эй!
Оба так быстро повернулись, что Эмма оступилась. Джулиан схватил ее, помогая удержаться на ногах, отчего лорд Чад заметно помрачнел. За ним по ступеням поднимался лорд Палмерстон, рассеянно улыбаясь Джулиану.
– Эй, Оберн, руки прочь от моей кузины!
– Все в порядке, – быстро сказала Эмма. Джулиан отступил.
– Я лишь сообщил мисс Мартин о своем намерении нанести ей завтра визит, Чад. Можешь сообщить о моих планах своим лакеям.
Эмма не поняла подтекста фразы Джулиана, но лорд Чад вспыхнул.
– Ну… правду сказать, Оберн, я не знаю. Твое состояние в последнее время…
– Я приму его светлость, – перебила Эмма. Джулиан прав, надо все выяснить. Она не ждала, что он проводит ее к Дельфине. Без сомнения, Джулиан отправится искать свою белокурую приятельницу.
* * *
Стук когтей по половицам объявил о появлении Поппета. Прошмыгнув мимо Эммы, песик обнюхивал брошенную шаль. Следом в дверях появилась Дельфина.
– Герцог внизу, – сказала она. В одной руке она держала коробку, в другой – букет роз.
Не обращая внимания на хмурый вид кузины, Эмма посмотрела на часы:
– Еще и четырех нет. Я ждала его позже. Надеюсь, это не от него?
– Нет, от одного из поклонников твоего творчества. Локвуд передал. Если ты не согласишься нарисовать портрет, то все лондонские сады останутся без цветов. Куда все это положить?
– Пока на диван. И пригласи сюда герцога.
– У меня было большое искушение сказать, что тебя нет дома.
Эмма отложила кисть.
– Но ты весьма справедливо рассудила, что это не твое дело.
– Эмма, этот человек…
– Я знаю, каков он.
Во всяком случае, знала когда-то. Эмма все больше задумывалась над тем, что время могло изменить Джулиана не меньше, чем ее. Убрав кисть, она развязала фартук.
– Разве ты можешь принять его в таком виде?! – наморщила носик Дельфина. – Ты выглядишь неряхой! Прическа того и гляди развалится, на носу краска…
Эмма рассмеялась: Дельфина тронула собственные локоны, словно опасалась, что неряшливость заразна и передалась ей.
– Тем не менее, он уже поднимается.
– Сюда?! В твою студию!
– Да. Он знает, что мисс Ашдаун – это я. Он хочет посмотреть мои ранние работы.
– Которые ты не показала мне? Эмма! – задохнулась кузина.
– Тебе я тоже покажу, если хочешь. Но позже. Мне нужно поговорить с ним наедине.
– Нет, – выпрямилась Дельфина. – Это неприлично. Запираться с ним здесь…
– Дельфина, не глупи. Я старая дева и так надежно расположилась на полке ненужных товаров, что горничным впору уже с меня пыль сметать.
– Но как хозяйка дома и твоя…
– Я предлагала переселиться в дом моих родителей, если мое присутствие тебя стесняет, – спокойно сказала Эмма.
Дельфина поджала губы.
– Гм. Ты слишком деловая, Эмма.
– Думаю, это передалось, мне от матери.
Кузина демонстративно захлопнула за собой дверь. Эмма отбросила фартук. Все утро она боролась с нервной дрожью. Джулиан будет здесь… но у него деловой интерес, ничего личного. Только язык урду. Однако холст на мольберте выдавал ее рассеянность и нервное возбуждение. Резкие мазки жженой умбры и ультрамарина, казалось, были сделаны ребенком, причем не кистью, а детским совочком.
Эмма все еще рассматривала свою жалкую мазню, когда Джулиан появился в дверях.
– Входи, – сказала она, не поднимая глаз от холста. – Картины сложены у шкафа.
Джулиан подошел к ней:
– А это что?
– Новая картина. Если получится. – Эмма не могла заставить себя посмотреть на Джулиана. Он здесь, рассматривает ее работу… Было в этом что-то приятное, и это ее тревожило. – Пока наложен только первый слой.
– Интересно. Совсем не похоже на живопись.
– Да. Но даже если это было бы сделано лучше, все равно не походило бы на конечный результат. Это основа для света и тени. Без этого картине будет недоставать яркости и глубины. У нее не будет… многомерности.
– Тогда это важно.
– Да. И трудно. Возможно, это самая трудная часть работы.
Джулиан стоял очень близко, Эмма слышала его дыхание. Чтобы отвлечься, она стала обдумывать, не стоит ли ей поэкспериментировать и наложить краски густым слоем, как делают парижские художники. Критики называли это грубым стилем, но Эмма подозревала, что он лучше передаст то настроение, которое она хотела выразить.
– Ты сделаешь такое для меня? Или оставишь меня скучно-плоским?
– О чем ты?
– Я имею в виду, когда будешь писать мой портрет.
Эмма зашла за мольберт и поправила рейку.
– Ты серьезно?
– А ты разве нет?
Эмма подняла голову. Джулиан смотрел на нее, на его губах играла легкая улыбка. На эти губы придется потратить много времени! Так она решила когда-то, размышляя, как нарисует его лицо. Тогда она думала о рисунке углем, но и для портрета маслом это тоже верно. Она помнила, как трудилась над ними в другой картине. Как передать их мягкость? А также то, что они могут стать и очень твердыми? И как изобразить их способность учить и направлять чужие губы?
Стоп! Эмма выпрямилась, расстроенная и раздосадованная.
– Очень любезно c твоей стороны. Но думаю, нет. Рисовать тебя было бы…
– Слишком пугающе? – сочувственно спросил Джулиан. – Я заметил, что мое присутствие тебя расстраивает. Я изо всех сил стараюсь, чтобы ты чувствовала себя непринужденно, но и ты должна прикладывать усилия, Эмма.
Его манера говорить приводила ее в бешенство, возможно, потому, что Джулиан не трудился скрыть снисходительность.
– Да что ты? Какая чуткость. Нет, Джулиан, боюсь, я не смогу воздать тебе должное. В конце концов, мой талант не столь велик, а ты очень… привлекательный.
Он вскинул брови.
– Гм. Правда, можно в работе опираться на твою репутацию. Знаешь, я могла бы изобразить тебя Дьяволом, соблазняющим Еву. Только подумай! Твое лицо появится на стенах Королевской академии, олицетворяя первородный грех и все беды мира.
Запрокинув голову, Джулиан расхохотался:
– Отлично! А ты будешь моей Евой?
Эмма смерила его взглядом:
– Ну уж нет. Я на такого сорта искушения не поддаюсь.
– Тогда можно взять в качестве модели миссис Мейхью. – Наклонившись, Джулиан взял альбом, открытый на эскизе портрета. – Вижу, ее черты ты схватила очень точно.
– Отдай! – Выскочив из-за мольберта, Эмма выхватила у него альбом и заперла в ящик стола.
– Значит, вот так ты проводишь свои дни?
– Что ты хочешь этим сказать? – оглянулась она. Склонив голову набок, Джулиан разглядывал ее.
– Запершись здесь, переносишь мир на листы бумаги?
Шагнув вперед, Эмма чуть не споткнулась о болонку. Вечно Поппет тут вертится. Эмма наклонилась, подняла собачку и почесала ей за ухом, поскольку та вырывалась.
– Именно так я себе это не формулировала. Но ты прав, такова природа живописи.
– Тогда это тебя оправдывает.
– Что?
– То, что ты держишься на расстоянии. Ради искусства ты должна оставаться сторонним наблюдателем.
– Не говори чепухи.
– Ты вчера перекинулась хотя бы парой слов с миссис Мейхью?
– Кажется, да, правда, я не уверена, что она мне ответила.
– И тебе этого было достаточно, чтобы знать, как нарисовать ее?
– Наблюдение не требует близости.
– Возможно. – Джулиан пожал плечами. – Только… похоже, это очень одинокая жизнь Эмма.
Поппет повизгивал под ее рукой. Эмма выпустила песика.
– Это тебе только кажется. Не забывай, в Даррингеме я не столь изолирована. У меня там круг общения шире, а деревня довольно гостеприимна.
– Не сомневаюсь. Местные жители, должно быть, в восторге, что леди из поместья снисходит до того, чтобы нанести им визит.
– Все совсем не так!
– Да? А как же? Жена викария обращается к тебе, когда ей не хватает свободных рук? Ты по утрам заходишь посплетничать к модистке?
Эмма закатила глаза.
– Такая близость мне не по нраву. Это отвлекало бы меня. Мне есть чем заняться.
– Да, – сказал он. – Живопись, конечно. А что еще?
– Ты меня удивляешь. Вот уж не думала, что повесы так интересуются провинциальной жизнью. А может быть… – Она подняла брови. – Возможно, это твои проблемы? Это вы одиноки, ваша светлость?
Джулиан улыбнулся:
– У тебя неверное представление о повесах, Эмма. Искусство повесы состоит в том, чтобы исключить ненужные эмоции. Никаких связей, кроме физической.
– Какая досада, что я не мужчина. Мне бы это понравилось. Возможно, я перещеголяла бы многих.
– Ты так думаешь? – мягко спросил он.
– Послушай, ты ведь пришел посмотреть картины? Тогда смотри и оставь меня в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35