Его смерть настигла в прыжке.
- Ты сразила его, Хани! - улыбнулся ей муж.
- Ты же знаешь, Эльби, я же из тайпа * Гурхоев, - ответила жена, целясь в следующего.
Полный солдат бросался то туда, то сюда, ища место, где спрятать свое упитанное тело. Он приполз к камню, но за ним лежали другие., ему места не хватила. Он скатился в яму справа от камня, но она была неглубока, он весь туда не вмещался. Смерть преследовала его, и он это осознавал к своему ужасу. Раздался выстрел. Солдат изогнулся и свесился из своего укрытия, перевернулся на спину. Он еще был жив. Над ним висело чистое небо, без единого облачка. Горы сверкали чистотой и белизной. Но это все было чужое. Никакого сострадания к чужеземцу! Испуская дух, в этих диких горах, неизвестно от чьей руки, он произнес вместо молитвы - проклятье! Кого прокляли этим посиневшие губы? То знает один Бог.
Остальные бросились в разные стороны, спасать свои души, а многие из них падали на бегу, сраженные беспощадной рукой. Те, что побежали к перевалу, остановились, увидев новый отряд, идущий им навстречу. Склоны покрылись серыми шинелями. Те, что спаслись бегством, руками показывали на башню.
Офицер дал приказ - солдаты показывали на башню.
- Ну, Хани, держись! Не поддаваться страху!
- Твоя жена, Эльби, из тайпа Гурхой! - ответила Хани. - Гурхой умеют держать оружие!
Начался бой.
Солдатская волна вплотную подкатила к башне. Тут Эльби зажег фитиль самого старого ружья. Раскаты грома сотрясли округу, верхняя часть башни скрылась в густом черном дыму. Солдатскую волну отбросило назад. Одних сразила картечь, другие бились на земле в предсмертных судорогах.
- У них там пушка! - в ужасе крикнул какой-то солдат.
Но пожилой офицер вскочил на камень, подавая солдатам пример отваги. Он размахивал пистолетом, приказывал и кричал:
- Вы испугались дикарей, трусы! На штурм!
Эльби стало жаль убивать такого смелого человека. «Нет, - подумал он потом, - иная собака бывает такой свирепой». Офицер качнулся и скатился с камня вниз головой.
Тут показался еще один отряд, и бой больше не затихал ни на секунду. Эхом перекликались горные вершины. Шума реки не стало слышно. Даже солнце потемнело от порохового дыма.
Целый световой день продолжался этот ад. Люди щедро оросили землю своей кровью. Горели все постройки. Строили веками - сгорели за несколько часов.
Бой внезапно стих.
- Слушай, Витек, ты там был наверху, в башне?
- Только вот оттуда.
- Много их там было?
- Двое. Старик и старуха.
- Двое?! Только двое? - переспросил товарищ. - Двое, говоришь? А как же так?
Тот пожал плечами.
Они оглянулись вокруг - в наступивших сумерках на снегу чернели тела убитых солдат. Их было так много!
- Вот, зверье! - выругался солдат.
Очаг потух навсегда.
Детеныши- птенцы ушли в изгнанье. А, выкормившие их, старый орел и орлица купались в собственной крови средь бушующего пожарища.
«Вот, звери!»
А судить будешь Ты, Господь Всесильный!
Старик и могила
Эту надгробную стелу Старик вытесал сам и установил у изголовья своей будущей могилы восемь лет тому назад. Он тогда сильно болел и подумал, что его призывает Всевышний. Нет, выздоровел! Врытый в землю чурт * красовался на самом краю поля, над обрывом. И место он выбрал сам с расчетом, чтоб могила не мешала пахарю вести ровную борозду. По-над обрывом Старик насадил акации. Они принялись и стали могучими деревьями. Их корни ушли глубоко в землю, они там внизу находят щели меж скалами и пробиваются туда. Склон укрепится - оползня не будет. Лежи себе спокойно в своей могиле до Судного Дня и ни о чем не беспокойся!
Чурт все эти годы стоял накрытый домашним сукном, а сегодня утром Старик снял сукно и стал рыть могилу так, чтоб стела оказалась у изголовья - так положено.
Он рыл могилу и читал наизусть молитвы - суры Корана. Он, хоть и неграмотный, но главные молитвы знает наизусть. Да и кого позовешь? Нет никого. Всех погнали на чужбину. Сегодня утром со скалы кричал человек:
- Воа-а, Старик, ты меня слышишь?
- Слышу.
- Бросай все, спускайся вниз в долину. Всех, кто носит круглые папахи, изгоняют из отечества. Садись на коня и скачи туда, где живут твои сыновья. Может успеешь…
Этот человек желает ему добра, да благословит его Господь! Но Старик никуда отсюда не пойдет. Его час настал. Никто вечно не живет на этой земле. Он пожил и хорошо пожил. Щедрой рукой оделил его Творец и благами и радостями, конечно, не обошлось без горя и страдания.
Да, о Черной Среде - дне изгнанья он слыхал от своей бабушки - матери отца. Она рассказывала, что однажды эти горы, эти долины опустеют, а в галгайские поселения будут без оглядки забегать дикие звери. Так было суждено.
Старик не растерялся. Преспокойно совершил омовение во дворе, взял лопату и направился к своему чурту. Когда он стянул с него сукно, показалась эпитафия - аккуратные письмена, вытесанные его же рукой. Один муталлим нанес карандашом, а Старик точно по линиям вел свой стальной резец. И красиво получилось. Сказали, что ошибок нет.
Это очень хорошо, когда ты все сам делаешь для вечного покоя.
Старик погладил чурт и стал отмерять лопатой свой рост, но так, чтоб ему там не было тесно. Не один день, ведь, и не один год лежать придется, может тысяча - никто не знает, когда наступит Киамат *. Провел по земле черту.
Он сел у края будущей могилы лицом к югу, прочел «Ясин» * и стал рыть себе могилу. Рыл, молился и думал о своей жизни.
- Слава Тебе, Царь Небесный! Ты был добр ко мне!
Он трижды был женат. Наверное, первый раз не в счет. Разве это женитьба, если ни разу не разделил ложе с невестой. Молодость. Погорячился. Увидел эту красотку в соседнем селе, понравилась. Через два дня увез. Переполох большой поднялся. Еле-еле примирились. Уплатил большой штраф. Сыграли свадьбу. Третья ночь. Он открывает дверь комнаты и с порога брякнул:
- Ты меня ждала?
Невеста не отвернулась, стыдливо прикрыв лицо, а прямо посмотрела ему в глаза:
- Мужчина, ты поступил со мной, как хищный зверь с добычей. Молю Бога и буду молить, пока буду жива, чтоб он с каждым восходом солнца посылал тебе по одному несчастью.
- За что же?… - вырвалось у него.
- За мое сердце, разбитое тобой.
Она показала пальцем себе на грудь:
- Тут сердце и оно готово разорваться. Можешь теперь меня резать на куски и кушать. Ты добился моего мяса.
Он так и остался стоять на пороге.
- Возьми свое проклятье обратно.
- Не возьму! И ты не сможешь заставить меня это сделать ни кнутом, ни кинжалом.
- Я не прикоснусь к тебе, пока ты не снимешь с меня это проклятье.
- Ах, значит, я умру девственницей! - она горько усмехнулась.
Он постоял и вышел. Никто не узнал о том, что произошло между ним и невестой в ту злосчастную ночь.
Они прожили четыре месяца в одной комнате, на разных кроватях, ни разу не видели друг друга обнаженными.
Потом она ушла, то есть он ее отправил домой. Когда она садилась на телегу, обернулась и сказала:
- Я прощаю тебя, пусть простит тебя и Бог.
Ему стало хорошо.
А через полгода к нему под вечер заявился один бяри *, но во двор входить категорически отказался, сославшись на торопливость.
Расспросили друг друга как положено по обычаю, а потом гость сказал:
- Я пришел к тебе с одним вопросом. Если откажешься отвечать, нечего делать, уеду огорченный, каков бы этот ответ не был.
- Спрашивай.
- По какой причине ты отправил к отцу свою невесту?
- Причина в том, что она меня не любила. У нее было что-то другое на уме.
И он рассказал этому незнакомому человеку то, что произошло у него с ней.
- Выходит, что она ушла от тебя девственницей?
Гость сильно разволновался. Этим он выдал себя.
- Хочешь знать больше? - он схватил гостя за пояс. - Даю тебе мужское слово: эти четыре месяца я видел обнаженными только ее лицо и кисти рук. Я с ней даже не разговаривал. Что ты еще хочешь знать?
У гостя на лбу выступил пот. Горячо попрощался и уехал, а через неделю женился на ней.
Взрослая жизнь Старика началась с честного поступка, говоря точнее, со страха перед Богом.
Он тогда сильно испугался. Зато потом был счастлив. Имел двух жен. Обе - красавицы, обе - по согласию вышли за него. С первой прожил тридцать лет, ни разу не поссорившись. Вторую похоронил девять лет тому назад - у них была большая любовь. Сколько ему теперь лет?
Старик перестал копать и задумался. В девятнадцатом году, когда пришли «большаки», ему шел восемьдесят первый год. Он вместе с другими горцами штурмовал Буро. Большаки тогда много чего обещали: свободу труда, свободу веры, свободную жизнь, мир… Мира не стало. Жизнь превратилась в кошмар. Верующих машинами вывозили за город и расстреливали, за лишнюю корову - выселяли на чужбину. А что было бы, если победили «белые»? для нас, галгаев, ничего хорошего. «Большаки», «белые» - это они меж собой что-то не поделили, а нам и те и эти - враги. Да воздастся им карой Божьей за все, что они сотворили с нашим народом! Старик об этом молился, стоя по пояс в своей могиле. Да раскроются врата Ада для их предков, что изгоняли из жилищ наших предков. Да падет кара и на тех, кто сегодня гонит наших людей на чужбину, и на их потомков, ибо дети несут ответственность за преступления отцов. Амин!…
Лопата стукнула о камень. Все. Дальше сплошной камень. Яма ему по плечи. Хватит с него. Он стал устраивать лахт *.
Покончив с этим, он пошел через поле ко двору за дубовыми ипхами *, которые уже много лет стояли готовые в сарае.
Он присел на эти доски отдохнуть и призадумался. Ух ты! Как он мог этого забыть?! Он должен лечь тут, именно в эту могилу, а если они захотят его увезти? Нет, тому не бывать! Он рывком вскочил и направился к сакле. Возвратился с кремневым ружьем и сумкой к нему. Отмерил и засыпал порох, забил пыж, загнал пулю. Подсыпал порох на полку замка. Все надежно. Осечки допустить нельзя.
Он их хорошо знает. У них нет ни чести, ни совести, многие из них даже не знают своих отцов. Это ружье хоть и старое, но надежное. Ни разу оно у него не осекалось. И бьет метко. Нет. Нет! Он не думает о мести. Будь у него даже пушка, он не сможет отомстить за весь народ. Он просто отсюда не хочет уходить. Он хочет лечь в эту землю. Имеет он на это право? Если они захотят лишить его этого права, он будет его отстаивать.
Если бы не они, Господи, эта земля была бы раем! Когда-нибудь, наверное, Ты их истребишь за все злодеяния. Для этого чаша Твоего терпения должна переполниться. Я этого уже не увижу, но оттуда порадуюсь и пошлю Тебе хвалу… Так… Так…
На самом гребне горы замаячили фигуры. Они стали спускаться. Человек двадцать.
Да это они за ним идут. И пусть себе идут.
Старик встал во весь рост и приготовил ружье. Один был на лошади, остальные - пешие. Главное не торопиться и не упустить момент.
Он должен успеть перезарядить ружье. Ему вовсе не важно: попадет он или не попадет.
Наверное, они думают, что у него в руке палка. Пусть думают. Он будет стоять спокойно до нужного момента. Еще чуть-чуть.
Этого всадника с такого расстояния можно и сразить, если глаза не подведут. Пора!
Старик вскинул ружье и выстрелил. Он не стал дожидаться результата - смотреть падает тот с коня или нет, стал четкими, привычными движениями заряжать ружье: порох - пыж - шомпол - пуля… Он не успел дослать шомполом пулю - раздались две автоматные очереди. Старик выронил ружье, закачался и упал у самой ямы. «Алхамдуллилах *! Получилось! Я остаюсь здесь!» он перевернулся и плюхнулся в яму, но сознания так и не потерял. Кровь хлестала из ран, руки скользили по мокрой глине. «На вечный одр - в лахт…» Собрав остаток сил он заполз в нищу, лег на спину и испустил дух.
Солдаты дали уже в неживого несколько длинных автоматных очередей и ушли.
Несколько дней могила Старика так и зияла, пока случайно на нее не наткнулись мстители.
Молодой спрыгнул в яму и оттуда произнес:
- Он все сделал сам, нам остается приставить к нище ипха и засыпать.
Старик все же добился своего - остался, не позволил себя изгнать. Вот что значит конах.
А был уже день третий…
- Лешка, давай так: сейчас хорошенько напоим овец, наложим сено, загоним в пещеру и быстро-быстро пойдем в село - за пять часов дойдем. Переночуем, рано-рано встанем, покушаем горячее и назад. Завтра после обеда будем тут. За это время ничего с овцами не случится. Давай, погнали на водопой. Выгоняй.
- Нет, дядя Оарцхо, Ваш план не годится.
- Почему?
- Да потому, - ответил мальчик, твердо стоя на своем, - сказать Вам почему?
- Скажи.
- Овцы-то, конечно, не подохнут за день, но у Вас молодая жена, которая будет сердиться. А старые родители?
- Что родители? За ними смотрит моя молодая жена. А что ей еще больше делать?
- Если так мало будете бывать дома, то у Вашей молодой жены не будет ребенка.
- Ваи-и! - изумился Оарцхо, - откуда ты это знаешь? Сколько тебе лет?
- Мне пятнадцать, я же говорил. И я знаю, что малыши появляются…
- Лешка! - предупреждающе зарычал Оарцхо, мол, достаточно, слишком далеко не заходи. - Остопарлах *! Все знает. Все!
- Дядя Оарцхо, этому в школе учат.
- Ай, яй-яй! - покачал головой тот, но больше не нашелся, что выразить. - Пойдем?
- Нет, я останусь с овцами, а Вы хоть два дня проведите дома. Родителей порадуйте, с женой побудьте…
- Все-все, хватит, Лешка… - вскинул руки Оарцхо. - Ну, ладно, давай. Я пошел. Что тебе из дома принести?
- Картошки. Ух, как хочу вареной или печеной картошечки.
- Ладно. Принесу.
- И халвы домашней на кукурузной муке.
- Хорошо. Карабин знаешь где лежит?.
- Знаю.
- Только не балуйся, а то беда будет, да и солдаты могут услышать: выстрел в горах далеко слышно.
- Я попусту не буду стрелять - если зверь какой.
Оарцхо сдвинул шапку на затылок и быстро пошел вниз по тропе.
Вот уже второй день он чувствовал необъяснимую тревогу. Что могло случиться? С матерью плохо? Она шестой год сидит в кресле-плетенке: ноги не ходят, а так она здорова, зрение превосходное, кушает хорошо. Может, отец приболел. Ну, если бы что-то такое случилось, за ним пришел бы Марзбик, двоюродный брат. Он себя успокаивал, но душе покойнее от этого не становилось. И мальчик этот тоже… Он оставлял его в горах одного и раньше, вот сегодня ему что-то мерещится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37