Но не настолько, что и починить нельзя… Так всё было или не так? – спросил Мучиря и пытливо заглянул в глаза Гессера.
– Здорово! – восхитился он. – Ты прямо волшебник! Ну, с птичьими-то косточками мне всё ясно, а как определить время приезда? Что на закате они приехали.
– А по лошадиным яблокам. Как выглядят свежие, всяк знает – от. них парок идёт… А я разбираюсь, какими они становятся через сутки, двое или неделю.
– Ловко, – восхитился мужчина. – Тогда объясни, почему догадался, что они чучело вместо нас рубили?
– Но я же вижу шкуру, к седлу притороченную, и кучу подсохшей травы неподалёку от навеса. Траву выбросили, но до того она была набита плотно-плотно, вид её о том говорит, подсохшие стебли – сломаны. И одеяло вижу скатанное, а на земле клочки его, отрубленные – не отрезанные. Так за что вас тройка порешить собралась? Никакой ссоры меж вас не было, это и ты говоришь, и по следам видно, никто ни на кого не кидался, разговор шёл спокойный.
– Я преклоняюсь, Мучиря, перед твоими способностями. Всё рассказал так, словно сам с нами весь вечер провёл и своими глазами видел. Ссоры не было.
– Но они на вас почему-то напали. Ты, правда, знал, что будет покушение, потому и подготовился заранее: шкуру травой набил, жену на сосну увёл. И взобраться на неё несложно из-за зарубок (для себя бы ствол не портил, и так бы забрался, ты же таёжник!), и место на ней есть удобное, чтобы отсидеться. Ты знал, что придётся укрываться от убийц.
– Знал, Мучиря, не стану отказываться. Да от тебя ничего и не скроешь.
– Так почему же боевая тройка на тебя напала?
– Их дядя подговорил, – признался Гессер. Тут уж опешили все, даже следопыт, недавно уверявший, что после осмотра поляны скажет, за что Джору мог бы сводить счёты со стариками.
– Как же так? – спросил Хабал. – Он же твой дядя! Стариков подговорил тебя убить, а нам наговаривал, что это ты их убил, и посылал с тобой разобраться! Ему будто бы Забадай перед смертью твоё имя назвал. Но говорил, что ты скорее всего во время нападения на тройку получил страшные раны и истёк кровью. А ещё намекал, что ты стакнулся с бухиритами.
– А это кто такие?
Имя убийцы отца он запамятовал. Или никогда и не знал? Гессер попытался припомнить рассказанные старым охотником подробности, но перед глазами почему-то мельтешили сцепившиеся рогами быки, рвущие в пылу гона шкуры жилищ.
– Тебе же Забадай при мне рассказывал, – напомнил Хабал.
– Рассказывать-то рассказывал, – согласился Джору, – но я не понял, почему подрались Бохо Тели с Бохо Муем, а ещё неясно, как во время драки они могли зачать детей. Поубивать – понятно: надели нечаянно на рога или затоптали, – но для зачатия-то нужен нижний рог, а уж никак не два верхних.
– Ты не понял, – сказал Хабал, – дочь Тайжи понесла от мычания.
– Это я понял, я тоже, когда со своей Другмо дежу и мой Столб небесного дракона извергает субстанцию Ян, всегда мычу. Правда, Другмо?
– Истинная правда, мой господин, – отозвалась женщина. – Когда встречаются облака и дождь.
Теперь уже дознаватели ничего не поняли.
– Не было тогда никакого дождя! – заявил Сазнай.
– Когда не было?
– Когда убили хана Чону!
– А кто убил? – пытался докопаться до истины Джору. – Назовите имя убийцы.
– Конечно, Булагат и Эхирит! – закричал Сазнай. – Это всяк знает! Кольцом его защищали кузнецы Божинтоя. С тыла оберегали рудокопы. Спереди – дадаги. Но вся беда в том, что между дадагами и сыновьями Божинтоя оказались зажатыми бухириты. Видя, что рудознатцы их быстро уничтожают, враги кинулись прочь – прямо на Чону. Сначала затоптали отца рода кузнецов, а потом – твоего…
– Да не затоптали хана, чего ты врёшь? – возмутился Хабал. – Чону убили ударом меча по макушке. Башка так и треснула, как кочан капусты.
– И не мечом убили, а рудокопской киркой, – вмешался Мучиря. – И не по макушке стукнули, а по затылку.
– Откуда у бухиритов взялась кирка? – хрипло спросил Джору. – Они что, нашу землю долбить явились?
– Не было у них кирок, – сказал следопыт, – бухириты имели обычное вооружение – бронзовые мечи.
– Тогда получается, – догадался сын, – что папу убили не бухириты, а рудокопы?
– Выходит, так, – согласился Мучиря.
– А бухириты куда делись? – допытывался. Гессер.
– Их всех перебили, кроме Булагата и Эхирита. Божьи пащенки смылись, размахивая мечами. А трупы валялись с мечами – не с кирками.
– Так, – сказал Джору, – я, кажется, всё понял. Пока кузнецы отбивали атаку бухиритов, кто-то из рудокопов убил моего горячо любимого папеньку, великого вождя и любимого руководителя. Правильно?
– Абсолютно верно, – сказал следопыт. – И я даже знаю – кто. Убил его сам Дадага, глава рудознатцев. А вот за что – не знаю. Но теперь полагаю, что тут замешан Сотон.
– Почему ты считаешь, что виновен мой любимый дядя?
– Сужу по его дальнейшим поступкам. Почему, узнав, что племянник вернулся, он не обрадовался, а выгнал Хабала вон как гонца, принёсшего худые вести? Почему скрывал от других твоё возвращение? Почему подговорил Забадая и его пару прийти сюда и напасть? Почему старики не добрались до посёлка? Почему в их убийстве он обвинил тебя? Вот такие вопросы, – веско сказал Мучиря. – А вот какими видятся мне ответы. Ему нужна твоя смерть, а раз так, то, вполне вероятно, что и смерть родного брата. Это звенья одной цепи. А цепочка такая: убивает Чону, женится на Булган, убирает Джору и получает… Что получается спрашиваю?
– Получает братову жену! – выкрикнул Сазнай.
– Получает по соплям! – пригрозил Хабал.
– Получит мою месть! – поклялся Гессер, который сразу и безоговорочно поверил старому следопыту, только что продемонстрировавшему свои блестящие способности, когда по конскому яблоку сумел восстановить события прошедшей ночи.
– Получает ханство! – объяснил суть Мучиря. – А с ним – около пяти тысяч подданных с главной ставкой в Юртауне, медеплавильней в Жемусе и сотней небольших улусов, разбросанных по Мундарге. Вождь пяти тысяч – командир армии, великий хан. Это тебе не бухириты, у которых, по слухам, всего три подсотни мужчин.
– Но как же он получит ханство, – всё никак не мог взять в толк Джору, – если у Чоны есть наследник, то есть я?
– Вот потому-то он и подговорил стариков наследника убить.
– А-а, – понял наконец сын, хлопнув себя ладонью по лбу. – Сперва подговорил Дадагу, и не стало Чоны. Потом Забадая, чтобы не стало наследника. Женился на маме и сказал: «Теперь я ваш хан!» Правильно?
– Уверен – так всё и было, – сказал следопыт.
– Но кто же тогда убил Забадая, Сордона и Долбона?
– Сотон, больше некому, – догадался Мучиря. – Чтобы не проболтались, кто и почему зарубил наследника и его жену.
– Ах ты, волк позорный! – рассердился Джору. – Клянусь, умоешься ты у меня кровавыми слезами!
– И мы с тобой! Теперь ты наш хан, – заявили три дознавателя. – Клянемся, что будем верой и правдой отстаивать твои права, честь и достоинство!
Гессер поблагодарил неожиданных союзников, после чего мужчины расселись по коням, а женщина забралась на верблюдицу. На небе высыпали звёзды, но ночь охотникам не была помехой: они знали каждый кустик, каждую кочку в округе.
– Утром будем на месте, – сказал супруг.
– Вместе, вместе, – согласилась Другмо. – Рассказывают:
Солнце чёрный дракон проглотил.
За стеною бумажной дождя расплетаются косы.
Государь госпожу молодую азартно любил:
в поднебесной стране так всегда происходят знакомства.
– Воистину мудры слова твои, – удивился Гессер. – Наша езда – неизвестно куда. Что-то ждёт впереди?.. Поехали, милая.
– Недаром говорят, – вспомнила жена следующую мудрость:
– Разожгла госпожа пожилая призыва фонарь:
– Я на озеро Цинхай желаю уплыть, Государь. Улыбнувшись, увядшей красе Государь отвечал:
– В те края не проложен доселе Великий канал.
– Мы и без канала доберёмся, – заверил супруг. И добавил: – А дядю Сотю я и пальцем не трону. Дядя есть дядя.
ГЛАВА 10
Противостояние, Юртаун
Да он сам в себя из лука выстрелил.
Робин Гуд
Трупы привезли на площадь собраний и уложили на раскатанную холстину. Лица стариков были ужасны: выкатившиеся из орбит глаза и ощеренные рты. Раны их выглядели настолько неестественными, что даже старухи, ничего не смыслящие в ратном деле, заявили:
– Мёртвых рубили!
Чонавцы стали гадать: от чего же на самом деле умерли сечевики? Ни у кого не возникло сомнений, что старики были порублены мёртвыми. Но кто и зачем мог свершить такое? Лишь Сотон сомнений не знал.
– Мне всё ясно, – заявил он. – Джору их сначала убил…
– Как он это сделал? – перебил его молодой охотник Мычай.
– Вероломно, – объяснил Сотон.
– Но как?
– Исподтишка!
– А как именно?
– Коварно, я же говорю!
Мычай не выдержал, выдернул кол из коновязи и замахнулся на самозванного хана:
– Я сейчас сам тебя коварно убью, если не заткнёшься!
Сотон угрозы испугался, но отступать было некуда. Здесь и сейчас решалась его судьба: быть ли ему настоящим ханом, или его назовут убийцей и казнят. Поэтому затыкаться не стал.
– Он их убил! – закричал, надеясь громкостью возместить недостаток аргументов. – Больше некому! Убил, а потом надругался над трупами!
– Но отчего умерла тройка? – спросил Базыр, приятель Мычая.
– От коварной руки убийцы, – терпеливо, как полудурку, объяснил Сотон.
– А в той руке был меч, нож, лук или простая дубина?
– Что под руку попалось, то и было, – сказал Сотон.
– Эй, старики, – обратился Мычай к толпе, – кто сумеет определить причину смерти?
Из ветеранов полка заслона, служивших в подсотне следопытов, в живых оставался один Мучиря, но тот уехал на Краснобровую поляну. Зато сыновья Мучири никуда не делись, стояли на площади – все трое: Ак, Чочай и Кол.
– Мы хоть и не старики, – сказал Кол.
– Но тоже кое-что, – добавил Чочай.
– Понимаем, – закончил Ак.
Браться склонились над трупами, ощупали и обнюхали.
– Причина смерти – отравление, – сказали они, выговаривая каждый по одному слову.
– Значит, их сначала отравили, а уж потом рубили. Я правильно понял? – спросил Мычай.
Братья кивнули.
– Кто это сделал?
– Да Джору же! Сколько раз можно повторять? – опять встрял Сотон.
– Зачем?
– Поссорился он с тройником, – сочинял помощник кашевара. – Тройник сам мне вчера рассказывал, что встречался с Джору. И они крепко повздорили.
– Чего им было делить?
– Ссора случилась потому, что Джору назвал себя новым ханом и сказал, что при его правлении он всех стариков велит казнить.
– Чем же ему старики помешали?
– Вспомнил он старый закон Эсеге. Мол, старые должны жить столько лет, сколько пальцев на руке. А их всего пять.
– Ты, Сотон, хоть сам понимаешь, о чём болтаешь? – спросил Мычай. – Кому шесть лет, тех – казнить…
– Нет, – сказал Сотон, – нужно пальцы на руке взять столько раз, сколько пальцев на ноге.
– Примерно две дюжины, – быстро подсчитал Мёрёй, ветеран-кладовщик.
– Э-эх, – вздохнули прочие ветераны.
– Когда нам было по две дюжины, – вспомнил Имай-пластун, – то все мы были – огонь! А сейчас зубы стёрли…
– Вот таких-то он и собрался казнить, – гнул свою линию ложный хан. – Мёрёй неправильно сосчитал, потому что ноги-то две, если одну в битве не отрубят. Вот и получится четыре дюжины. Мне самому столько годков. Охо-хо, старость не радость, – притворно закряхтел он, – спина не гнётся, зубов полдюжины да один, глаза совсем слепые, ноги не стоят, про третью и не говорю… Ладно, ровесники мои, соратники боевые, раз уж и третья нога перебита, разве ж это жизнь? Может, прав Джору?
Ветераны призадумались. Самые старшие такими и были, как описал Сотон. А хан бился в притворных рыданиях, почуяв, что именно такое поведение даёт ему какой-то шанс склонить стариков на свою сторону. Пожалеют – поддержат.
– Забадай сказал, что не согласен жить по мерке Эсеге, мол, я ещё поживу. А Джору и говорит: с вас, стариков, никакого проку. Даром сыновний хлеб заедаете. Мол, стану ханом, всех и казню. Из-за тех слов промеж них пря и вышла. И сказал мне Забадай, собираясь в дорогу: возьму свою боевую пару, поеду и первый казню сопляка, пока он ханом не стал. Поехал и не вернулся. Вы понимаете?
Старики опять призадумались.
– Оно конечно, – сказал Имай-пластун. – И ноги не стоят, все три, и зубов мало. Трудно это жизнью назвать. Но! Я пока что сам себя прокормить могу, потому что гончар хороший. Рано меня казнить.
– Джору так не считает, – гнул своё Сотон. – Говорит: четыре дюжины прожил? Ступай под пик Сардыкова. Там твоё место – под тяжёлым камнем.
– Ох и сволочь же этот ханский ублюдок! – разозлился вдруг Чечуш-костровой.
– А то! – обрадовался поддержке Сотон. – Хуже не бывает! Приезжает к нему Забадай, ничего плохого не делает, собирается казнить по справедливости. Тот будто ни о чём не догадывается, гостей встречает, за стол сажает, бодрящим отваром потчует. А сам в отвар болиголова коварно набуровил. У стариков голова и разболелась. Вскоре и померли, много ли старому надо?
– А почему тройка не померла на месте, на Краснобровой поляне? Как они, отравленные, до Смородинового ручья добрались? – спросил Мамай-сечевик.
– Отравленные и добрались. Сидят на конях – в глазах темно. Отравил, говорят, нас проклятый Джору. Не успели мы его казнить. Рухнули с седла. Тут Джору из кустов вылезает. Ага, говорит, попались! Казнить меня хотели? Против закона Эсеге Малана пошли? Подождал, пока сами помрут, и давай рубить. А те, хоть и старые, сами его в топоры. Испугался Джору и, истекая кровью, бросился наутёк. Доскакал до Краснобровой поляны и помёр. И старики померли, истекли кровью.
– Так они ещё раньше померли, – заметил несуразность истории Тадак-сбруйщик.
– Чуть раньше, чуть позже – какая тебе разница? – возмутился Сотон. – Клянусь, что всё именно так и было.
– Как же его убитые могли в топоры взять? – настаивал на своём Тадак. – Может, они сперва болиголова в охотку попили, думали – славный какой настойчик, ещё бы попить, а потом Джору и казнили. Видят – помер. И поехали домой. Маленько не доехали, с коней – бряк! И откинули ноги…
– А кто же тогда мёртвых порубил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53