унитаз duravit d code
Ей жеребца подавай!
Довод показался хану разумным. Спорить он перестал и пошёл на конюшню, доверясь приятелю.
Чудеса начались, едва они покинули территорию лагеря. Сразу за западными воротами мягкая лошадиная поступь сменилась дробным цоканьем. Хан глянул под ноги коня и разглядел не привычную лесную дорогу, а крытый камнем тракт – удивительно гладкий. Наверное, именно про такой говорят: скатертью дорога. Дорога эта вскоре слилась с другой, такой широкой, что пришлось её разделить на две белой полосой, а не то, как подумалось Джору, всадник мог перепутать и двинуться не вдоль, а поперёк пути. И это был уже не тракт, а трактище, и по нему вдруг пронеслось навстречу им что-то тёмное, зубастое и пучеглазое на колёсах, а других подробностей хан разглядеть не успел, так стремительно оно скрылось. Гессер испугался, а конь и ухом не повёл.
– Что это было?
– Автомобиль, – небрежно объяснил Март. Глянул на приятеля и поскорее добавил: – Четырехколёсная безлошадная кибитка!
В то же мгновение стремительная тень обогнала их, отбросив жаркой волной воздуха к обочине. Никаких колёс Гессер не увидел.
– А эта была ещё и бесколёсая, – сказал Тынов. – Бесколёсых советую особенно опасаться. И не спрашивай почему. Пока сам не убедишься – не поймёшь.
Джору во все глаза глядел на встречные и попутные автомобили, летящие со скоростью стрел, желая рассмотреть детали, но не успевал, столь стремительно они исчезали за горизонтом. И тут «трактище» влился в сверхтракт, по которому автомобили шли рядами по пять в обе стороны. Большие, как дом, и маленькие «жучки» – хан с седла взирал свысока на их лакированные крыши. С колёсами в рост человека и вовсе без колёс, с крышами и без крыш, они мчались бесконечным потоком, а два всадника неторопливо тряслись на обочине. Вдруг бесколёсный экипаж, летящий впереди, зыбко задрожал и растаял в воздухе. Словно из неоткуда возникли два шара и подкатились лошадям под копыта. Шары с треском лопнули, и Гессер с удивлением понял, что в пыли перед ним шевелятся два юта. Они поднялись, деловито отряхнулись и, даже не взглянув на всадников, принялись махать руками, чуть ли не бросаясь в неудержимый разномастный поток. Их призывам вняли, многоколесная громадина остановилась, часть стены её отодвинулась, открывая проход в полумрак, куда юты и юркнули. Вход закрылся, и громадина, вонюче фыркнув, двинулась дальше.
– Вот! – назидательно сказал Март. – Именно поэтому я советовал бесколесными экипажами никогда не пользоваться!
– Да что случилось-то?
– Исчезли бесколёсные. А пассажиры вывалились на дорогу.
– Куда исчезли бесколёсные? – никак не мог взять в толк не нюхавший цивилизации хан.
– Куда – я и сам не понимаю. В никуда канули. Потому что изобретатель не родился.
– Как «не родился»? А если он неродившийся, то почему – изобретатель? Как можно что-то придумать, коли ты и на свет белый не являлся?
– Сперва-то он родился, – непонятно объяснил Март, – изобрёл бесколёсный автомобиль. Сделали, поехали, а изобретатель возьми да и не родись. Выходит, что бесколёсных и в помине не было, а раз так, то пассажиры выпали на дорогу. И хорошо, что надели защитные воздушные мешки, а то бы сильно ударились и разбились насмерть.
– Погоди, Март. Было – не было, родился – не родился… Ничего не понимаю!
– А я, думаешь, понимаю всё? Или кто-нибудь другой понимает, кроме ютов? Про изобретателя бесколёсных экипажей я хотя бы знаю, что он то родился, то не родился, а про других и это неизвестно. Сегодня ты с ним договариваешься, а завтра узнаёшь, что его никогда на свете не было – не родился – или родился, да не он, а другой. И этот другой про ваш договор ничего не знает, тебя впервые видит.
У Гессера закружилась голова, и он затряс ею, словно хотел поставить мозги на место. А когда приятель объявил, что сейчас они свернут и поедут устраиваться на ночлег, то даже обрадовался передышке. За густой зелёной рощей они повернули коней и въехали во двор, плотно заставленный экипажами. Оставшееся пространство внутри забора занимали два дома – один высокий, многоэтажный, весь, казалось, собранный из стекла, а второй длинный деревянный, вроде казармы. Тынов направил коней к «казарме».
– Здесь и переночуем, – .объявил Март.
– А в большом стеклянном доме нельзя? – спросил Джору.
– Можно, но не будем. А то уснём на девятом этаже, а проснёмся на пятом, или в разных комнатах, или, того хуже, во сне провалимся в подвал! Нет, я предпочитаю дом из натурального дерева, дерево если уж выросло, то выросло, никто его не изобретал, и оно не исчезнет в любой момент. А если даже и исчезнет, то с первого этажа до земли лететь недалеко, сильно не расшибёшься.
Да что же это за мир, в конце-то концов? – с отчаянием думал Гессер. Всё-то в нём зыбко, ненадёжно, исчезает, меняется…
– И как юты от такой жизни с ума не посходили? – спросил он.
– Привыкли, наверное. Или сразу сумасшедшими родились, дальше уж сходить не с чего. Иначе бы давно войну бросили.
– Как это? – опешил хан. Сама мысль о том, что войну можно вот так взять и бросить, показалась ему нелепицей. – Это же война!
Март открыл дверь, и они вошли в небольшую комнату, где за столом сидел ют. Он приветливо улыбался вошедшим воителям:
– Что угодно господам военным?
– Комнату на двоих до утра и конюшню для двух лошадей, – сказал Тынов.
– Надеюсь, у господ военных есть пропуска?
Приятель протянул юту две карточки, тот сунул их в какой-то аппарат и почти сразу заявил, что всё в порядке, и протянул ключи:
– Комната номер двести семь, пожалуйста.
Комната была как комната – две койки, стол, стулья, маленький туалет с душем. Приятели умылись с дороги, и Джору вернулся к заинтересовавшему его разговору:
– Вот ты, Март, сказал, что войну можно бросить. Но если на тебя враг наступает, ему не скажешь: не хочу сражаться! Тут не бывает – хочу, не хочу. Не хочешь – сдавайся, отдай врагу свою землю.
– Лес, тут дело куда сложней. Кто на кого нападает – ещё вопрос.
– Вопрос, говоришь. Тогда ответь: чья вокруг земля – ютантов или ютроллей?
– Ютантов.
– А ютролли пытаются её отнять?
– Пытаются.
– Вот!
– Они пытаются, потому что на своей земле жить не могут. А жить не могут потому, что им ютанты не дают…
– Погоди-ка. Тогда получается, что юты ютров с их земель гонят на свои, а здесь сами мучатся, справиться не могут.
– Ты знаешь, Лес, что-то вроде того и получается. Никто из наших этого толком не понимает, тут колдовство какое-то. А кому родиться, кому нет, быть на этом месте дому или пустырю – зависит от успехов или провалов сражений…
Примерно в полдень они добрались до школы кудесниц. Это был тихий лесной городок внутри огромного города, который возносился в облака, двигался, гудел, переливался, сверкал, и Гессер облегчённо вздохнул, когда это сумасшествие закрыли зелёные кроны. Март уверенно направлял коня по лесным тропинкам и спрыгнул у янтарного теремка.
– Приехали. Заходи, Лес, а я пристрою лошадей. Хан постучался и вошёл. Встретила его черноволосая красавица с большим бюстом и тёмными, широко расставленными глазами. Юноша бросился к ней, обнял и расцеловал в румяные щёки, погладил, ущипнул. Она удивительно ловко выскользнула из его рук и засмеялась:
– Но, но, полегче, медведь. А вообще-то, ты вдруг отчего-то так осмелел, даже интересно стало. – Отвернулась и крикнула: – Кали! К тебе Лес Нов приехал!
Откуда-то из-за занавесок появилась другая девушка, коротко стриженная блондинка с прозрачными глазами, ахнула и кинулась ему на шею.
– Лес! Как чудесно, что ты приехал.
Гессер поцеловал её в нежно-розовые губы, облапил, засунул язык в рот, шутливо цапнул зубами за ушко, прижал, отпустил, подхватил на руки и понёс неизвестно куда, жарко шепча, что соскучился, хочет её тела, перечисляя, какую именно часть жаждет лицезреть. Они оказались в постели, Кали удивлённо смотрела, а он раздевал и целовал открывающееся взору тело и рассказывал, как жадно и нежно будет её любить. Теория тут же переходила в практику: он завязывал девушку узлом и сплетал в косу, пил и не мог напиться, пожирал и глазами, и пальцами, и губами и не мог насытиться. Потом Кали закричала – без слов, по-звериному, и протекла у него меж пальцев; и расплескалась по простыням.
– Что это было, милый? – спросила она, когда стих сумасшедший ритм сердца, и кровь заструилась в жилах, замедляя своё движение, и мир проступил из ярких пятен, возвращая детали реальности.
– Любовь, – серьезно ответил хан.
– У нас никогда такого не было, и я до сих пор не верю себе. Не верю, что такое бывает… Лес, что с тобой случилось? Где ты всему этому научился?
Он промолчал, потому что нужно было рассказать слишком много или уж совсем ничего. Нет, он заговорил, но совсем о другом, и ещё раз словами и опытными пальцами, губами растопил сосульку, превратил в пылающее, ненасытное существо…
В следующий раз они встретились через месяц, и ещё были дни и ночи, наполненные ласками и поцелуями, а затем Кали сообщила, что ждёт ребёнка и расплакалась.
– Почему ты льёшь слёзы? – удивился Гессер.
– Его у меня отберут!
– Кто отберёт? Кого?
– Моего сына! Они всегда отбирают детей! Мы все подписывали бумаги, что ребёнок, рождённый в школе кудесниц, становится гражданином Ютландии и остаётся в ней навсегда!
О многом они тогда переговорили. Март подтвердил, что есть такой закон, его все знают и спорить не пытаются. Хотя, конечно, случалось, что мать или отец пробовали оставить ребёнка, но от закона не спрячешься.
Кали не ошиблась, родился мальчик. Родители, посовещавшись на расстоянии, решили назвать его Джангаром. Месяц сын находился на попечении матери, а когда юты пришли его забирать, выяснилось, что унести Джангара прочь не так-то просто. Сын родился магом, как объяснили неопытному отцу. О магах среди лесичей ходили легенды и невнятные предсказания, но никто и предположить не мог, что это случится на его памяти. Говорили, что для рождения мага необходим длинный ряд условий, и когда соблюдается одно, то другое обязательно будет нарушено, прервёт цепочку, а чтобы всё совпало, должно пройти пять тысяч лет.
Маг от чародея отличается не только тем, что способен видеть прошлое или отдалённое будущее, на это способны и ведуны, но – и в этом заключается главная особенность магов! – может по своей воле мгновенно переноситься из одного места в другое. Мага невозможно запереть в темнице, для него не существует закрытого пространства. Mar – это великий воин, маг…
Джангар не был пока воином, он мирно спал или сосал материнскую грудь, но именно её и не желал лишиться. Даже на руках отца долго не оставался. Миг – и упорхнул, просто исчез и возник рядышком с Кали. А в руках только пустые пелёнки. И ничего закон с ним поделать не мог, как юты ни старались. И бегом его уносили, и в закрытом ящике – всё без толку. Джангар уже на ножки вставать пробовал и первые слова лепетать, а всё при Нине находился.
Гессер задумался: как это у малыша-ползунка получается то, что ему, отцу, не дано? Вот если бы он, Джору, умел сосредоточиться, сделать рукой вот так (сама собой нарисовалась новая руна) и перенестись наружу, на крепостной двор! А то сидит тут в темноте, ворочает камни, а завал, кажется, ничуть не уменьшается. Он закрыл глаза и представил, как чертит заклятие и исчезает из подземелья, не постепенно растворяется в воздухе, а сразу – был и нету, и оказывается на улице, где светит солнце и поют птицы. Рядом останки крепостной стены, сразу за ними чахлые сосенки и болотные кочки с клюквой, за спиной – лесная дорога, ведущая в лагерь. Раскрыв глаза, хан обнаружил, что и вправду стоит на улице, и не где-то, а именно там, где ещё миг назад находился в мечтах: перед глазами руины стены, сзади – дорога. Солнце ударило в глаза, в уши ворвался птичий гомон, шелест сосен и посвист ветра. Первым делом огляделся – в заброшенной крепости не было ни души. Их даже не искали! Он напряг вещун-слух и тут же вышел на подсотника. Стас с грустью размышлял, что уводит отряд медленно и всё оглядывается назад, потому что боится показаться на глаза полковнику. Дюжина Леса как в воду канула, точнее, в болото, и никаких следов не осталось, если не считать трёх мёртвых ютров. Но тех не спросишь, что случилось…
– Командир! – окликнул его дюжинник. – Это я, Лес Нов. Чего пригорюнился?
– Лес! Где ты? – радостно закричал подсотник. Даже по вещун-связи слышалось, что кричит. – Куда вы все подевались?
– Мы на крепостном дворе. Угодили в ловушку. Ютры заманили нас в подвал и завалили выход.
– А почему сразу со мной не связались?
– Никак не могли. Ни нас не слышали, ни мы никого. Даже немного испугались, словно оглохли.
– А теперь как же? Откопались?
– Нет, я один выбрался. Возвращайтесь скорей, ребят нужно освободить, мне одному не справиться.
– Сейчас будем, – пообещал Ростин. – Жди и больше не исчезай.
– Ладно. Да, Стас, ведомо тебе, что с моими подрывниками – Свитом и Хантом? Они-то где?
– Подрывники памяти лишились. Контузия, видимо. Что вы там рвали?
– Потайную дверь. Но во время взрыва они, клянусь, не пострадали. На штурм мы пошли гораздо поздней того, как проход открыли.
– Понял. Хорошо, сиди на месте, ничего не трогай. Нужно ещё будет разобраться, почему вещун-сигнал перекрыт, это ох как непросто сделать.
Присев на брёвнышко, Джору подставил лицо тёплому ветерку и солнышку и стал терпеливо ждать возвращения подсотни. Таким отрядом ребят вмиг освободят, а то они напугались, поди, гадают: куда командир делся? А дюжинник тут, на воле сидит, ждёт подмоги. Он размышлял, как же это получилось выпорхнуть на волю, и не находил ответа. Само собой вышло. Показалось обидным не суметь того, что с лёгкостью исполняет несмышлёный сын. Как он там, кстати?
Хан постарался дотянуться вещун-сигналом до школы кудесниц, но не услышал ни отклика, ни даже обрывка Калиной мысли. Погода, что ли, такая? Ничего страшного, вернётся в лагерь, сходит к полковнику Боре Родину, у того есть ютский аппарат дальней связи, по нему со школой можно связаться при любой погоде, даже гроза не помеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Довод показался хану разумным. Спорить он перестал и пошёл на конюшню, доверясь приятелю.
Чудеса начались, едва они покинули территорию лагеря. Сразу за западными воротами мягкая лошадиная поступь сменилась дробным цоканьем. Хан глянул под ноги коня и разглядел не привычную лесную дорогу, а крытый камнем тракт – удивительно гладкий. Наверное, именно про такой говорят: скатертью дорога. Дорога эта вскоре слилась с другой, такой широкой, что пришлось её разделить на две белой полосой, а не то, как подумалось Джору, всадник мог перепутать и двинуться не вдоль, а поперёк пути. И это был уже не тракт, а трактище, и по нему вдруг пронеслось навстречу им что-то тёмное, зубастое и пучеглазое на колёсах, а других подробностей хан разглядеть не успел, так стремительно оно скрылось. Гессер испугался, а конь и ухом не повёл.
– Что это было?
– Автомобиль, – небрежно объяснил Март. Глянул на приятеля и поскорее добавил: – Четырехколёсная безлошадная кибитка!
В то же мгновение стремительная тень обогнала их, отбросив жаркой волной воздуха к обочине. Никаких колёс Гессер не увидел.
– А эта была ещё и бесколёсая, – сказал Тынов. – Бесколёсых советую особенно опасаться. И не спрашивай почему. Пока сам не убедишься – не поймёшь.
Джору во все глаза глядел на встречные и попутные автомобили, летящие со скоростью стрел, желая рассмотреть детали, но не успевал, столь стремительно они исчезали за горизонтом. И тут «трактище» влился в сверхтракт, по которому автомобили шли рядами по пять в обе стороны. Большие, как дом, и маленькие «жучки» – хан с седла взирал свысока на их лакированные крыши. С колёсами в рост человека и вовсе без колёс, с крышами и без крыш, они мчались бесконечным потоком, а два всадника неторопливо тряслись на обочине. Вдруг бесколёсный экипаж, летящий впереди, зыбко задрожал и растаял в воздухе. Словно из неоткуда возникли два шара и подкатились лошадям под копыта. Шары с треском лопнули, и Гессер с удивлением понял, что в пыли перед ним шевелятся два юта. Они поднялись, деловито отряхнулись и, даже не взглянув на всадников, принялись махать руками, чуть ли не бросаясь в неудержимый разномастный поток. Их призывам вняли, многоколесная громадина остановилась, часть стены её отодвинулась, открывая проход в полумрак, куда юты и юркнули. Вход закрылся, и громадина, вонюче фыркнув, двинулась дальше.
– Вот! – назидательно сказал Март. – Именно поэтому я советовал бесколесными экипажами никогда не пользоваться!
– Да что случилось-то?
– Исчезли бесколёсные. А пассажиры вывалились на дорогу.
– Куда исчезли бесколёсные? – никак не мог взять в толк не нюхавший цивилизации хан.
– Куда – я и сам не понимаю. В никуда канули. Потому что изобретатель не родился.
– Как «не родился»? А если он неродившийся, то почему – изобретатель? Как можно что-то придумать, коли ты и на свет белый не являлся?
– Сперва-то он родился, – непонятно объяснил Март, – изобрёл бесколёсный автомобиль. Сделали, поехали, а изобретатель возьми да и не родись. Выходит, что бесколёсных и в помине не было, а раз так, то пассажиры выпали на дорогу. И хорошо, что надели защитные воздушные мешки, а то бы сильно ударились и разбились насмерть.
– Погоди, Март. Было – не было, родился – не родился… Ничего не понимаю!
– А я, думаешь, понимаю всё? Или кто-нибудь другой понимает, кроме ютов? Про изобретателя бесколёсных экипажей я хотя бы знаю, что он то родился, то не родился, а про других и это неизвестно. Сегодня ты с ним договариваешься, а завтра узнаёшь, что его никогда на свете не было – не родился – или родился, да не он, а другой. И этот другой про ваш договор ничего не знает, тебя впервые видит.
У Гессера закружилась голова, и он затряс ею, словно хотел поставить мозги на место. А когда приятель объявил, что сейчас они свернут и поедут устраиваться на ночлег, то даже обрадовался передышке. За густой зелёной рощей они повернули коней и въехали во двор, плотно заставленный экипажами. Оставшееся пространство внутри забора занимали два дома – один высокий, многоэтажный, весь, казалось, собранный из стекла, а второй длинный деревянный, вроде казармы. Тынов направил коней к «казарме».
– Здесь и переночуем, – .объявил Март.
– А в большом стеклянном доме нельзя? – спросил Джору.
– Можно, но не будем. А то уснём на девятом этаже, а проснёмся на пятом, или в разных комнатах, или, того хуже, во сне провалимся в подвал! Нет, я предпочитаю дом из натурального дерева, дерево если уж выросло, то выросло, никто его не изобретал, и оно не исчезнет в любой момент. А если даже и исчезнет, то с первого этажа до земли лететь недалеко, сильно не расшибёшься.
Да что же это за мир, в конце-то концов? – с отчаянием думал Гессер. Всё-то в нём зыбко, ненадёжно, исчезает, меняется…
– И как юты от такой жизни с ума не посходили? – спросил он.
– Привыкли, наверное. Или сразу сумасшедшими родились, дальше уж сходить не с чего. Иначе бы давно войну бросили.
– Как это? – опешил хан. Сама мысль о том, что войну можно вот так взять и бросить, показалась ему нелепицей. – Это же война!
Март открыл дверь, и они вошли в небольшую комнату, где за столом сидел ют. Он приветливо улыбался вошедшим воителям:
– Что угодно господам военным?
– Комнату на двоих до утра и конюшню для двух лошадей, – сказал Тынов.
– Надеюсь, у господ военных есть пропуска?
Приятель протянул юту две карточки, тот сунул их в какой-то аппарат и почти сразу заявил, что всё в порядке, и протянул ключи:
– Комната номер двести семь, пожалуйста.
Комната была как комната – две койки, стол, стулья, маленький туалет с душем. Приятели умылись с дороги, и Джору вернулся к заинтересовавшему его разговору:
– Вот ты, Март, сказал, что войну можно бросить. Но если на тебя враг наступает, ему не скажешь: не хочу сражаться! Тут не бывает – хочу, не хочу. Не хочешь – сдавайся, отдай врагу свою землю.
– Лес, тут дело куда сложней. Кто на кого нападает – ещё вопрос.
– Вопрос, говоришь. Тогда ответь: чья вокруг земля – ютантов или ютроллей?
– Ютантов.
– А ютролли пытаются её отнять?
– Пытаются.
– Вот!
– Они пытаются, потому что на своей земле жить не могут. А жить не могут потому, что им ютанты не дают…
– Погоди-ка. Тогда получается, что юты ютров с их земель гонят на свои, а здесь сами мучатся, справиться не могут.
– Ты знаешь, Лес, что-то вроде того и получается. Никто из наших этого толком не понимает, тут колдовство какое-то. А кому родиться, кому нет, быть на этом месте дому или пустырю – зависит от успехов или провалов сражений…
Примерно в полдень они добрались до школы кудесниц. Это был тихий лесной городок внутри огромного города, который возносился в облака, двигался, гудел, переливался, сверкал, и Гессер облегчённо вздохнул, когда это сумасшествие закрыли зелёные кроны. Март уверенно направлял коня по лесным тропинкам и спрыгнул у янтарного теремка.
– Приехали. Заходи, Лес, а я пристрою лошадей. Хан постучался и вошёл. Встретила его черноволосая красавица с большим бюстом и тёмными, широко расставленными глазами. Юноша бросился к ней, обнял и расцеловал в румяные щёки, погладил, ущипнул. Она удивительно ловко выскользнула из его рук и засмеялась:
– Но, но, полегче, медведь. А вообще-то, ты вдруг отчего-то так осмелел, даже интересно стало. – Отвернулась и крикнула: – Кали! К тебе Лес Нов приехал!
Откуда-то из-за занавесок появилась другая девушка, коротко стриженная блондинка с прозрачными глазами, ахнула и кинулась ему на шею.
– Лес! Как чудесно, что ты приехал.
Гессер поцеловал её в нежно-розовые губы, облапил, засунул язык в рот, шутливо цапнул зубами за ушко, прижал, отпустил, подхватил на руки и понёс неизвестно куда, жарко шепча, что соскучился, хочет её тела, перечисляя, какую именно часть жаждет лицезреть. Они оказались в постели, Кали удивлённо смотрела, а он раздевал и целовал открывающееся взору тело и рассказывал, как жадно и нежно будет её любить. Теория тут же переходила в практику: он завязывал девушку узлом и сплетал в косу, пил и не мог напиться, пожирал и глазами, и пальцами, и губами и не мог насытиться. Потом Кали закричала – без слов, по-звериному, и протекла у него меж пальцев; и расплескалась по простыням.
– Что это было, милый? – спросила она, когда стих сумасшедший ритм сердца, и кровь заструилась в жилах, замедляя своё движение, и мир проступил из ярких пятен, возвращая детали реальности.
– Любовь, – серьезно ответил хан.
– У нас никогда такого не было, и я до сих пор не верю себе. Не верю, что такое бывает… Лес, что с тобой случилось? Где ты всему этому научился?
Он промолчал, потому что нужно было рассказать слишком много или уж совсем ничего. Нет, он заговорил, но совсем о другом, и ещё раз словами и опытными пальцами, губами растопил сосульку, превратил в пылающее, ненасытное существо…
В следующий раз они встретились через месяц, и ещё были дни и ночи, наполненные ласками и поцелуями, а затем Кали сообщила, что ждёт ребёнка и расплакалась.
– Почему ты льёшь слёзы? – удивился Гессер.
– Его у меня отберут!
– Кто отберёт? Кого?
– Моего сына! Они всегда отбирают детей! Мы все подписывали бумаги, что ребёнок, рождённый в школе кудесниц, становится гражданином Ютландии и остаётся в ней навсегда!
О многом они тогда переговорили. Март подтвердил, что есть такой закон, его все знают и спорить не пытаются. Хотя, конечно, случалось, что мать или отец пробовали оставить ребёнка, но от закона не спрячешься.
Кали не ошиблась, родился мальчик. Родители, посовещавшись на расстоянии, решили назвать его Джангаром. Месяц сын находился на попечении матери, а когда юты пришли его забирать, выяснилось, что унести Джангара прочь не так-то просто. Сын родился магом, как объяснили неопытному отцу. О магах среди лесичей ходили легенды и невнятные предсказания, но никто и предположить не мог, что это случится на его памяти. Говорили, что для рождения мага необходим длинный ряд условий, и когда соблюдается одно, то другое обязательно будет нарушено, прервёт цепочку, а чтобы всё совпало, должно пройти пять тысяч лет.
Маг от чародея отличается не только тем, что способен видеть прошлое или отдалённое будущее, на это способны и ведуны, но – и в этом заключается главная особенность магов! – может по своей воле мгновенно переноситься из одного места в другое. Мага невозможно запереть в темнице, для него не существует закрытого пространства. Mar – это великий воин, маг…
Джангар не был пока воином, он мирно спал или сосал материнскую грудь, но именно её и не желал лишиться. Даже на руках отца долго не оставался. Миг – и упорхнул, просто исчез и возник рядышком с Кали. А в руках только пустые пелёнки. И ничего закон с ним поделать не мог, как юты ни старались. И бегом его уносили, и в закрытом ящике – всё без толку. Джангар уже на ножки вставать пробовал и первые слова лепетать, а всё при Нине находился.
Гессер задумался: как это у малыша-ползунка получается то, что ему, отцу, не дано? Вот если бы он, Джору, умел сосредоточиться, сделать рукой вот так (сама собой нарисовалась новая руна) и перенестись наружу, на крепостной двор! А то сидит тут в темноте, ворочает камни, а завал, кажется, ничуть не уменьшается. Он закрыл глаза и представил, как чертит заклятие и исчезает из подземелья, не постепенно растворяется в воздухе, а сразу – был и нету, и оказывается на улице, где светит солнце и поют птицы. Рядом останки крепостной стены, сразу за ними чахлые сосенки и болотные кочки с клюквой, за спиной – лесная дорога, ведущая в лагерь. Раскрыв глаза, хан обнаружил, что и вправду стоит на улице, и не где-то, а именно там, где ещё миг назад находился в мечтах: перед глазами руины стены, сзади – дорога. Солнце ударило в глаза, в уши ворвался птичий гомон, шелест сосен и посвист ветра. Первым делом огляделся – в заброшенной крепости не было ни души. Их даже не искали! Он напряг вещун-слух и тут же вышел на подсотника. Стас с грустью размышлял, что уводит отряд медленно и всё оглядывается назад, потому что боится показаться на глаза полковнику. Дюжина Леса как в воду канула, точнее, в болото, и никаких следов не осталось, если не считать трёх мёртвых ютров. Но тех не спросишь, что случилось…
– Командир! – окликнул его дюжинник. – Это я, Лес Нов. Чего пригорюнился?
– Лес! Где ты? – радостно закричал подсотник. Даже по вещун-связи слышалось, что кричит. – Куда вы все подевались?
– Мы на крепостном дворе. Угодили в ловушку. Ютры заманили нас в подвал и завалили выход.
– А почему сразу со мной не связались?
– Никак не могли. Ни нас не слышали, ни мы никого. Даже немного испугались, словно оглохли.
– А теперь как же? Откопались?
– Нет, я один выбрался. Возвращайтесь скорей, ребят нужно освободить, мне одному не справиться.
– Сейчас будем, – пообещал Ростин. – Жди и больше не исчезай.
– Ладно. Да, Стас, ведомо тебе, что с моими подрывниками – Свитом и Хантом? Они-то где?
– Подрывники памяти лишились. Контузия, видимо. Что вы там рвали?
– Потайную дверь. Но во время взрыва они, клянусь, не пострадали. На штурм мы пошли гораздо поздней того, как проход открыли.
– Понял. Хорошо, сиди на месте, ничего не трогай. Нужно ещё будет разобраться, почему вещун-сигнал перекрыт, это ох как непросто сделать.
Присев на брёвнышко, Джору подставил лицо тёплому ветерку и солнышку и стал терпеливо ждать возвращения подсотни. Таким отрядом ребят вмиг освободят, а то они напугались, поди, гадают: куда командир делся? А дюжинник тут, на воле сидит, ждёт подмоги. Он размышлял, как же это получилось выпорхнуть на волю, и не находил ответа. Само собой вышло. Показалось обидным не суметь того, что с лёгкостью исполняет несмышлёный сын. Как он там, кстати?
Хан постарался дотянуться вещун-сигналом до школы кудесниц, но не услышал ни отклика, ни даже обрывка Калиной мысли. Погода, что ли, такая? Ничего страшного, вернётся в лагерь, сходит к полковнику Боре Родину, у того есть ютский аппарат дальней связи, по нему со школой можно связаться при любой погоде, даже гроза не помеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53