– Меня занимает Гелика, город, отказывающий в повиновении. Я не испытываю ненависти к этим людям. Они просто мешают мне исполнить мечту. Мешают собрать все силы и обрушиться на Рим!
– О, эта Гелика покорится, как только услышит грозную поступь твоих воинов!
– Возможно, – не стал спорить пун, не желая выражать сомненье.
– Я дам тебе все, что хочешь – воинов, быков, жену! Хочешь мою жену?
– Нет, спасибо, друг. У меня есть и жена, и дети.
– Я знаю. Три отважных львенка. Ты готовишь их к войне с Римом!
– Может быть, – не стал спорить Гамилькар. Все его три сына, поклявшиеся в ненависти к Риму, были при войске, закаливая характер и тело. – Может быть…
Царек восхищенно округлил глаза и влил в глотку очередной кубок…
История не сохранила точной даты рождения Гамилькара, как и достоверных свидетельств о первой, большей части его жизни. Известно лишь, что происходил Гамилькар из знатного рода, одного из лучших родов Карфагена.
В те времена Карфаген был первым по славе и богатству городом мира. Предприимчивость и удачливость пунов вызывали зависть и опасения соседей, не столь удачливых и предприимчивых, прежде всего Рима, который, подчинив своей власти Италию, зарился теперь и на земли вблизи Апеннин – на Сицилию.
Этот остров боги создали словно специально для раздоров меж теми, кто претендовал владеть западной частью Великого моря. Для обитателей Италии он был ключом к Африке, дли жителей североафриканского побережья – воротами на Апеннины. Если прибавить к тому необычайное плодородие сикелийских равнин, нетрудно понять, что владеть благословенным куском суши желали очень многие. Сицилия издавна была ареной борьбы между племенами и народами, стремившимися владеть ею. Сначала это были дикие местные племена и пришедшие с востока греки, покорившие большую часть острова и основавшие здесь цветущие города Сиракузы, Акрагант, Гимеру. Затем появились пуны, сыны вознесшегося над Африкой Карфагена. Сицилия являлась идеальным плацдармом для прыжка в Европу, и пуны решили обустроиться здесь. Греки же не хотели видеть на этой земле смуглокожих семитов, и между двумя столь схожими в энергичной натуре своей народами разразилась вражда. В тот памятный год, когда материковые эллины сражались с персами при Фермопилах и Саламине, их сицилийские собратья дали грандиозную битву карфагенскому войску, в какой карфагеняне претерпели разгром.
Но пуны не ушли с острова, а возвращались сюда вновь и вновь, возводя укрепленные города, становившиеся опорными пунктами карфагенской экспансии. Грекам, как они не старались, так и не удалось полностью очистить Сицилию от пучеглазых преемников финикиян. Не удалось это ни Гелону. ни Дионисию, ни Тимолеонту, ни Пирру, ни Гиерону. Сокрушаемые натиском тяжело ступающих по благодатной земле гоплитов, карфагеняне откатывались к северо-западу, но затем вновь и вновь подступали к стенам греческих городов, разрушая их стены и выжигая окрестные нивы. Грекам так и не удалось вытеснить карфагенян с Сицилии, и с уходом Пирра, прельстившегося лаврами новых побед, пуны были сильны, как никогда.
Но тут объявился Рим, выросший из пеленок Италии. Латины не могли равнодушно взирать на то, как прыткие торгаши прибирают к рукам Сикелию. Ведь Мессану отделяет от Регия пролив – коварный, недаром прозванный Харибдой, но который можно переплюнуть хорошим плевком. Рим вмешался в конфликт вокруг Мессаны, которую захватили воинственные наемники-мамертинцы.
Набранные в Кампании, эти наемники верой и правдой служили своему хозяину – тирану Агафоклу. Когда же тиран скончался, наемников поставили пред фактом неминуемого возвращения на родину, жестоко угнетаемую Римом. Меж тем наемники привыкли к жизни сладкой и беззаботной и не горели желаньем возвращаться к плугу или наковальне. Потому кондотьеры решились на отчаянную авантюру. Они проникли в Мессану, перебили мужчин, вплоть до отроков, и заняли место мужей и отцов. Гордые своей силой и доблестью, наемники прозвали себя мамертинцами – сынами Марса.
Мамертинцы оказались людьми доблестными и сведущими в военном деле. Попивая славное мессанское винцо, они сумели отразить штурм армии Пирра, пытавшегося завоевать Сицилию, а потом успешно противостояли атакам Гиерона, желавшего вернуть Мессану под контроль Сиракуз. Но затяжное противостояние истощило силы мамертинцев, город понес большие потери в защитниках, стала остро ощущаться нехватка припасов и оружия. Возникла реальная угроза падения Мессаны. Тогда мамертинцы, не желавшие ни сдаваться в плен, ни терять столь неожиданно обретенный достаток, решили обратиться за помощью к одному из влиятельных соседей – Риму или Карфагену. После некоторых колебаний наемники отправили послов в Рим.
Отцы-сенаторы думали ненадолго. Предложение было слишком заманчивым, чтобы долго раздумывать. Рим получал реальную возможность на вполне законных основаниях выйти за пределы Италии и закрепиться в обильной Сицилии. Сенат дал согласие поддержать мамертинцев, римляне начали собирать войска. На это ушло время, а когда римские корабли были готовы выйти из Регия. вдруг пришло известие, что Мессана уже занята карфагенянами. Но римляне не стали уступать и разбили карфагенян, утвердив свой контроль над Мессаной. Гиерон, отличавшийся прагматичным умом, поспешно заключил мир с Римом.
– Зачем ягненку ссориться с волком?
Но карфагеняне упорно пытались вернуть свое. Они продолжали войну. Тогда римляне осадили Акрагант, главную опорную базу карфагенян на Сицилии. После долгой осады город пал, и римляне на пару с Гиероном, возлюбившим своих новых союзников столь же страстно, как прежде карфагенян, установили контроль над всей Сицилией.
Карфагеняне озлобились. На суше они были бессильны против испытанных в боях с италиками легионов, зато на море все козыри были на их стороне. Хоть римляне и соорудили наскоро с сотню кораблей, подобных пунийским пентерам, но в морском деле сыны Ромула были профанами. Карфагеняне не преминули этим воспользоваться. В битве у Липарских островов римский флот потерпел полное поражение. Карфагенянам удалось захватить несколько десятков кораблей, в плен попал командовавший флотом консул. Карфагеняне ликовали, а римляне не унывали.
– Мы только учимся, – говорили они.
Сыны Ромула оказались способными учениками. Понимая, что им еще долго не сравняться с карфагенянами в умении морского маневра, римляне решили превратить морской бой в сухопутный. Для этого требовалось не так уж много – заставить противника полагаться в бою не на умение кормчего да таранный удар, а на абордажный бой. Некий римский самоучка изобрел ворон – абордажные мостки с крючьями. Эти крючья вонзались в палубу вражеского судна и удерживали его до тех пор, пока эта палуба не заполнялись легионерами. Ну а в рукопашном бою римлянам не было равных.
– Вот теперь поглядим! – воскликнул Гай Дуилий, первый победоносный адмирал в истории Рима.
Он дал сражение карфагенянам при Милах и уничтожил иль полонил пятьдесят вражеских кораблей – половину пунийской эскадры. За это Дуилия удостоили несказанных почестей. Сенат постановил, чтобы героя повсюду сопровождал флейтист, напоминавший согражданам о славной победе.
Примерно в это время – под Акрагантом или при Милах – должен был появиться на сцене наш герой, юный Гамилькар. Сколько ему было – шестнадцать ли, восемнадцать, может, и двадцать, мы не знаем, но воевать он стал рано, и рано познал и сладость побед, и горький вкус поражений, какие чередовались между собой.
Карфагеняне не пали духом. Они отдали инициативу врагам, но активно оборонялись на всех направлениях – от Африки, где высадились римские войска, до Сицилии. Рим ждал скорой победы – ее обещал Регул, пообещавший, что римские орлы вознесутся над стенами Карфагена. Регул действовал столь споро и решительно, громя карфагенские корпуса и привечая ливийских царьков, давно мечтавших избавиться от назойливой опеки Карфагена, что карфагеняне не выдержали и взмолились о пощаде.
– Хорошо, – согласился консул, – я уйду. Но за это вы оставите Сицилию и Сардинию, а также отдадите Риму все свои корабли.
– А дальше он потребует срыть стены! – догадались карфагеняне. – Ну нет!
Карфаген не имел ни армии, ни военачальников, способных создать таковую, но в мире в это смутное время было немало ищущих заработка военачальников и даже целых армий. А денег у Карфагена было предостаточно – больше, чем у кого бы то ни было. И потому карфагеняне купили готовую армию вместе с генералом. Его звали Ксантипп, происходил он из Лакедемона, и, как все спартанцы, был мужем опытным в ратном деле. Ксантипп имел представление о том, как сражаются римляне.
– Они хороши лишь лоб в лоб, но даже на драхму не смыслят о том, как использовать фланги.
Ксантипп вывел на битву войско, числом уступавшее римскому, но превосходившее в коннице. Вдобавок у Ксантиппа было около сотни слонов, с какими римляне уже сталкивались, но действенного способа борьбы против которых покуда не изобрели.
Битва развивалась в точности по сценарию лакедемонянина. Римляне без особого труда обратили в бегство фалангу, составленную из неумелых в ратном деле карфагенских купцов, зато на флангах великолепная нумидийская конница смяла немногочисленную римскую, а потом сказали свое слово и элефанты, сначала остановившие римлян, а потом и заставившие их попятиться. А африканская конница уже атаковала с тыла…
Поле битвы было завалено трупами легионеров. Поражение оказалось катастрофическим, остаткам римского войска лишь оставалось убраться из Африки. Война вновь перенеслась в Сицилию. Римляне успешно били врагов на суше, благо у карфагенян более не было Ксантиппа, отправившегося на родину и загадочным образом скончавшегося в пути, пунам сопутствовала удача на море. В конце концов, между враждующими сторонами восстановилось пресловутое status quo, иными словами положение, существовавшее до войны. Как раз именно в этот момент на сцене появился наш герой Гамилькар, назначенный командовать пунийским флотом.
Гамилькар был молод для звания полководца, и немалую роль в его назначении сыграли знатность, да то влияние, каким пользовался род Гамилькара. Но не только. Ведь к тому времени Гамилькар уже носил почетное прозвище Барка, что означает Молния, а это значило, что он быстр в решениях и грозен в бою. Он имел немалый опыт и, вне сомнения, отличился в морских битвах, в том числе и в последней, когда флот Атарбала разнес в пух и прах римскую эскадру при Дрепане. Карфагеняне пустили тогда на дно сто римских судов и захватили еще восемьдесят; римляне потеряли тридцать тысяч бойцов – куда больше, чем в любом из сухопутных сражений. У нас нет прямых оснований утверждать, что Гамилькар участвовал в этом сражении, но мы вправе предположить, что он был там, ибо безумно доверять командование кораблями адмиралу, не проявившему себя в победоносной навархии. Так что Гамилькар был уже испытанным, хоть и молодым еще генералом, известным своей ярой непримиримостью к Риму.
– Рим должен быть разрушен! – восклицал он, в то время как все прочие соглашались на более скромную победу.
Приняв командование, Гамилькар тут же отважился на дерзость, о какой до него не помышлял ни один карфагенянин. С несколькими десятками кораблей он принялся опустошать южное побережье Италии. Римляне не обратили на это внимания, уверенные, что судьба решится на Сицилии. Понял это и Гамилькар. Повернув к Сицилии, он занял гору Эйркте. Отсюда можно было разорять как саму Сицилию, так и Италию. На протяжении трех лет пунийский полководец вел упорнейшую борьбу с расположившимся неподалеку, в городе Эриксе, римским гарнизоном. Борьба была изматывающей и почти безрезультатной. Полибий, описывая ее, сравнивает враждебные стороны с бойцовскими петухами. «Не раз такие птицы, потеряв от изнеможения способность владеть крыльями, находят себе опору в собственной отваге и продолжают наносить друг другу удары, пока наконец сами собой не кидаются друг на друга… Подобно этому, римляне и карфагеняне, утомленные трудами непрерывной борьбы, истощены были вконец, а налоги и расходы, удручавшие их долгое время, подорвали их силы».
В конце концов, верх взял все же Гамилькар, захвативший Эрикс и осадивший истощенный римский гарнизон на вершине одноименной горы. Карфаген ликовал, но Рим был велик именно тем, что его нужно было не только повалить, но еще и прикончить.
Совершенно истощенный войной, Вечный город нашел средства на строительство нового флота в двести пентер. За образец была взята идеальная по своим качествам родосская галера, а средства на строительство собрали с сенаторов и всадников. Появление римской армады оказалось полной неожиданностью для карфагенян, уверовавших, что после катастрофы под Дрепаной римляне лишены самой возможности борьбы на море. Однако теперь римляне захватили гавань этой самой Дрепаны и осадили город. Гамилькар отправил посланца в Город.
– Армии нужны припасы, пусть Город позаботится об этом, – сказал он.
Карфагеняне собрали флот, отдав его под начало Ганнона, с приказом взять на борт воинов Гамилькара и разгромить римлян в море. Но римляне перехватили карфагенские корабли на подходе к Эриксу. Тяжелогруженые суда Ганнона не могли состязаться в скорости и маневренности с новенькими, быстроходными пентерами консула Лутация. Пятьдесят карфагенских кораблей пошли ко дну, еще семьдесят были взяты в полон абордажными партиями. Войско Гамилькара осталось без припасов, и карфагенский совет предложил полководцу начать переговоры.
– Подлецы, они сдают почти уже выигранную мной войну! – воскликнул Барка. Но он понимал, что сила на стороне Рима. А значит… – Мы должны сделать все, чтобы быть способными к реваншу. Рим должен быть разрушен, я верю, что этот день настанет!
Гамилькар послал парламентеров к Лутацию. Тот выслушал предложения карфагенян, радости не скрывая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62