А тут взрослая «княжна» замужем за ингушским абреком.
Отец заметил, что на лице дочери постоянно светит радостная улыбка.
Однажды Анну забрали в ОГПУ. Допрашивали двое. Один сидел за столом - Чубчиков, второй стоял рядом с Анной, по фамилии Бурка.
- Это не ты ли, барышня, прославилась в горах, как кабардинская княжна?
- Я - казачка, - ответила допрашиваемая, - а у казаков князей не бывало. Мы - вольный народ.
- Ух, ты! Таки и не бывало?
- Нет.
- А с Асламбеком Эльбускиевым ты в каких отношениях.
Анна промолчала.
Чубчиков хлопнул жирной ладонью о стол, так что Бурка вздрогнула от неожиданности:
- Сука! Отвечай, когда я спрашиваю!
Анна отступила на шаг назад и сомкнула челюсти.
- Молчишь? Не будешь отвечать? Те-те-те! Бурка, глядь, а животик-то у нее вроде чуточку вздулся. С чего бы это? А? ты не знаешь?
- Поставить эксперимент? Проверить?
- Проверь уж.
Бурка слегка развернулся на каблуках и с разворота ударил носком ялового сапога Анну в живот. Женщина охнула и свалилась на пол…

* * *
Рядом с Базарной Площадью в те времена были замечательные дворики с двухэтажными домиками, окнами во двор. В один из таких двориков въехала бричка, груженная до верху буковыми дровами. Возница-горец остановил лошадь по середине дворика и стал оглядываться по сторонам.
- Дяденька, Вам кого? - Спросила его девчушка лет шести в сарафанчике, что играла мячиком о стенку.
- Ай, хорошая! Такие люди - Бурка. Началник болшой. Дарва ему прывезли.
- Я сейчас.
Девочка побежала в дом, сбежала по балкону на второй этаж.
На балкон вышла полная женщина:
- Вам кого там?
- Тавариш Бурка. Дарва прывезли по казенному наряду. Пусть товариш Бурка распишется издес в бумага и скажет, куда дарва барсать.
- Может, я распишусь?
- Нэт! Что ты?! Бумага государственный, я отвечай. Пусть сам пирдет.
Погодя вышел сам Бурка без гимнастерки и на босу ногу.
- Давай, где твоя бумага, а дрова свалишь вон у того сарайчика…
Тугой ремешок обвился вокруг полной шеи Бурки.
- Ты чего?…
- Молчи, есть хочешь остаться жив! Тихо!
Его мигом прикрутили к дровам. И так все было устроено, что из домов не видно было, чем занимаются у этой арбы с дровами.
- За молчание - жизнь, а не то глотку перережу.
Руки были прикручены к дровам.
Потом этот горец спокойно распряг лошадь, достал из арбы винтовку и сел в седло. Пять выстрелов: в обе коленные чашечки, в голени ступней и последний - в промежность.
Когда обитатели двора бросились к окнам, горец спокойно заряжал магазин винтовки, а потом тихо выехал со двора.
Бурка остался жив. Ему ампутировали обе ноги выше колен и…
Чубчикова нашли мертвым в спецвагоне поезда на Баку. Ему просто всадили пулю промеж глаз.

* * *
- Папа, я хочу принять веру мужа.
Степан Лукъяныч не удивился, в их семье давно перестали удивляться даже самым невероятным вещам.
Черные круги под глазами дочери еще не растаяли, глаза излучали глубокую печаль.
- Ты это надумала после того, что случилось с… дитем?
Она утвердительно кивнула головой.
- Поступай, дочка, как душа подсказывает. Я тебе поперек не встану: знаю, что неспроста ты. Думала. Абрек твой совсем озверел, жестоко наказал обидчиков. И за тебя, конечно, и за потомство. А кто тебя вере-то ихней научит? Уедешь к ним?
- Тут на базаре старик ингуш, ночной сторож. Со своей старушкой в будочке живут. Я у них научилась кое-чему, как омываться, как намаз творить. Мулла-татарин введет меня в веру.
- Так я пошла? Сегодня святая пятница.
- Иди, дочка, иди с Богом.
Вернулась она после обеда с мешочком под мышками. Оттуда она извлекала коврик, небольшой кумганчик и медный тазик.
- Подарили как новообращенной…
Асламбек появлялся неожиданно, как невидимка. Гепеушники окружали дом, предлагали сдаться.
Степан Лукъяныч выходил на порог:
- Вам кого, ребята? Чего за забором-то прятаться? В дом идите.
- Асламбека Эльбускиева пришли арестовать.
- Нет его. Чего он тута не видал?
- Как так нет? Мы точно знаем, что он здесь.
- Ну, идите сами, гляньте, коль старику не верите.
Врывались в дом - нет. И никаких следов.
- Все равно заловим.
- На то вы поставлены, служивые, - пожимал плечами старый казак, вроде его и не касается. - Ловите…
Осенью после сбора урожая Степан Лукъяныч засобирался к Эльбускиевым в Базоркино. Решили уж ехать всей семьей.
- Мы, что, послабее ингушей в родственных делах? - Поговаривал старик, закупая по магазинам подарки для многочисленных родственников Эльбускиевых. Для детей огромную корзину городских гостинцев: конфет, пряников, всяких свистушек и других игрушек. Накупили разных отрезов для родственниц, сукно старикам на черкеси.
Воз был уставлен большими лыковыми кузовами груш и яблок с собственного сада. Плетенный кувшин с домашним вином был аккуратно окутан пшеничной соломой, не дай Бог, чтобы его ударило сильно о что-нибудь при тряске.
Степан Лукъяныч сам нарядился в дарованный сватом костюм.
Анна устроилась рядом с отцом, а Саша поехал верхом на своей лошади.
- Воа-а! Правда ли это? Или я вижу сон? А может, солнце поднялось с запада?! - Широко раскинув руки, Солт пошел навстречу свату. - Марша доагийла! *
- Ну, здравствуй, Солт! Свиделись, наконец.
Родственники обнялись.
Брат с сестрой любовались этой встречей. Несмотря на восьмидесятилетний возраст, худощавый, статный, высокий Солт и плотный, крепкий как дуб Степан Лукъяныч.
- Пошли, Степан, пошли в дом. Какая радость!
Да, радость была неподдельная.
Вышла старая женщина.
- Солт, это наш захал *?
- Да, да, Новши, это наш захал Степан, отец Анны.
Женщина подошла и обняла гостя по-родственному.
- Наша жена.
Потом со всех дверей длиннющего ингушского дома повысыпали и взрослые и дети, окружили Степана Лукъяныча.
- Эй! Эй! Тише! Повалите человека.
Девочка- подросток заметила воз, въезжающий во двор усадьбы:
- Анна! Наша Анна! - И вся эта шумная орава бросилась туда. Гостей буквально затискали.
Весть о том, что к Солту приехали захалы, разнеслась мгновенно по всей улице. Первым пришел брать Солта ШУкре, затем старики-соседи. Базоркинские ингуши почти все умели изъясняться по-русски. Беседа стариков наладилась на веселой ноте. Шутили. Рассказывали подкольные байки, что ингуши и другие горцы сочиняли про казаков и что казаки сочиняли про горцев.
Бурный хохот вызвала байка, рассказанная Степаном Лукъянычем про «точило и мочило».
Было два побратима: ингуш и казак. Много всяких дел у них бывало. Вместе в набег за кабардинскими конями ходили. От преследования отбивались. В самую страшную минуту ингуш брал огонь на себе, не моргнув глазом. И каждый раз так.
- Послушай брат-ингуш, - говорит казак, - отчего ты такой смелый, смерти совсем не боишься. Я тоже хотел бы стать таким.
- Приходи ко мне в гости на три дня, и все узнаешь, - отвечает ингуш.
Приходит, значит, казак в гости к ингушу. Ингуш угостил его своей обычной едой: вчерашним чуреком и кислым берха *. Повернул казак чурек туда-сюда: крепкий, как камень. Камень и есть. Подумал, что это действительно точило. А ингуш отломил с краю кусочек, обмакнул в берха и с аппетитом стал жевать. Попробовал и казак. Свело челюсти и искры посыпались из глаз.
Возвращается казак домой в станицу, его встречают молодые казаки.
- Ну, что? Узнал в чем секрет отваги ингушей?
- Узнал, братцы, узнал.
Казачина рассказал, что едят ингуши самое обыкновенное «точило», макают его в «мочило».
- Бог с ним братцы с «точилом», но вот «мочило»… Я обмакнул кусочек «точила» в «мочило» да положил в рот - огонь из глаз, да так что колокольни ростовских церквей завидел. Коли они такие муки терпят постоянно, когда едят, что им другие опасности? Нет, братцы, ингушей нам вовек не одолеть.
И сумел же Степан Лукъяныч все эти тонкости довести до ингушей старцев. Такой буйный хохот поднялся на балконе, где они сидели. Громко хлопали в ладоши.
Это старый казак рассказал в ответ на шутку старика-ингуша.
- Шапи, давал *! Тебя побили! Ва-ха-ха! А мы думали, что ты у нас непобедим. Эшшахь!
Шапи смущенно улыбался - вынужден был признать свое поражение.
Когда выезжали из дома, Анна тревожилась, что отец не освоится с новыми родственниками. Теперь радовалась, видя каким вниманием его окружили и как он слился с этой компанией.
Солт извинился и встал. Анна поняла. Она пошла за тестем. За навесом двое молодых парней повалили большого барана.
- Воти, - Анна взяла старика за рукав чохи, - не надо резать барана.
- Почему? Такой гость - ему не резать, так кому?
- У папы, моего отца, часто болит голова. Ему нельзя кушать баранину.
- Я такое слышал от одного доктора-ингуша. Ладно. - И он приказал отпустить барана.
Но на его место привели двухгодовалого бычка. Когда Анна запротестовала, Солт просто взял ее за руку и отвел подальше:
- Это не женское дело. Ты что? Большой гость в доме и кровь не пустить? Мы не нищие и не потеряли эздел. Знаешь, какое будет мясо? В горячую воду опустил, достал - и кушай, пожалуйста.
Два дня отгулял Степан Лукъяныч и вернулся домой. С тех пор закрутилась родственная карусель.
По базарным дням в доме Левенцовых полно гостей из ингушских селений.
А на всякие торжества Левенцовых приглашали в Базоркино. Саша с радостью ехал к кунакам, возвращался веселый и довольный.

* * *
Гири тяжело опустил ноши на пол, выпрямился и грустно улыбнулся.
- Как вы живете, сноха?
- Ничего, Гири. А вы?
- Та-а-к… я тебе привез овечий сыр - прямо в рассоле. Ты просила топленое масло, которое делают старые бабушки. Тоже привез. Зернистое. Пахнет травой, которую кушали коровы и мед. Это мед диких пчел. Для захала. Как лекарство.
- А ну сядь, Гири. Ты чего такой грустный.
- Отец больной. Очень больной.
- Что с ним?
- Под левой лопаткой болит. Лежит, зубы стиснул. Пот как дождь. Иногда кричит.
- А что там под лопаткой?
- Не знаю.
- Я поеду с тобой в Базоркино - я же врач.
- Солт сейчас не в Базоркино.
- А где?
- В горах.
- Так поезжай, привези его сюда. Мы его в больницу положим.
- Нельзя, - покачал головой Гири. - Солт ранил председателя сельсовета, разрубил кинжалом плечо. Тот пришел во двор и ругался, что Солт богатый, овец в горах имеет. Ругался, ругался и замахнулся кнутом. Это большой позор для ингуша. Солт ударил кинжалом. Баш на баш по-ингушски. Но председатель сообщил властям, приехали гепеушники, Солт сбежал. А теперь больной, - Гири схватился за голову.
- Я поеду к Воти в горы, - заявила Анна.
Погодя вернулся домой Степан Лукъяныч, а потом и Саша.
Узнав в чем дело, решили, что Анна должна поехать и постараться помочь больному.
- Это не очень далеко, - обрадовался Гири, - прямо сразу как поднимешься около аула Гарак.
Пока Анна собирала свой медицинский саквояж, Саша стал кормить гостя.
- Что там у отца не знаю, но спирт, йод, бинты и кое-какие медикаменты не помешают - я быстренько в аптеку.
Аптека была через квартал, она скоро вернулась, закупив все, что посчитала нужным. Гири с Сашей во дворе обхаживали лошадь.
Когда Анна вышла во двор, Гири одним взглядом оценил ее походную экипировку, чуть улыбнулся и спросил:
- Сапог нет?
- Есть сапожки. А что?
- В этих тяжело будет ходить, - указал он рукой на ее ботики на высоких каблучках.
- Верно, - согласилась она, - одену старые сапожки.
Степан Лукъяныч не дал ей вернуться в дом.
- Не возвращайся назад: плохая примета. Сапожки я вынесу, переобуешься на порожке.
По улицам города шли рядом, ведя коня под уздцы. За городом оба сели на лошадь, надо было торопиться, чтобы переправиться через Терек засветло.
Сумерки их застали уже на той стороне переправы. Вон и башни Гарак. Проехали мимо, оставив их справа. Поднялись на вершину, стали спускаться по узенькой тропке. Гири сошел, повел коня.
- Крепко держись за седло. Скоро будет хорошая дорога. Здесь не далеко уже.
Спустились в темное узкое ущелье, стали подниматься на крутой холм. Когда невдалеке показалось какое-то строение, Гири обрадованно сказал:
- Вот. Мы приехали. - Он остановился. - Воти! Ва Воти. Это мы!
- Кто с тобой? - Послышался сверху хрипловатый голос.
- Со мною врач, твоя сноха Анна.
Старик что-то пробурчал.
Когда- то говорят это был храм и люди по весне и осени приходили сюда помолиться. Здесь приносили в жертвы овец и веселились. От храма остались три стены. Пастухи соорудили временную хижину, чтобы укрыться от непогоды. Вот где страдал от жуткой боли под лопаткой старый Солт. Его то бросало в жар, то он обливался потом.
- Зачем ты притащил ее в эти дебри? Зачем впутывать этих мирных людей в наши дела? - Ругал сына старый Солт.
- Я зашел навестить ее. Обмолвился, что ты болен. Она сама надумала приехать, а отец и брат одобрили и собирали ее. - Оправдывался Гири, вороша угли в очаге, в углу хижины.
- Как там Степан? - Спросил больной.
- Папа здоров. Воти, здесь темно. Утром мы посмотрим больное место. А пока выпей вот эти две пилюли. Жар спадет, и боли не будут мучить.
На широкую ладонь горца легли два лекарства, Солт опустил ладонь до самой земли, пилюли забелели от света очага. Он их выпил, просто чтобы не обидеть сноху.
- Гири.
- Вай?
- На нашей отаре под Валуном один мальчишка-пастушок двенадцати лет. Правда я ему дал кремневку. Но он ребенок, а ночи темные. Сходи туда. А за мной теперь есть кому посмотреть. Утром придешь. Годовалового ягненка принеси для нас.
- Хорошо, Воти.
Гири немедля собрался и ушел, ведя коня по невидимой тропе в этой кромешной темноте. Потом кто-то завозился, запыхтел за хижиной.
- Анна?
- Да, Воти.
- Это Хан, мой большой друг. Собака. Кушать хочет. Просить стесняется. Вон столб видишь?
- Вижу, Воти.
- На нем висит баранья нога. Сними, отдай ему.
- Всю отдать, Воти.
- Всю. Хан очень большой и он приходит, когда сильно голодный. Ты его не бойся. Он большой, но добрый. Хан знает своих и врагов.
Анна сняла с крюка переднюю ногу барана, откинула тяжелый полог из домашнего сукна и очутилась лицом к лицу перед могучей тенью животного.
- На, кушай, - протянула она мясо.
Зверь аккуратно взял у нее угощение и, тяжело ступая, удалился прочь.
- Там в углу постель Гири. Ложись. Кушать хочешь? В котле дил, а в большой чашке мясо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37