- Он русский.
- Да?! Ты ему доверяешь?
- Как самому себе. - Оарцхо вкратце рассказал историю Лешки. В конце добавил. - Его очень любила моя мать. Посадит рядом, его голову на колени положит и гладит. Волосы ему гребенкой расчесывает. Сладкие слова говорит. Ты знаешь, что случилось в Волчьем Яру? Когда мы хоронили их, он тихо плакал, а ночью в пещере выл волком, даже у меня на теле волосы дыбом вставали. Он за нее мстит. Двадцать четыре пули в нее всадили. Лешка считал. За каждую пулю по одному хочет положить. На его счету уже двое.
- Да благословит Аллах справедливо карающую руку! - У Ахмада задрожала челюсть, а на глазах выступили слезы. - Он тебе теперь брат.
- Единственный кто остался в живых из моей семьи.
- С вами больше никого нет?
- Был один. Но я его прогнал: начал командовать мальчиком, как слугой.
- Ты верно поступил. Такое надо пресекать в самом начале. Нахальных из отрядов надо гнать. Они помеха братству воинов.

Вандализм

Стены клуба за один день поднялись выше колен. Работа шла споро, потому что строительный материал был под рукой и в достаточном количестве.
Через дорогу от строительной площадки на высоком холме располагалось ингушское кладбище, а на нем целый лес чуртов - надгробных памятников из тесаного камня. Вот из этих камней колхозники строили себе клуб. Таково решение собрания.
После собрания дня два собирались у подножия холма с парами волов в ярмах, но никто не отваживался войти на погост первый, пока это не сделал сельский активист Боци.
Боци повел своих волов по тропе, проложенной животными, повадившимися на кладбище попастись густой нетронутой травой. У первого надгробья он остановился, обвязал его туго веревкой и соединил с ярмом. Волы чуть натужились и легко вырвали изящную стелу из земли. Оказывается, она сидела неглубоко. Волы проволокли камень через брешь в плетне вниз, потом через дорогу к самой площадке, где их ждала бригада строителей. Когда Боци погнал волов за новым камнем, тронулись с места остальные. У некоторых на лицах были неестественные улыбки, выражающие мистический страх.
Внизу собралась большая толпа поселенцев, впереди старик Мысост. Он встал перед Боци, который спускался с новым камнем:
- Как ты отважился, Боци, на такое богопротивное дело? Неужто, не слыхал о проклятье на тех, кто нарушает покой мертвых?
- Так это же ингуши! - хихикнул тот.
- Но они мертвые, - не унимался Мысост.
Боци остановился, стер с лица пот войлочной шляпой и сердито сказал:
- Иди домой, Мысост. Не вмешивайся не в свое дело. Так решила партия.
- Ты еще пожалеешь, Боци, но будет поздно. - Старый Мысост зашагал прочь.
- Коммунисты не боятся ни бога, ни черта, ни мертвых, ни ингушей! - бросил ему вдогонку Боци.
Эта реплика была встречена дружным хохотом.
И десяти дней не понадобилось для возведения стен просторного клуба. Смотрят поселенцы снизу на холм и видят, что кладбище-то осталось почти нетронутым, только передний край со стороны дороги оголился. Ого, сколько там еще строительного камня! Что ж его хватит и на постройку свинарника и коровника, решило очередное колхозное собрание. Но прежде решили выпросить у района лес и шифер, чтобы завершить строительство клуба и начать там показ кинофильмов. Район с готовностью выделил колхозу материал на кровлю и одобрил почин на постройку свинарника за селом, предписали заготовку камня начать немедленно, выделив самых крепких волов и бричек.
Стрельба началась в разгар рабочего утра, продолжалась не более двух минут. Когда все стихло с вершины холма, раздался сильный голос:
- Оставьте мертвых в покое. Не трогайте наши кладбища. У этой земли есть хозяин. Не ведите себя как воры в чужом доме. Запомните сами и передайте другим: наши святыни неприкосновенны. Это кладбища, мечети, древние памятники и башни. Кара тому, кто покушается на них!
На оголенной стороне кладбища лежал распростертый Боци. Он был мертв, пуля настигла его на бегу. Двое тяжело раненных боком выползали из этого место, за ними тянулись окровавленные следы.
Волов в упряжке они не тронули, а вот свиней, что паслись тут спугнули вниз и постреляли. Туши животных валялись вдоль всей дороги и у подножья холма.
Раненные звали на помощь, но люди боялись высунуться из своих дворов. Первыми опомнились женщины из ближних дворов. Они подобрали раненных.
Разрушение кладбища остановилось.

Кавказский трибунал

- Слушайте, братья-конахи, а вы, ангелы, Божьи свидетели, донесите до Всевышнего трона все, точно как мы говорим и думаем, слово в слово, мысль в мысль, ибо мы собрались учредить здесь суд земной, но в назначенный Час сами предстанем перед Судом Праведным. На нашу землю пришла Черная Среда, которую предсказывали великие устазы. Народы, носившие круглые шапки, изгнаны со своей родины, керастаны бросили их в далекое Холодное Пане *. Здесь среди нас есть один человек из галгаев, житель Нясаре, который вернулся из тех мест. Он бежал. Нам следует выслушать его, чтобы понять, как нам поступать дальше. Бекаж, говори.
Бекаж встал, на него устремились десятки глаз. Все уже знали, что он бежал из Северного Казахстана, после того как от непонятной болезни за два месяца умерла вся его семья: мать, отец, жена и новорожденная дочь.
- Да, я свидетель того, что сделали с галгаями и нохчи. Нас везли в товарных вагонах, в которых возят скот. Для экономии, вагоны забивали битком. Духота. Глоток воздуха, оказывается, очень дорого стоит! По нужде выпускали только на больших станциях… тут же у вагонов на виду. И еще ведро стояло в углу, занавешенном одеялом… Но туда не каждый мог… Стыдно. Если кто умирал, а умирали часто, труп отбирали и клали в стороне от железной дороги на снег, когда поезд останавливался. Старались прятать мертвых, но солдаты через день делали обыск и забирали умерших. На станциях люди старались запастись водой, купить что-нибудь поесть. Если кто запаздывал, а поезд уже трогался, стреляли - убивали. Я это видел много раз. Нас везли, везли и, наконец, выгрузили в степи на снег. Холодно. Таких морозов здесь не бывает. Там земля промерзает на полтора метра и становится тверже камня. Повернешься на все четыре стороны - ни одного дерева, ни одного бугорка. Такая страна. Потом приехали люди на санях. Много саней, упряженных волами, наехало. Председатели колхозов выбирали себе работников, как рабов. Многодетных не брали. Если в семье старые и больные, не брали. Это в начале. Слабые семьи остались в степи на этом жутком морозе. А ветер такой, что проходит через андийскую бурку, как шило через марлю. Огня разжечь не из чего. Там в степи от холода за четверо суток умерло очень много, особенно дети и больные. На пятые сутки стали и этих разбирать. Начался голод и болезни. Странная болезнь: человек в беспамятстве соскакивает с постели и бежит в степь. Никак его не догонишь. Если его родные не поймают, бегает пока не выдохнется, падает и умирает. В тех местах, где я находился, от наших людей умерло больше чем половина. Никто наших людей не лечит. Сильному, здоровому человек, если выходит на работу, дают скудный паек… Вот, что я видел и пережил сам. Свидетель, что я говорю правду Хозяин Великого Трона и два ангела у меня на правом и левом плечах. Мне нечего к этому прибавить.
- Как тебе удалось пробраться оттуда до наших мест? - спросил Чада Галгайский.
- Вы правильно спрашиваете. - Бекаж полез в нагрудный карман, достал какой-то документ и положил перед старшими. - Это носил комендант, которого я убил. Меня им упрекали наши люди: дескать, лицом похож на меня и рыжий, как я. Плохой был человек. Бил слабых и даже однажды попытался опозорить женщину из наших, но она подняла крик, и ее у него вырвали, спасли. Его я закопал, а с этой бумагой и в его форме сел на поезд и приехал. У меня только один раз потребовали бумагу, уже здесь в Буро. Я по-русски говорю плохо. Сразу разоблачили бы - так я повязал щеку, вроде сильно зуб болит, чтобы мне не разговаривать, отвечал жестами. Мне даже показали, где больница. Вот как я добрался.
- А зачем ты добирался до Кавказа? - спросил Магомед Хильдихройский. - С какой целью?
- Мстить. За мать, отца, жену, дочь и других своих родных. Что мне еще остается на этом свете: жизни нет - остается месть.
- Ты мог это сделать там, - Муса Мелхстинский проговорил это тихо, как будто про себя, но в этих словах скрывался вопрос.
- Там некоторые так и делают: убивают комендантов, милиционеров и других притеснителей, но положение изгнанников становится еще ужаснее. Один нохчо в соседнем селе убил бригадира за то, что тот ударил его кнутом. Приехали из НВКД, собрали всех наших мужчин, закрыли в старой церкви, тащили по одному в контору и там били. Двоих забили насмерть, а того нохчо загнали в озеро и застрелили. Вот как поступают с нашими там. А мальчика-галгайца застрелили за то, что он сорвал три огурца и пучок зеленого лука на колхозном огороде.
- Садись, Бекаж. Нам все понятно. - Махнул рукой Додакх. - Теперь можете говорить. Говорите коротко: что думаете и что делать.
Встал один молодой мститель, по акценту мелхстинец.
- Додакх, мы пришли по вашему зову с разных мест родной земли, хотим услышать старших. Наши мысли, Додакх, как капли жидкого серебра * на фарфоровом блюдце: смотришь - есть, а взять не возьмешь, то разбегается по блюдцу, то стекаются в одно место. Вы старые и мудрые. Раскройте ваши души, а потом мы скажем, что думаем.
- Да, да, - заговорили со всех сторон. - Нас делегировали наши, чтобы выслушать вас и обсудить, мы полномочны решать. Говорите, тамады, говорите.
Додакх встал, когда многие последовали его примеру, старец поднял руки, указал, чтобы сидели, слово его большое, значительное.
- Керастаны свирепствуют и тут, преследуя нас, мстителей, и там, где оказались изгнанники. Но керастаны - есть керастаны: они отвергли Бога; не признают право человека на жизнь, свободу и Родину; у них нет ни чести, ни совести, ни милосердия. Нам же на них равняться никак нельзя. Если мы будем поступать так же жестоко и несправедливо как они, то какая разница между нами и ними? У нас есть право мстить за погубление народа, за попрание нашего достоинства, но в рамках дозволенного Богом. Вода, политая на землю, впитывается, а солнце иссушает мокрое пятно; кровь же, пролитая на землю застывает, покрывается коркой, оставляет черное пятно. Безвинно пролитая кровь оставляет черное пятно на совести человека, а в Судный День с него спросится за каждую каплю. Мы постоянно ходим по лезвию меча. В любой миг можем раскрыть сами для себя двери в рай или в ад. В бою наше право действовать по своему усмотрению, но после боя побереги вас Бог от лишней капли крови!
Руку поднял Магомед из Хильдихроя, а когда ему дали слово, то сказал:
- Мы с Ахмадом задумали эту встречу, чтобы раз и навсегда определиться в самых главных моментах. Вы, опытные мужи: Чада Галгайский, Додакх Аккинский, Хасан Нашхойский, Муса Мелхстинский. Чада Галгайскому, девяносто лет, а Додакху Аккинскому за сто. Несмотря на столь преклонный возраст, вы вступили в войну с пришельцами-захватчиками и, если Аллах благословит, намерены улечься на вечный покой в земле отцов. Вы обдумайте все обстоятельства того, что случилось с нашими людьми в изгнании и то, в каких тисках мы, мстители, здесь находимся, и вынесите решение. Нам нужен Закон, Кавказский Трибунал. Но прежде, чем вы начнете решать, выслушайте и Ахмада, моего побратима. Все сидящие попросили нас двоих высказаться за всех. Мы знаем, что они думают.
- Говори, Ахмад.
- Я думаю, мы должны решить, прежде всего, как отвечать на слова и оружие тех, кто воюет с нами: НКВД, НКГБ, Армия, истребительные батальоны и дружины. На мой взгляд, с названными мной вооруженными врагами следует вести беспощадную войну на истребление. Они все - враги, они все пришли, чтобы убить нас, они заслуживают смерти. Считаю, что смерти заслуживают и те, кто воюет с нами подлым словом, если оно унижает и оскорбляет честь и достоинство наших народов и нас, мстителей. А с тем, кто не выступает против нас с оружием в руках (а язык тоже считаю оружием), отношения должны быть осторожными, но не слащавыми, ибо друзьями тех, кто занял твою родину, не назовешь. Милосердие и благоразумие. Милосердие к тем, которые понимают, что творят, а благоразумие, чтобы меньше было тех, кто доносит и преследует нас - врагов у нас предостаточно. И последнее, что я хочу сказать всем, кто взял оружие в руки с именем Аллаха и во имя народа: не покушайтесь на честь женщины и жизнь ребенка. За остальное нас Бог простит.
Ахмад сел. Все присутствующие одобрительно кивали его мыслям.
Заговорил Чада Галгайский своим ровным спокойным голосом, взвешивая каждое слово:
- Прошло более ста лет с тех пор, как керастаны оккупировали нашу землю и неустанно пытаются переделать и нашу жизнь и нас самих на свой лад. Как сказали наши замахи, они действуют языком, лестью, подкупом и оружием. За сто лет они настолько затуманили, засорили мозг наш, что люди не могут отделить истину от лжи, добро от зла. Чего они только с нами не делали. Цари их пытались переделать нас в христиан. Осуществляли это при помощи денег, чинов, кнутов, потом заварилась эта каша, которую назвали революцией. Пришли большевики. «Эй, горцы, - говорили, - вот смотрите на нас - мы ваши друзья и братья. Давайте вместе бить наших общих врагов. Мы били, да так били, что пятую часть населения уложили на полях сражений, села наши пожгли, а оставшиеся настолько обнищали, что дальше некуда. Утвердились большевики. Нас стали бить за все то, чем отличается человек от животного. Эти чужеземцы само отреклись от Бога, стали служить Сатане и нас принуждали к этому. Они нас обвиняли в том, что наши женщины не валяются в кустах с первым попавшим; в том, что мы не пьем водку, как русские; в том, что мы не готовы доносить на всех; в том, что отвечаем кинжалом за оскорбление матерей *; за то, что мы хотим иметь кусок хлеба для детей; за то, что принимаем гостя, не спрашивая у него паспорта; за то, что ни под каким страхом не хотим отрекаться от Бога.
Вот в чем разница между нами и этими чужаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37