Собирал наш горский оряд Тангиев Абдул-Хамид и Кодзоев Султан, председатель Пригородного райисполкома. О-о, Лешка, этот Султан был смелый и умный мужчина! Глубокие вещи знал. А мы - родственники: моя мама из их тайпа. Султан мне верил, ничего не скрывал. Ему такие люди нужны были, чтобы горы хорошо знали, чтобы смелые и верные были. Меня назначил комендантом штаба, начальником разведки и снабженцев - большой начальник! Ладно. Мы организовали крупные базы за Бартабосом, около Алкуна, под Жайрахом и на Матхал-Дук, а этот штаб был засекреченный и сейчас такой. Они пытались узнать, но…
- Кто пытался?
- НКВД, Кобулов и шайка их…
- Я ничего не понимаю.
- Я сам тогда вначале ничего не понимал, пока Султан не объяснил. О, Лешка, Лешка, эта власть имеет очень хитрые и грязные дела, таких простых людей, как ингуши, ведут на смерть, как быка ведут на убой. Волчий Ров помнишь? Оружие, провиант, лекарства должны были заранее завезти на базы. Я был получателем за весь Горский отряд имени Серго Орджоникидзе. А снабжение приходило через НКВД. Здесь еще вот какое дело: еще до начала войны пошли разговоры, что всех ингушей погонят в Сибирь, Сталин хочет тут сделать Еврейскую республику. Собрались, говорят, еврейские муллы и пошли к Сталину: давай очисти эту землю, мы там хотим жить, у тебя жена еврейка, ты - наш зять. Люди знали, что у Сталина жена была еврейка. Кто верил, кто не верил, но разговор шел, тлел, как огонь, понизу… А зачем, Лешка, евреям наша земля? Что им здесь делать? Здесь люди живут и трудятся руками. Солнце восходит - поднимаются и начинают работать, солнце заходит - ложатся спать. А евреи умные люди, они больше головой работают: врачи, профессора, разные ученые, музыканты. Им для жизни нужен большой мир, город, простор. Ерунда это, Лешка, но болтовня шла. А когда этот разговор зашел при Султане, он сказал, как, между прочим: «Это не болтовня, такая задумка кое у кого есть, только евреи здесь ни при чем», - и замолчал. У Султана было два товарища из больших коммунистов, которым он верил. Один Газдиев по фамилии, а другой Тангиев, я говорил. Очень умные люди, о народе думали. Однажды они пришли сюда в этот штаб, я провел их. Ну, сидели, немножко спирт выпили, разговорились. Из их разговоров я узнал, что НКГБ и НКВД давно копает яму для ингушей и чеченцев, подлые люди постоянно пишут в Москву на нас жалобы, что мы бандиты и грабители. Теперь задумали обвинить нас в том, что хотим помогать немцам. Этих жалоб, говорят, накопилось столько, что едва ли уместятся в одном вагоне. Вот. Сидят выдумывают и пишут, пишут, за это им платят из НКВД. Власть документы собирает. Власть - шакал! Среди самих ингушей нашлись предатели из чекистов. Ты знаешь, что один сделал? Пришел в горные аулы (его Берия послал), людям говорит, что сюда скоро придут немцы. Хорошо будет жить только тот, кто подпишет бумагу за немецкую власть. Понимаешь, он эти бумаги отнес бы в НКВД - хороший документ для них. А еще тот сволочь нагрузил самолет бомбами и сбросил в горах, там, где люди вообще не бывают, самое дикое место, только дикие козы, да архары. Знаешь для чего? На складе, где бомбы выдают, составили документ, что бомбы нужны для боя с ингушскими банд-отрядами, которые за немцев. Вот какие появились на свете ингуши! Как земля не провалится под их ногами? Против родного народа такие подлости делать! Я эту бомбежку помню. Горцы удивлялись: для чего зверей пугать? А он, сука, оказывается, врагам помогал своему народу яму копать. Вот какие дела, Лешка.
Султана убили в Грозном первого апреля 1942 года. Целый день бегал по разным военным делам, устал сильно, лег отдохнуть в гостинице на втором этаже. В его номер зашел офицер НКВД майор Николай Дзанаев. Он дважды выстрелил в грудь спящего человека. Султан умер на второй день. Дзанаева милиция арестовала и посадила. Мне рассказывали, что жена Султана пошла к нему в тюрьму и спросила: «Если у тебя осталось хоть немного чести кавказского мужчины, отвечай мне: за что ты убил моего мужа? Что он тебе лично сделал? Или что сделал твоим близким?» На это Дзанаев ответил: «Я выполнял задание высокого начальства». Больше он ничего не сказал. Дзанаева Николая через неделю отпустили. Султан был умным человеком и очень любил свой народ, за это и погиб. Аллах воздаст ему на том свете! Э-э, Лешка, наши старики этот мир называли Харц-Дуне, значит мир, в котором царит Неправда! Как они оказывается правы были!
В ноябре 1943 года, в прошлом году, ты уже был здесь. Абдул-Хамид прислал человека, чтобы я срочно получил в Шолхи, в НКВД, оружие и обмундирование для партизанского отряда и отвез его на базу. Но он через одного Хучбарова меня сильно предупредил, чтобы проверил каждый ствол на годность и чтобы номер соответствовал тому, что записано в документе. Чтобы проверил теплое белье, которое тоже должны были прислать. «Смотри, Оарцхо, - передали мне, - кучей ничего не бери. Нам могут подсунуть оружейный лом или еще что-нибудь такое, ненужное. Белье проверь. Хорошо смотри. НКВД - клубок из тийша болх! * Собрал я четыре арбы и поехал. Да, в Шолхи нас ждали. Там такой человек был, офицерик, говорил партизанский интендант. Голова маленькая, с боков сплюснутая, глаза как шины, губы тонкие, острые, синие. «Вот забирайте, это все ваше, для партизанского отряда имени Серго Орджоникидзе. Подпишитесь в получении триста винтовок советского производства образца 1940 года, тридцати автоматов ППШ, десяти револьверов системы «Наган», еще продукты: чай, сахар, спички, мука, крупы». Я смотрю - все это упаковано в заводских ящиках. Хорошо! - значит все новое. Ящики проверил - наши советские. Я же в армии служил (в тридцать девятом демобилизовался), хорошо все это знаю. «Расписывайся и забирай», - говорит мне и приказывает моим людям, - грузите, чего стоите! Скорее!» «Подожди, - говорю, - я не за детскими игрушками приехал, а за оружием, проверим». «Чего тут проверять?» «А что ты так торопишься?» «Тороплюсь, потому что немцы уже под Орджоникидзе стоят». «Вот если бы ты раньше торопился, когда надо было торопиться, они бы не стояли под Орджоникидзе. Это ты виноват и, такие, как ты». «Я тебе приказываю! - кричит. - Я капитан такой-то. У меня еще дела есть, кроме тебя». «А я получил приказ от своего командира, все брать проверяя. Может там вообще не оружие, а какие-нибудь железки, а вместо патронов - гвозди». У меня с собой в арбе был топор. Я его принес. Этот интендант на меня набросился, за пистолет хватается, а я положил руку на кинжал. Говорю спокойно: «Ты с пистолетиком не балуйся, а то без головы останешься». Вскрываю ящик с автоматами, и что ты думаешь Лешка - там лежат новенькие «Шмайстеры» в смазке. Вот, сука, а! я открываю винтовки - немецкие, обмундирование - немецкое. Больше я открывать не стал. «Ах ты, сволочь! Ты думал, что у ингушей в голове масла не хватит, чтобы твое говно разгадать. Мы унесем это оружие в отряд, а ты пошлешь во след НКГБ. Нас возьмут с немецким оружием и немецким обмундированием - вот, смотрите, ингуши создали на поддержку немцам целый отряд! Ты это хотел, шакал? Вот тебе!» Я поднес ему под нос дулю, отобрал оружие, потом дал хорошо в ухо, взял под мышки, как ягненка и понес в кабинет секретаря райкома, такой русский Шустов был. Индентантика бросил к нему под стол хорошим пинком, а сам стал навытяжку у двери. Там еще двое сидели, один русский и ингуши Мальсагов Тухан и Абдул-Хамид. «Что это?» - спрашивает русский. «Это немецкий шпион. Я его арестовал». «А ты кто?» «Начальник разведгруппы партизанского отряда имени Серго Орджоникидзе». «Что этот человек сделал?» «Вот смотри, - говорю, - я приехал за снабжением для отряда. Он выдает. Вот бумага. Тут написано: триста винтовок советского производства образца 1940 года, тридцать автоматов ППШ, десять револьверов системы «Наган», триста пар белья для рядовых Советской Армии. А что он выдает?» «Что?» - и те двое встали. «Пошли сами посмотрите, тут рядом». Интендантика я подхватил и понес с собой. «Отпусти его», - говорит начальник. «Нет, не отпущу. Грязную кошку носом тыкают в то, что она наложила». Прошли мы туда. Ящики открытые стоят. С моими людьми скандалят какие-то двое русских, выгнать хотят из кабинета. Начальники смотрят бумагу, смотрят ящики. Я вытащил немецкий френч с погонами, показал им, показал этому интендантику: «Тебе кто это дал? Гитлер?» - И еще раз дал в другое ухо, голова у него нормальная стала, круглая, обе щеки вспухли. Русские забрали у меня интенданта, мол, хватит, дальше сами разберемся. Мне же по описи выдали двести пятьдесят винтовок, пятнадцать наших автоматов, три револьвера, чай, сахар, муку и крупы. Все точно проверил и повез на базу. Наказал беречь и стеречь. Я знал, что этим дело не кончится. Абдул-Хамид узнал, что случилось. «Ты хороший замах
*
. Ты спас весь наш отряд. Нас всех могли расстрелять вместе. Это их шутки. Кобулов с Меркуловым руки свои, наверное, кусают. Твой интендант признался, что эти «подарки» ингушам послал Кобулов». У меня тут такое слово вырвалось: «Ваи-и, Адбул-Хамид, так очень тяжело: воевать с немцами и постоянно оглядываться назад, чтобы эти крысы за пятку не укусили. Не лучше ли сперва их всех перебить, а потом с именем Аллаха и за немцев взяться?» Ваи! Как он испугался! Эх-яхь! «Замолчи!» - сказал, - «даже в уме такие вещи не говори. Погубишь не только себя…»
Давай, Лешка спать! У меня глаза слипаются. Раздевайся до белья и спи спокойно. Когда представляется возможность, абрек должен дать телу полный отдых.
Уже засыпая под толстым шерстяным одеялом, полуохрипшим от надвигающегося сна голосом Лешка спросил:
- Все партизанское снабжение ты припрятал на всякий случай?
- Нет, что ты. После того, как немцы отошли зимой 1943 года, приехала целая комиссия и все забрала по описи - патрон в патрон. Ты был здесь, когда мы эти дела делали. Я тебе не рассказывал - военная тайна. Я и отцу не рассказывал… А это, что здесь мы приобрели на стороне у армейских интендантов купили на пять человек. Комиссия попросила штаб показать - я показал совсем другое место, пещеру за Эршты. Там мы кое-что держали. Вот, Лешка, какая ингушская история. Э-эх!
- Ты не плохо говоришь по-русски.
- Я один год учился в Буро, это было… Это было в 1928 году. Отец отдал меня частной учительнице, русский язык выучить, читать - писать! Я хорошо учился. Учительница была грузинка, старая и умная женщина… нас было у нее девять учеников, все разные: большие-маленькие, девочки-мальчики. А одна русская девочка была Полечка, маленькая, худая, тихая, бедная. Учительница ее за так учила. Обижали ее ни за что, просто так, все, кроме меня. Мне жалко было, и защищать стыдно: смеяться будут. Но я не выдержал, взял Полечку за руки и посадил возле себя. Был там такой мальчик Котов Шурка, с большой головой и большой дурак, из богатой семьи. Отец его шкурами торговал. Я в уборную пошел, а он побил ее. Прихожу - Полечка плачет, сильно плачет, а Котов смеется. У-ух, я рассердился, кинжал выхватил и на него кинулся. Он хотел в дверь бежать - я туда. Дети «ай-ай!» кричат, учительница - «вай-вай!». Котов раму высадил и на улицу - я за ним по улице. Я же горец, а он жирный, видит, что ему не уйти, по водосточной трубе вверх на крышу полез. Как кошка! Я хотел тоже, а кусок трубы оторвался. «Слезай, - говорю, - тебя зарезать надо. Ты большой негодяй. Тебе не стоит жить». «Нет, - говорит, - не слезу». «Ничего, я тебя завтра зарежу. В школу придешь?» «Завтра, - говорит, - я с отцом приду. Он тебя вот таким большим тесаком, которым шкуры выделывают, зарежет». «Ничего, - говорю, - он меня зарежет, а потом из гор придут мой отец, брат отца, три брата матери, мои двоюродные братья: Тод, Аслан, Лабзан, Алтаж, Хуси и Чарг - всех вас зарежут, никого не оставят». Я пошел к учительнице… Ну, тут кончилась моя учеба, Лешка, отец меня домой повез. А еще я в армии был. Служил в пехоте под Брестом. И у тебя я учился говорить.
- Брест рядом, где я жил.
- Да, наверное. Когда я в Брест попал, думал, что это Буро, везде по-нашему говорили: ингуши и чеченцы, почти весь гарнизон из наших был. Давай спать… Сегодня я столько разговаривал, что рот болит. Спокойной ночи!
- И тебе… брат Оарцхо…

* * *
Лешка сладко вытянулся под одеялом, но ноги еще ныли от вчерашних усилий. У костра сидел Оарцхо и задумчиво перебирал сулхаш *.
- Оарцхо, мне сон приснился.
То молча кивнул головой.
- Мне приснились моя мать и Нани. Обе такие молодые и красивые. Была такая ровная поляна у речки. Мы там бегали. Они оба меня ловили и смеялись. «Это мой сын!» - кричит мама. «Теперь он будет моим!» - кричит Нани. Потом разом обе спрашивают: «Чей ты?». А мне как отвечать, чтобы ни одну не обидеть - я убегать, а они за мной. Глаза у них сверкают, волосы развеваются, обе молодые… так я и проснулся.
- Это хороший сон, вставай. Пойдем, посмотрим, что делают эти люди в нашей пещере. Маленькое ученье проведем: научу тебя обращаться с автоматом, заряжать и стрелять.
- Выйдем туда на улицу?
- Нет. Могут услыхать. Я здесь тебя обучу - первый урок, а в бою доучишься.
- Будет бой?
- Да. Наверное. Посмотрим.
Они быстро позавтракали и приступили к учению.
- Это автомат. Хорошее оружие, но патроны тратит без счету. С винтовкой проще. Это ППШ, новый ППШ. Старый был с тяжелым диском, а этот с рожками. Он удобнее. Вот так взводишь…
После краткой теории, занялись практическими учениями: Леша пальнул несколько раз во тьму пещеры одиночными, а затем дал две очереди, рожок опустел. На этом обучение молодого абрека закончилось.
Оарцхо принес из тьмы два солдатских вещмешка, в которых аккуратно уложил все необходимое. В руках у Оарцхо моток тонкой, но прочной веревки.
- Это зачем?
- Нам нельзя возвращаться по той тропе, которой пришли: можем следы оставить.
Они потушили костер, и пошли к выходу. Опять ползли, прижимаясь к самой земле.
- Будешь идти по камням, на снег не наступай. Мы должны ходить без следов. Возьми себе палку. Так идти недолго. Потом легче будет.
Оарцхо проверил экипировку дружка, ладно ли все на нем, не давит ли.
- Карабин и автомат пока за плечо. Вот так. Пошли.
Шли они несколько часов вниз по ущелью по речке, пока не дошли к голому скалистому обрыву, который нависал, казалось, с самого неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37