Абреков боимся…
Солтмурад постоял, покачал головой и вышел из этой комнаты.
- Покажи мне, где стоит старая уборная.
- Это там, в саду. Там бурьяном заросло.
- Ничего, я пройду.
Они слышали, что поселенцы напуганы и боятся ходить в лес за дровами, вырубают для топки фруктовые деревья. Но что до такой степени…
После намаза он послал за отцом семейства. Тот пришел и остановился в дверях комнаты.
- Проходи, Аполлун, садись. Мы хотим поговорить с тобой.
Мальчик побежал и принес для отца табуретку.
- Аполлун, за домом был большой сад. Но там торчат одни пеньки. Почему вы вырубаете фруктовые деревья?
Осетин опустил голову и молчал.
- Я догадываюсь, что деревья пошли на дрова: во дворе, где вы колете дрова, лежат поленья от абрикоса, желтые, прямо золотом отливают. Здесь же рядом лес. Твой сад кончается - лес начинается.
- Страшно. Говорят, беглые ингуши убивают любого, кто попадается им.
- И что вы вообще не ходите в лес за дровами?
- Раза два-три в год колхоз вызывает милицию, целый отряд. Тогда ходим, и то старики и дети. А так страшно. Вы совсем не похожи на ингушей: не кричите, ничего плохого не делаете. Весной этого года в Райдзасте такое произошло… вы, наверное, не знаете. Ой-ой-ой!…
- Аполлун, мы знаем, что там произошло: одного убили, двоих ранили и всех свиней, которые паслись на кладбище, постреляли. Так?
- Да, постреляли…
- В Райдзасте колхозники построили клуб из надгробных памятников ингушей. Хотели еще свинарник построить. Это хорошо?
- Нет, это плохо…
- Ты, Аполлун, хоронил кого-нибудь из близких?
- Тут не хоронил.
- А там на своей родине?
- Хоронил: мать, отца, бабушку, старшую сестру, от болезни умерла…
- Если бы мы, ингуши, пришли туда, на твою родину, и начали разрушать могилы твоих близких, ты бы нам спасибо сказал?
- Нет, ингуш, не сказал. Я сильно расс… обиделся.
- Скажи, Аполлун, то слово, которые ты хотел сказать. Мы не обидимся. Это правильное слово.
- Если бы кто разрушил могилы моих родственников, я бы рассердился. Мертвые пусть лежат. Их нельзя трогать. За это есть проклятье.
- Вот, Аполлун, ингуши рассердились, когда увидели, что пришли чужие люди, стащили памятники с их могил, построили себе клуб для танцев и хотят еще свинарник строить. На этом кладбище похоронена моя тетя, сестра матери. Ее могилы я не нашел - памятник унесли, он теперь лежит в стене клуба. Это настоящее свинство, за такое дело мы караем на месте преступления. А простых жителей мы не обижаем ни словом, ни оружием. У тебя коса есть?
- Какая коса?
- Которой сено косят.
- Да, есть.
- Найди ее, пошли со мной.
Солтмурад и Аполлун вошли в сад через старую калитку. Бурьян стоял стеной в человеческий рост. Солтмурад косой проложил дорожку к старому туалетному домику, скосил большую площадку перед дверцей, остановился:
- Будете теперь ходить сюда. В комнату больше не ходите. И еще, Аполлун, скажи своей дочери пусть умоется, а то намазалась сажей. Мы не оскверняем дом, куда входим. Никто к твоей дочери и пальцем не прикоснется…
Троих молодых своих товарищей Солтмурад послал в лес за дровами, и они через час приволокли по две буковых жерди. Семья на это смотрела с изумлением и с каким-то недоверием.
- Их запугивают нашим именем. Агитаторы из райкомов и милиционеры распространяют о нас жуткие слухи. Говорят, что беглые ингуши убивают всех подряд, что трогают женщин. Своим благородным поведением мы должны доказывать обратное, но пакостников, покушающихся на наши святыни - карать на месте, другого способа остановить это дикарство у нас просто нет. Над такими должен висеть страх, - учил опытный Солтмурад молодых товарищей.
Они ушли только к вечеру следующего дня. Привели из лесу коней.
- Аполлун, извини за беспокойство. Позови жену.
Женщина вышла из дома и стала у порога.
- Хозяйка, спасибо за хлеб-соль, за горячую еду, и не думайте о нас плохо. А ты, Аполлун, как мы уедем через часа два сходи в сельсовет и расскажи о нас. Скажешь, что с отрядом в семь человек был Солтмурад, брат Ахмада Хучбарова.
- Ты брат Ахмада Хучбарова?
- Да. Если потом узнают, что мы у тебя были, а ты не донес, тебя будут таскать. А так ты ничего не мог сделать против целого отряда вооруженных людей. Но плохого о нас никому не говори, говори все как было. Мир вам!
Они выехали со двора.
Вдруг Тузар зычным голосом закричал им вдогонку:
- Мой отец не пойдет в сельсовет! Мой отец не пойдет доносить!
Солтмурад резко осадил коня и развернул его. Увидев мальчика в решительной позе, он соскочил с седла, подошел к нему и обнял.
- Тузар, ты сто раз лучше, чем я думал о тебе. Я не считаю твоего отца способным доносить. Я просто не хотел, чтобы вас мучили из-за нас.
- А ты бы, Солтмурад, пошел в сельсовет, если бы я и мой отец были на твоем месте?
- Прости меня, дружок! Прости! Я виноват! - голос у Солтмурада дрогнул. - В этом маленьком теле настоящая мужская душа.

Угощенье из НК
ГБ
- Бечер, почему ты удивляешься каждый раз, как я прихожу? Это дом брата моего отца, значит мой дом. Я раньше сюда приходил, когда хотел, и теперь буду приходить.
- Ингуш, я боюсь. Узнает милиция, придет, будет стрелять. Здесь дети, жена… Ты будешь стрелять, они будут стрелять…
- Боишься за семью? Я это понимаю. Но ты не бойся, милиция меня не застанет в этом доме. Я знаю, когда приходить на ужин. В прошлом месяце они у тебя четыре дня в засаде сидели. Помнишь? А ты черную рубашку на забор не повесил, как мы договорились.
- Я повесил, кто-то снял.
- Нет, Бечер, не вешал. А я коня у них увел. В саду стоял. Я видел как ты его кормил, зерно в таз насыпал, свежей травы принес, гладил. Значит у Бечера гости, думаю, ему теперь не до меня. Ты ушел в дом - я сел и уехал. Хороший конь.
- Они теперь с меня требуют коня, говорят, что я помог вору увести его.
- Это ты врешь. Бечер, тебя за гостеприимство не благодарю, но хозяйку твою за труды благодарю.
- Ты уходишь, ингуш?
- Да, мне пора. Чувствую, что скоро здесь будут другие гости.
- Какие еще гости ночью? Но если надо уйти… Знаешь, мы тебе сумку с едой приготовили. Забери с собой…
- Приготовили? А ну принесите.
Бечер послал жену за этой сумкой.
- Там хлеб, сыр и мед. Кушай на здоровье! Ты нам плохое не сделал.
Женщина поставила сумку из мешковины перед ночным гостем на стол, сразу повернулась и ушла, стала возиться возле буфета с посудой.
Соандро развязал котомку стал класть содержимое на стол. Домашний круглый хлеб, разрезанный пополам и сложенный вдвое. Полсыра овечьего, завернутого в желтую бумагу и мед в баночке.
- На три дня хватит одному мужчине. - Соандро посмотрел в упор на Бечера. - А может навсегда хватит? А?
- Как навсегда? Всего один хлеб. Я такого полхлеба съедаю, когда сильно проголодаюсь. Что навсегда?…
- Мы с тобой сейчас, Бечер, из этого немного покушаем.
Боковым зрением Соандро увидел ужас на лице женщины, а Бечер весь покраснел и на лице появился пот.
- Мы уже кушали…
- Но мед и сыр не кушали. Чуть-чуть попробуем.
Абрек отрезал два тонких ломтика хлеба, намазал густо медом, отрезал по кусочку сыра.
- Бечер, ты съедаешь сыр - потом я. Потом мы с тобой съедим по кусочку хлеба с медом. Но ты будешь есть первый. А потом запьем это: ты сперва - пивом, я потом - водой.
Хозяин сидел, как каменный, выпученные глаза неотрывно смотрели на снедь.
- Кушай! - этот вооруженный человек не шутил. Ничего хорошего взгляд его не обещал. - Бери сыр, Бечер! Бери! Бери!
- Я… Я… не могу это кушать… это… это же…
- Что это?
- Не хорошо это… нельзя кушать… мне милиционер дал… сказал, что посадит, если не отдам тебе…
Он рухнул на пол и пополз к ногам гостя:
- Ингуш, не убивай! Я не виноват.
«Какие странные люди! - подумал Соандро, глядя на обеих супругов, валявшихся у его ног с протянутыми к нему руками. - Только что готовы были отравить безвинного человека, как бешенную собаку, а теперь стоят на коленях, как перед Богом, молят о пощаде».
- Где живет этот милиционер?
- В Райзасте.
- С маленькими усиками под носом? Он всегда ездит на арбе.
- Да.
- А как он тебя узнал?
- Он мой родственник.
- А как он узнал, что я сюда прихожу, если ты ему не рассказал?
Тяжелый вопрос. Супруги стали биться головой об пол, проклиная той день, когда приехали сюда жить.
Соандро собрал «угощение» в сумку, встал и вышел, ни слова не говоря поверженным.
Милиционера нашли мертвым в арбе у ворот своего дома. Лошадь была выпряжена и привязана к забору. Под арбой лежала дохлая собака, перед ней - кусок круглого домашнего хлеба.
Мертвый был распят в арбе за руки и за ноги. Глаза страшно выпучены, из рта - рвота. У изголовья стояла сумка с продуктами.
Никто в Райзасте не понял, что тут произошло. Но в районном отделе НКГБ были осведомленные.
Бечербека и Заиру забрала милиция. Оба рассказали все, что знали. Допрашивал некий лейтенант Майрбек.
Девушка не понимала, чего от нее хотят.
- К тебе ингуш приходит?
- Да. Он хозяин дома, в котором мы живем.
- Как его зовут?
- Не знаю.
- Он часто приходит?
- Когда захочет, тогда и приходит. Посидит. Покушает, что у нас есть и уходит. Он долго не сидит.
- И все?
- Все.
Девушка отвечала абсолютно искренне, а из нее это вытягивали четвертые сутки.
- Ты врешь! - рассердился лейтенант, - ты врешь. Ты лежишь под ним, сука!
- Это неправда. Он даже руки не подает, когда здоровается.
- Неправда!
- Нет, правда. Что вы от меня хотите? Зачем мучаете? Вы же мужчины, осетины.
- Сейчас все выясним. Посмотрим, какая ты честная.
- Кто говорит, что я нечестная?
- Твой дядя Бечербек говорит, что ты гуляешь с ингушом-бандитом. Довольная ты? Он говорит, что ты - шлюха!
Девушка заплакала от обиды и бессилья.
Лейтенант послал милиционера с запиской в районную больницу. После обеда пришла воач и подвергла Заиру прямо в камере унизительному осмотру.
Через десять минут она вошла в кабинет следователя и коротко бросила:
- Она девственница. Справку писать?
- Вы не ошиблись?
Ворач усмехнулась.
- Там ошибиться невозможно. Так писать?
Бечербека отпустили, а Заиру держали еще несколько дней. От нее добивались согласия на выдачу «ночного гостя».
- Я не буду этого делать.
- Почему?
- Я боюсь. Он меня тогда убьет. И он нам ничего не сделал. Поймайте его сами. Отпустите меня домой, у меня там немой брат. Кто за ним присмотрит?
- За ним дядина жена присмотрит.
- Она нас не любит.
- Слушай, ты не должна бежать к нам, когда он придет. Очень просто: повесишь свой платок на веранду, вроде случайно оставила. Если висит платок, мы будем знать, что он там. Не бойся, мы не будем брать его в твоем доме, мы его выследим и возьмем совсем в другом месте.
- Это ваши мужские дела. Я боюсь, - твердила девушка, - у вас ружья, разное другое оружие. Вы мужчины. Я слабая. У меня больной брат, он там один и сидит голодный.
После очередного допроса Заиру отводили в камеру.

* * *
Мальчик лежал, повернувшись к стене, и спал. Соандро зажег коптилку, присел у кровати, осторожно дотронулся до худого плечика.
- Сосо, - позвал он, хотя тот не мог его слышать.
Сосо зашевелился, повернулся, лег на спину и только тогда открыл глаза.
- Ы-ы!
Мальчик вскочил, сел на кровать и, уткнувшись в свои колени, заплакал. Потом поднял голову, жестами и мимикой пытался рассказать о своем горе. Его худые плечики вздрагивали, как крылышки птицы, что зимой сидит на ветке, которую качает холодный ветер.
Соандро стало жаль несчастного.
- Ничего, Сосо, скоро Заира будет дома. Ее отпустят. За что ее сажать?
Выплакавшись, мальчик стал изображать, как милиционеры потащили Заиру, а она упиралась, но ее потащили. А один из них вот так, два раза пнул ее ногой. А он, Сосо, уцепился вот так вот за сестру. Но его ударили. Смотри. Левая щека вспухла, под глазами черные пятна. Он, Сосо, упал. Голова пошла, вот так вон, кругами.
- Не переживай, Сосо. Вернется Заира.
Он прижал мальчика к себе и погладил по спине. Тот начал успокаиваться.
- Ты кушал? - Соандро показал пальцем на него, а потом на рот.
Мальчик утвердительно кивнул головой, сорвался с места, достал с полки миску. Там была поджаренная на печке кукуруза. Соандро из сумки вытащил кусок хлеба и рыбную консерву. Сосо немедля приступил к трапезе, консерву вскрыли старым ножом.
Соандро на миг задумался, удивился самому себе. Как так получилось, что он, изгнанник, потерявший все, что у человека может быть, сочувствует тем, кого должен ненавидеть? Ну и что, что они бедные? Они заняли его Родину, его дом, его будущее. Разве так можно?
Он встал и вышел, оставив мальчика доедать свой поздний ужин.

* * *
Майрбек направился к лошади, легкой походкой довольного собой человека, поскрипывая новыми сапогами. Он немного торопился. Боясь за шинель, что бросил на круп коня, уходя в столовую. Бывало, что здесь вещи пропадали. Шинель, черт с ней, там, в кармане лежали документы. Шинель лежала на месте. Он, по привычке, хлопнул рукой по седлу, и оно легко поддалось. Подпруга? Он даже удивиться не успел…
- Тебя зовут Майрбеком?
Офицер хотел сделать резкое движение в сторону говорящего, рука машинально потянулась к кобуре. Эту руку перехватили железной хваткой: а горла коснулось что-то тонкое, очень тонкое. Он повернул глаза в бок и увидел в вечернем свете лезвие длинного кинжала.
- Ты следователь?
- Да.
- Лейтенант Майрбек, если с головы Заиры упадет хоть один волос, с твоих плеч упадет голова. У тебя жена есть?
- Есть.
- Сестры есть?
- Есть.
- Двое детей?
- Да.
- Подумай о них. Заира завтра будет дома. Мы договорились?
- Да.
Блеск стали исчез. Лейтенант осторожно повернул голову - никого. Он опять взялся за седло, но оно поползло по боку коня - подпруга была подрезана.

Заира

Он сидел на шатком табурете посередине этой бедной хижины и, понуро склонив голову, слушал рассказ Заиры, как ее с дядей Бечербеком вместе отвезли сперва в местную милицию, там допросили, пугая всякими бедами, даже тюрьмой. В тот же день ее забрали в НКВД. Здесь старались хитрить, обманом выманить у нее то, что им нужно было. А так как ей нечего было сказать, они тоже рассердились и бросили ее в каталажку.
- На четвертый день меня перевезли в НКГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37