Мудрец шагал за неторопливо идущим слугой, а перед глазами его стояли буквы – ломкие, изящно изогнутые буквы, написанные его собственной рукой. И подпись в шесть букв – его собственное имя.
Послание из бесконечного далека.
8. Призраки, вышедшие из могил
Снег шел весь день, так и не позволив россам покинуть замок. Впрочем, они недурно провели время. Еда была обильной, постель – мягкой. Утомленные долгой дорогой путешественники получили возможность как следует отдохнуть и подкрепиться. До самого вечера россы только и делали, что ели и отсыпались. Никто не тревожил их, однако, памятуя о наказе Мудреца быть осторожными, братья держали мечи под рукой. Но все было спокойно. Лишь время от времени появлялись слуги, приносившие еду и дрова для камина. Однажды пришел Эльмеш, спросивший у Мудреца, не требуется ли ему что-нибудь. Мудрец ответил, что нет, и поинтересовался:
– Чем занимается князь?
– Не знаю, – улыбнувшись, ответил Эльмеш. Поразительно, как обитатели замка любили улыбаться! – Я не сую нос в дела князя. Когда требуется, он сам находит меня.
Сидевший у камина Ратибор закашлялся. Сотник внимательно посмотрел на росса.
– Твой человек болен?
– Здесь сыро.
– Я знаю, но мы топим день и ночь.
Мудрец пожал плечами. Ему нечего было ни сказать, ни возразить. Огонь в камине пылал круглосуточно, да и кроме Ратибора все остальные чувствовали себя превосходно.
– Он поправится, – сказал Мудрец.
– Будем надеяться. Если кашель усилится, обратись к Фресу. Ведь вы знакомы?
– Да, князь представил его мне на пиру, – уклончиво ответил Мудрец.
– Фрес занимается врачеванием.
– Думаю, мы обойдемся.
Словно в ответ на эти слова Ратибор закашлялся и принялся тереть шею. Вновь покосившись на него, Эльмеш улыбнулся.
– В таком случае, позволю себе откланяться. Вечером я зайду за вами.
Надо сказать, пир, который устроил в честь гостей князь Вульго, пришелся по вкусу россам. Поэтому, когда за окнами сгустилась тьма, братья начали проявлять признаки нетерпения. Горислав и Дор дважды заглядывали в покои Мудреца, первый, чтоб попросить у Ратибора точильный клинок, а второй так и не сумел придумать достоверного повода и принялся бормотать какую-то несуразицу о том, что видел, гуляя по замку. Рассказ о блуждании по подземным коридорам не вызвал у Мудреца ни малейшего интереса. Он оживился всего один раз, когда Дор упомянул об изображенной на двери в подземелье летучей мыши.
– Нетопырь, – пробормотал Мудрец себе под нос. – А ты случайно не был за этой дверью?
Юноша отрицательно помотал головой, слегка, как показалось Мудрецу, смутившись. По крайней мере, Мудрец подумал об этом после того, как за Дором захлопнулась дверь. А вскоре завился Эльмеш. Лицо сотника сияло, словно натертый мелом металлический шит.
– Сегодня ты можешь взять с собой всех своих людей.
– То есть?
– Я говорил с князем, и он позволил этой девчонке присутствовать на пиру. Только она должна вести себя тихо. И пусть наденет вот это. – Эльмеш швырнул Ноле свернутую в комок одежду. – Это детское платье княжны, она дарит его тебе. Поняла? – Повысив голос, спросил Эльмеш у испуганно съежившейся на кровати Нолы. Та затравленно посмотрела на Мудреца и кивнула. – Тогда собирайся! – велел ей сотник. – Нечего рассиживаться!
Гости и хозяева устроились за столом примерно в том же порядке, что и накануне. Нолу посадили между Ратибором и Храбросердом. Устроившиеся напротив сотники Вульго с откровенным презрением рассматривали угловатую фигурку девочки, что не на шутку рассердило горячих россов. Они были близки к тому, чтобы затеять ссору, но князь вовремя обратил внимание на вызывающее поведение своих слуг и грозно прикрикнул на них, после чего те перестали смущать девочку насмешливыми взглядами.
– Сущие скоты, – наклонившись к Мудрецу, доверительно сообщил князь. – Держу их лишь потому, что они преданы мне, словно псы. – Мудрец ничего не сказал на это, и тогда Вульго поинтересовался:
– Ты хорошо отдохнул?
– Да, князь. Спасибо.
– Не стоит благодарить. Ты для меня особенный гость, Келрун.
– Почему?
Князь изобразил улыбку.
– Ты много знаешь, много повидал. Такие гости редкость в наших краях. Обычно здесь проходят лишь караваны даков, да еще шайки северных гетов, которые пытаются грабить подвластные мне селения. Но я не допускаю, чтоб какие-то дикари тешили себя мыслью, будто взяли верх над князем Вульго! Мои воины отменно вручены и умеют сражаться в горах. Мало кому из разбойников удалось унести ноги из моих владений. Если бы я собирал в качестве трофеев черепа, как это делают кельты, у ворот моего замка красовалась бы целая пирамида из отрубленных голов. А ты любишь войну, Келрун?
– Нет, – ответил Мудрец.
– Но, если не ошибаюсь, тебе нередко приходилось браться за меч.
– Да, ты прав, но это вовсе не означает, что я люблю войну. Война – зло, хотя порой она необходима. Порой это неизбежное зло.
Губы князя дрогнули, но не сложились в какую-либо гримасу. Появившиеся слуги скользили между столами, расставляя блюда с яствами. Прищурив глаза, Вульго наблюдал за беготней слуг. Внезапно он поинтересовался:
– А мир, выходит, добро?
– Выходит, так.
– А что значит добро и зло? Где граница между ними? Кто определяет, что есть добро и что зло?
– Люди.
– Но люди бывают разные. И мир они воспринимают по-разному. То, что представляется добром тебе, я могу считать злом. Я люблю смотреть, как течет кровь моих врагов, потому что знаю, они были б в восторге, доведись им увидеть, как умираю я. Почему это должно считаться мною злом? Если определять любую смерть, любую боль, как зло, можно скатиться до дешевого морализаторства. Порой для того, чтобы совершить добро, просто необходимо причинить боль, а то и смерть. Разве не так?
– Так, – согласился Мудрец, не совсем понимая, к чему хозяин замка завел этот разговор.
– А раз так, что же такое зло? То, что кажется злом конкретно кому-то – тебе, мне, кому-то третьему? – Мудрец кивнул. – Но другому это может представляться добром. Так кто же определяет? Каждый сам для себя? Иль, быть может, большинство? – Мудрец молчал, князь воспринял его молчание, как победу, и самодовольно ухмыльнулся. – Я вижу, тебе хочется сказать: большинство, хотя ты прекрасно знаешь, что все определяет конкретный человек. А, значит, единого, общего, абстрактного добра не существует, как не существует и абстрактного зла. Существует великое множество добрых и злых дел и помыслов, переплетенных в бесконечном отрицании одного другим. А в конечном счете нет добра и нет зла. Есть что-то посередине. Разве не так, Келрун?
– Возможно. Но почему тебе так нужен мой ответ?
– А потому, что ты не хочешь отвечать, а я хочу понять, кто ты.
– Но зачем?
– Как зачем? – Князь огорчился, похоже, непритворно. – Мне нужно знать твое мнение. Ведь ты мудрый человек, недаром тебя кличут Мудрецом. Вот кто, по-твоему, я?
Мудрец скрестил взгляд со взором голубых глубоких глаз Вульго.
– Зло.
– Опасный ответ, – заметил Вульго, глаза его блеснули. – Но почему?
– Твои кумиры – сила и страх, и потому ты в моем понимании – зло.
– Ты фарисействуешь, Келрун. Разве ты сам не поклоняешься силе?
– Может быть, отчасти. Но я никогда не опирался на страх.
– Знаешь, я тоже. Возможно, я использую порой фактор страха, но я ненавижу его, так как страх делает людей слабыми. А я люблю сильных.
– При условии, что ты будешь первым среди них.
– Естественно, – согласился князь. – А как же иначе? Сила определяет жизнь. Сильный живет долго. Несоизмеримо сильный должен жить несоизмеримо долго, бесконечно сильный живет бесконечно. Ты говорил о людях с холодной кровью. Они бесконечно сильны и живут вечно.
– Не всегда. Я сам видел, как умирают подобные люди.
– Не-ет… – протянул Вульго. – Они не умирают. Они уходят, но возвращаются вновь, когда уже все решат, что они умерли. Великое умение затаиться и терпеливо ждать. Оно – признак силы. Ведь ты и сам умеешь затаиться, верно, Келрун?
– Допустим.
– И вот теперь ты оставил убежище и спешишь туда, где должна пролиться кровь, большая кровь.
– Ты знаешь меня, ты знаешь о том, что должно случиться, – прошептал Мудрец. – Я должен знать тебя?
Князь Вульго утвердительно кивнул головой.
– Наверняка.
– Но я не знаю!
– Узнаешь. Подожди еще самую малость. А сейчас давай уделим должное трапезе. Я распорядился приготовить особое блюдо – вепря, жареного в бычьей крови. Надеюсь, оно придется тебе по вкусу.
– Если не очень сырое.
– Очень, – зловеще прошептал князь, и глаза его сверкнули. Вульго поднялся. – Друзья, я поднимаю тост за тех, кто нечаянно и столь счастливо посетили мой замок. Нам приятны любые гости, а если они при этом еще и достойные люди, нам приятно вдвойне! Ведь человек достойный наделяет своими достоинствами тех, кто находится рядом с ним! – Князь с откровенной усмешкой посмотрел на Мудреца. – За здравие гостя Келруна и его славных друзей!
– За здравие! – дружно воскликнули валаши.
Россы молча опрокинули кубки с пряным вином. Как и накануне, они ели и пили с тем неумеренным аппетитом, который отличает изголодавшихся людей. Но сегодня они позволяли себе быть более раскованными, захмелевший Горислав то и дело бросал вызывающие взоры на сотников князя, от которых у тех начинали играть желваки.
Тосты следовали один за другим. Слуги едва успевали менять блюда и подливать в бокалы вино. По своему обыкновению князь Вульго мало ел и пил, развлекаясь тем, что украдкой разглядывал гостя. Подобное внимание со стороны хозяина замка слегка раздражало Мудреца, но он не подавал виду. Желая казаться непринужденным. Мудрец попытатся завести разговор со Фресом и Эльмешем, однако сегодня те были немногословны и отделались несколькими короткими фразами. Мудрецу ничего не оставалось, как сосредоточить внимание на трапезе. В этот миг князь хлопнул в ладоши.
– А теперь сюрприз специально для наших гостей!
Откинулись портьеры, и в залу вошли облаченные в белые одежды девушки – много, может быть, тридцать, может, пятьдесят похожих одна на другую девушек. Они были красивы, но очень своеобразной, холодной красотой. Подведенные краской лица были бледны и безжизненны, затянутые в бесцветную ткань фигуры казались призрачными.
Девушки выстроились в несколько рядов, проделав эту операцию четко, без малейшей заминки. Откуда-то полилась музыка, тихая, приглушенно-утробная. От этих звуков веяло страстной негой. Повинуясь им, девушки начали плавно перемешаться по зале. Руки и все тело их оставались в неподвижности, двигались лишь ноги. Едва виднеющиеся из-под подолов длинных платьев, они быстро-быстро переступали по мраморным плитам пола. Потревоженный движением, заметался огонь свечей и факелов, породив ожерелья расплывающихся бликов. Танцовщицы двигались все быстрее. Движения их, переполненные звуками и игрою света, завораживали. Мудрец не сразу расслышал слова Вульго, обращенные к нему.
– Извини, что отвлекаю тебя, гость Келрун.
– Да… Да! – откликнулся Мудрец.
– Вновь хочу поговорить с тобой о твоем человеке.
– О ком?
– Я не помню его имени. Молодой парень, что сидит рядом с Иленной. Моя дочь влюбилась в него. Она просит, чтобы я уговорил тебя оставить юношу в замке.
– Его зовут Дор, – машинально сообщил Мудрец. Просьба князя застала предводителя россов врасплох, Мудрец не знал, что ответить. Потому он решил быть дипломатичным. – Лично я ничего не имею против, но не знаю, как отнесутся к подобному предложению его братья. Да и захочет ли он сам?
– Захочет. Думаю, Иленна найдет с ним общий язык.
Мудрец посмотрел на княжну. Та с холодной улыбкой взирала на сидевшего рядом с нею Дора, а сам юноша заворожено следил за плавными движениями танцовщиц.
– Так ты отпустишь его? – настойчиво повторил князь.
– Если он сам попросит об этом.
Вульго кивнул, словно желая тем самым сказать, что подобное решение его вполне устраивает.
– Если нужно, я дам тебе взамен человека или даже нескольких.
– Не надо, мне вполне достаточно и моих. – Мудрец мрачно подумал о том, какова будет реакция братьев, если вдруг Дор объявит о своем намерении остаться в замке князя Вульго.
А девушки все танцевали и танцевали, ноги их мелькали с непостижимой быстротой. Постепенно оживали неподвижные поначалу тела. Они также пришли в движение – беспокойное, страстное. Порой в нем проявлялось что-то животное, но без той неги, какой дышат жесты восточных танцовщиц. И невероятная отточенность каждого шага и жеста! Двигаясь непостижимо быстро, девушки перестраивались в различные фигуры с такой легкостью, словно ими руководил невидимый глазу режиссер.
Вместе с плясуньями танцевали и тени, переплетенные в сложный калейдоскоп быстро передвигающихся человеческих тел. Тени строили затейливые силуэты, претендовавшие на то, чтоб существовать отдельно от плоти, их породившей. Они убыстряли свой бег, сначала догоняя стремительные движения танцовщиц, а затем и предвосхищая их. Трясущиеся блики на потолке и стенах создавали расплывчатые образы клыкастых тварей и лица, в которых человеческое обращалось в звериное. В спокойные звуки струн и глухих медных труб вплетались повизгивание флейты и угрожающий рокот барабана. Звуки повелевали танцовщицами, и не только ими. Мудрец вдруг ощутил, что ему хочется подняться и присоединиться к страстной пляске. Он нашел в себе силы устоять перед этим порывом и обвел взглядом лица сидящих за столом. Большинство из них, вне всяких сомнений, испытывали примерно то же желание, что и он. Лишь сам князь, Иленна, Фрес, граф Паллес и Эльмеш оставались внешне спокойны. Держал себя в руках и Ратибор, положивший тяжелую ладонь на худенькое плечико Нолы.
Это было неестественное действо. Движение и звуки порабощали сознание, заставляя его следовать за собой. Они влекли в неведомые дали, где снег сливался с чернотой ночи и обращался в серую расплывчатость сумерек, где мелькали тени и с визгом носились невиданные твари, вырывавшие из воздуха куски плоти, из которых сочилась веером алая кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62