Но конечники не сдались. Они просто переменили тактику, постепенно выводя своих детей в еще большее начальство. Те узаконили вопрос об ударении специальным указом. Так что правильно все-таки говорить "Портфей".
-- Спорить не стану... -- Федя любовно отер рукавом гладкую пластинку. -- Лучше скажи, как отправимся: в домике, на танке али с портфелем?
-- Я бы предложил домик, -- задумчиво произнес Пиччи. -- Впряжем в него Никтошку, изобразим бродячую труппу... Звездочеты, клоуны, поэты... Так легче будет попасть во дворец Базилевса. Кстати, Лампусик поет, как ангел... Федор Пафнутьич, конечно, хозяин. Строгий, но справедливый. Будет иногда поколачивать нас палкой в воспитательных целях... В общем, легенда просматривается.
-- Можно, -- согласился домовой. -- А лучше -- мы все семья, а Никтошка и Лампусик -- домашняя живность. Что ж тут необычного -- простое хозяйство: бабочка да слон.
-- Решим по дороге, -- Печенюшкин жестом успокоил сестер, готовых протестовать. -- Не могу вспомнить: блиномет я сначала придумал, а потом решил вмонтировать в него машину времени или наоборот. Собственно, теперь неважно. -- Он осторожно забрал у Феди чемоданчик и повернул среднее правое колесико. -- Осмотрите домик как следует, сестренки. Привыкайте к нему. Кто знает, на сколько времени он станет нашим постоянным жилищем?..
Глава третья
"НАЙДЕННАЯ В КАПУСТЕ"
Балаганчик-блиномет предназначался для уличных представлений. Он мог бы еще пройти в широченные двери замка Базилевса, но протащить домик по лестнице на второй этаж казалось делом невыполнимым. Превращать же фургончик в портфель на глазах у челяди, пялившейся на артистов во все глаза под предлогом помощи, Печенюшкину не хотелось.
Как всегда помогла смекалка. Домик, вместе с впряженным в него Никтошкой, водрузили прямо во дворе на огромный гобелен-самолет. Без усилий поднявшись вверх, точно мощный грузовой лифт, гобелен вплыл в распахнутое окно театрального зала и опустил фургон в глубине его на площадку сцены.
Дружелюбно переговариваясь, Федя с Печенюшкиным устанавливали декорации.
-- Что ж ты, Федор Пафнутьич, мне плаху с топором на ногу уронил? --мягко спросил Пиччи. -- Если не трудно, больше так не делай.
-- Понял, не дурак! -- с готовностью ответил домовой. -- Волнуюсь перед премьерой, бенефис твою разъешь! Сердце колотится, ровно у молодого. Третье представление, пьеску еще не обкатали. Вчерась на рынке, помнишь, что я сказанул? Вместо слов: "...твою благородную мать!.."
-- Помню, -- улыбнулся Печенюшкин. -- На рынке еще сошло, там публика простая. Но так тоже, пожалуйста, больше не делай...
Заканчивалась вторая неделя пребывания друзей в прошлом. Шумный веселый Портфей, столица одной из фантазильских провинций, принял новую труппу бродячих артистов с безмятежным радушием. Пестрому домику без труда нашлось место на площадке за рыночными строениями, там гнездились десятки похожих фургонов. Шпагоглотатели, менестрели, заклинатели змей, сказители, гадалки, мелкие фокусники-чародеи, жонглеры говорящими рыбами, борцы, дрессировщики, акробаты, бородатые младенцы и крылатые русалки -- кто только не населял их.
"Труппа Теодоро" -- так назвали себя гости из будущего -- немедленно почувствовала жесткую конкуренцию со стороны коллег. Шарманщики, обезьянки, дрессированные слоны и летающие человечки публику не удивляли. Девочки, с которыми Пиччи в дороге серьезно занимался пением, актерским мастерством и основами магических превращений, выглядели на подмостках достойно, но пресновато. Несколько представлений, данных в первые три дня, собирали по жалкой кучке пресыщенных зевак, расходившихся восвояси еще до конца программы. Для того, чтобы завоевать Портфей, прежде всего требовалась идея.
Генератором идеи оказалась Лиза. Видимо, это закономерно. Лишь она представляла в одном лице романтика, аналитика и литератора. Быстро изучив рынок городских развлечений, девочка в четыре бессонных ночи создала пьесу "Найденная в капусте". Мелодрама в трех действиях содержала большинство беспроигрышных штампов, изобретенных мировой драматургией за всю ее историю. Кроме того, сочинение Лизы изобиловало, по ее же выражению, "крутыми наворотами и сопливым криком".
Честно говоря, втайне она немножко гордилась собой. Пусть пьеса была сшита на живую нитку, но, вопреки уйме накладок и несуразностей, а возможно, и благодаря им, могла иметь прочный успех у зрителей.
Несомненно, драматургическую ткань изрядно укрепили тактичные и ненавязчивые поправки Печенюшкина. Он вроде бы увлеченно хвалил Лизу, но после каждого отзыва та немедленно садилась за исправления, обнаружив в рукописи недостатки, пропущенные ранее...
На исходе первой недели жизни в городе пьеса была закончена, выправлена, прочитана труппе, встречена овациями и единодушно принята к постановке.
Чудеса в Фантазилье, как уже отмечалось, дело обыденное. Труппа Теодоро, работая без устали, сделала спектакль за трое суток, включая декорации и костюмы.
То, что девочки, Пиччи и Федя играли по нескольку ролей, неудивительно. Такое часто бывает и в нормальных театрах. Но вот изображать сразу двух или трех персонажей земной артист может только в кино.
С этой трудностью справился Печенюшкин. Система волшебных зеркал, предложенная им, открыла перед исполнителями неограниченные возможности. Массовые же сцены он рисовал прямо на холсте, и народ, мастерски выписанный на полотнах, в нужные моменты двигался, пел, танцевал, негодовал и радовался...
Афиши, расклеенные в городе, собрали на первое же представление под открытым небом несколько сотен зрителей. Все актеры, кроме Пиччи, проглотили по волшебной таблетке бесстрашия. Балаганчик вырос, передняя стена его поползла вверх, оказавшись занавесом. Из-за кулис показался Никтошка, вяло переставлявший ноги, на нем, обхватив старую шарманку, понуро восседал Федя. К спине домового была привязана заплатанная торба, из нее торчали плечи и голова Лизы, выглядевшей ребенком лет трех. Действие началось.
Вместе с друзьями Лиза надеялась на удачу, но такого обвала эмоций от публики даже не ожидала. Бесхитростные жители Портфея стонали и плакали, хохотали и вскрикивали, рукоплескали любой удачной фразе, а после каждого действия нескончаемо вызывали актеров на поклоны, неистово отбивая ладони.
Спектакль закончился полным триумфом. Измочаленных артистов, даже Никтошку, не выглядевшего легким, зрители подхватили на руки и торжественно обнесли вдоль рыночной площади, совершив круг почета...
Неверно было бы сказать, что наутро труппа Теодоро проснулась знаменитой. Уснуть не смог никто. Каждый участник сочиненного Лизой действа вновь и вновь переживал представление. Ночь прошла в нервных восторженных разборках, Никтошка всплакнул, говоря об искусстве, а Лиза твердила, что все дело в режиссере, затыкая уши от похвал, хотя навязчивые мыслишки о собственной гениальности уже начинали крутиться в ее взбаламученной голове.
Утром балаганчик обступила толпа поклонников и посланцев именитых обитателей города с просьбами о домашних спектаклях. Федя и Пиччи принимали визитеров по очереди и вели учет заказам, давая не вполне определенные обещания. В крохотную выгородку внутри фургона, где велись переговоры, улыбчивый китаец по имени Тюнь-Пунь зашел восемьдесят третьим...
После ухода гостя несколько минут Печенюшкин просидел один, вежливо попросив чуть-чуть обождать очередного посетителя.
Китаец отрекомендовался помощником и другом Дракошкиуса Базилевса, знаменитого в недавнем прошлом государственного мужа и полководца, ныне одряхлевшего и ушедшего на покой. Он передал просьбу: сыграть представление в замке Базилевса, поскольку тот в силу старческих немощей не покидает собственный дом.
Свершилось то, чего и добивались друзья. Приглашение к дяде получено. Пиччи поблагодарил Тюнь-Пуня за оказанную честь, посетовал, что очередность спектаклей придется, вероятно, определять жеребьевкой, и обещал к вечеру прислать точный ответ.
Но вот что было загадочным! Китайца, необыкновенно приветливого внешне, Печенюшкину абсолютно не удалось мысленно "прощупать". Под смуглой кожей гостя скрывалась непреодолимая и неосязаемая броня. Это означало, что встреча с Базилевсом, возможно, чревата сюрпризами...
Перед вечерним представлением на площади, вторым по счету, Федя сделал объявление от лица труппы. Он пообещал играть пьесу на рынке через день по два раза -- утром и вечером. Свободные же числа будут посвящены частным приглашениям. Первый по жребию визит -- во дворец почтенного Дракошкиуса Базилевса -- состоится завтра.
Делая на сцене последние приготовления, артисты иной раз осторожно и незаметно выглядывали из-за кулис.
Дракошкиус-дядя, занимавший персональное гигантское кресло в первом ряду, выглядел необычайно представительным. Черный, пушистый, с двумя величественными седыми головами, он сразу привлекал внимание. Головы казались сперва неотличимыми, но у одной не хватало трети левого уха и на носу сидели золотые очки. На левой шее дракона висела тяжелая цепь с непонятным орденом. Другую шею, ту, что подпирала голову без очков, украшал пышный бант в зеленый горох, повязанный с небрежной элегантностью.
Вокруг него и сзади на возвышении сидели обитатели замка и их соседи, представлявшиеся взволнованным актерам единой нестройно шевелящейся массой. Тюнь-Пунь находился справа от Базилевса.
На первые картины спектакля домашняя публика реагировала более сдержанно, нежели уличная.
Сюжет меж тем развивался как положено. Молодая красавица актриса убежала с богатым вельможей в неизвестность, оставив без средств к существованию мужа -- шарманщика Теодоро, дочку -- малолетнюю Элизу и домашнее животное -- слона Никтошку.
Сердце шарманщика разбито. Жестокие слушатели отказывают в подаянии. Слон голодает. Детские болезни беспощадно треплют младенца Элизу. Близится зима.
Речитатив Теодоро-Феди, решившегося на кражу капусты с общественного поля, вышиб у зрителей первую слезу...
Ночь. Поле. Луна. Нагруженный кочанами Теодоро находит в капусте грудного ребенка, завернутого в теплое бархатное одеяльце. Добрый шарманщик приносит найденыша домой в жалкую неотапливаемую лачугу.
Дома Теодоро варит капустный суп на воде, параллельно изучая находку. В пеленках девочки-подкидыша он обнаруживает сверток с десятком золотых и записку. "Бог не даст пропасть моей обожаемой малютке Элен. Ангел-хранитель должен заботиться о ней. Верю, любимая дочь, с тобою мы встретимся вновь. Мама".
На шейке Элен, втягивающей крошечным носиком аромат капустного супа, висит драгоценный медальон на цепочке с портретом прекрасной дамы. Девочка смеется и тянет ручки к шарманщику. "Я воспитаю ее как родную дочь!" -- дает Теодоро суровую клятву. Занавес опускается.
Между первым и вторым действиями пьесы, как стало ясно зрителям немедленно после антракта, прошло шестнадцать лет.
Постаревший Теодоро ведет привычный образ жизни. Шарманка. Дворы. Города. Годы. Две его дочери вопреки гримасам судьбы выросли в красавиц. Существование на грани нищеты придает девушкам стройность и одухотворенность. Никтошка ест молодые деревца, ему прожить легче. Иногда, заполняя паузы, вверху сцены порхает мелкий блондин с крылышками. Это ангел-хранитель младшей дочки Элен. "Рад бы помочь, да не могу, сам голодаю" -- таков смысл его куплетов.
Брюнетка Элиза девятнадцати лет мечтает стать актрисой. За ней, тайком от отца, ухаживает фат и вертопрах Хиплио. Нехороший ухажер (Печенюшкин в этой роли оказался неузнаваем и блестящ) склоняет Элизу к бегству из родного дома. Хиплио соблазняет девушку в стихах, восклицая о тайном венчании, богатых родителях, открытии собственного театра и блестящей карьере в столице. На самом деле Хиплио охотится за шарманкой. Цыганка нагадала ему, что там спрятаны сокровища. Теодоро с шарманкой не расстается, на ночь привязывает к ноге.
Соблазнитель Элизы действительно отпрыск богатого и знатного рода. Однако родители, недовольные как размерами, так и статьями его расходов, перестали давать деньги сыну. Хиплио надеется разбогатеть с помощью шарманки, но незаметно для себя влюбляется в Элизу...
Блондинка Элен шестнадцати лет чиста, нежна и принципиальна. (Печенюшкин сделал придирчивой Алене восемь париков, семь из которых она отвергла). Ею пленяется благородный разбойник по имени Зерро Гут. Дарит ценности. Их гордая Элен не берет, требуя раздать нищим, а самого Зерро, который, в сущности, добрый малый, уговаривает расстаться с преступным настоящим. Разбойник отказывается, ссылаясь на роковые обстоятельства. (В этой роли Печенюшкин оказался блестящ, но узнаваем).
Тем временем благородного отца Теодоро разбивает паралич обеих ног. Ангел-хранитель таскает по ночам пчел из улья и прикладывает к ступням шарманщика. Это дает некоторое облегчение, но пчелы часто кусают и ангела. В результате тот надолго выходит из строя.
Под конец действия Теодоро, сопровождаемый кредиторами и стражниками, на костылях уходит в долговую тюрьму. Шарманку, как единственное средство к существованию, он передает дочерям. Элен швыряет в лицо разбойнику очередное неправедное золото. Ослепленная посулами Элиза готова бежать с Хиплио и шарманкой. Ангел-хранитель валяется трупом. Соблазнитель безответственно уверяет Элизу, что, обвенчавшись и показавшись его богатым родителям, они будут прощены и обеспечат Элен с Теодоро. Следует побег с шарманкой. Опухший от укусов ангел-хранитель открывает глаза принципиальной красавице Элен. Занавес.
Лиза сама видела, как во время ее патетических монологов растроганный Базилевс сморкался в платки. Сцена прощания Теодоро с дочерьми заставила четыре слезинки скатиться в седую шерсть из зеленых глаз дракона.
Тюнь-Пунь реагировал под стать остальной публике, но сдержанней. Во время рукоплесканий он вежливо сближал ладони. Когда старушки в зале рыдали, изображал на лице уныние и скорбь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52