раковина с полупьедесталом купить
Впопыхах выскочил он за порог и кубарем скатился вниз в котловину, а за ним тянулась тоненькая чёрная ниточка…
Икутамаёри, поднявшись и приведя себя в порядок, проследила, куда ведёт нить. Так и узнала, что её посетил сам хозяин Мундарги. С такой потрясающей новостью она отправилась к Аматэрасу.
Взбалмошная любимая дочь Идзанаки устроила скандал, но вовсе не по тому поводу, что Икутамаёри привечает врага. Её до слез огорчило, что О-кунинуси избрал в любовницы дочь из захудалого рода дюжинников, а не её, солнцеликую дочь полковника. Девицы поссорились, и Аматэрасу совсем уж было собралась вторично уйти в пещеру, – пусть-ка поуговаривают выйти! – но, во-первых, ни пещер, ни гротов на перевале и в помине не было, а во-вторых, её пригласили на военный совет. Любопытство пересилило обиду, и она, показав сопернице язык, гордо отправилась к месту сбора.
На совете услышала, что хозяин Мундарги преградил путь коням, заговорил дорогу. Они бесятся, встают на дыбы, ржут от ужаса, но спускаться в Тункинскую котловину отказываются наотрез. Пришлось призвать всеобщего советника Сотона. Тот и дал дельный совет – наступать пешим войском. С планом согласились, но долго не могли решить, чей отряд пойдёт во главе колонны. Аматэрасу с восторгом глядела на своего отца-храбреца, который не испугался могучего волшебника самозванца Джору и заявил, что его молодцам сам О-кунинуси не страшен. Полковник есть полковник, военная косточка! И предложенный им план захвата столицы был превосходен, даже Сотон его одобрил.
Начались построения, перестроения, потом армия перемешалась, и атака сорвалась. Вожди с трудом сумели отделить своих бойцов от воинов дружественных армий и решили отложить наступление на завтра. Аматэрасу забралась в свою палатку и стала с нетерпением ждать темноты. Очень надеялась, что её посетит Джору. Уж она-то ему покажет, чем дочь полковника отличается от дочери дюжинника! Последние и любить-то умеют только по-солдатски, знают всего две команды: «Ложись!» и «Кругом!».
Самозванец словно услышал её мысленный призыв и явился после полуночи. Аматэрасу встретила гостя в завлекающих одеяниях; в чайничке на лаковом подносике его дожидался изысканный липовый чай, в кожаной в цветочках фляжке плескалась оранжевая облепиховая бражка.
– Заходи, дорогой, – промурлыкала она при виде лазутчика, внезапно оказавшегося у раскинутой постели с балдахином от комаров. Видно, под колышки поднырнул, подумала девица. – Угощайся. – И наполнила крохотные чашечки оранжевой настойкой.
Сама отпила глоток кислинки, вдыхая ягодный аромат. Отпил и О-кунинуси.
– Ну как напиток? – нетерпеливо спросила Аматэрасу.
– Ссаки, – сказал Джору.
– О да, сакэ! – согласилась с мнением знатока девица.
От липового чая гость почему-то отказался, но перед любовной игрой устоять не сумел. Они с удовольствием исполняли «танец щита и меча», пока щит не погнулся, а меч не затупился. Во время короткого отдыха Аматэрасу подробно изложила план грядущего генерального наступления. Набравшись сил, она попыталась выполнить «приказ восьмисот мириад богов», принимая любовника в самых невероятных позициях, но сломалась уже на второй сотне. От обиды на собственное несовершенство, поведала лазутчику, как тот был разоблачен хитроумной Икутамаёри. Ночной гость только посмеялся. Солнцеликая уснула, совершенно измочаленная, так и не дождавшись рассвета.
Наступление сорвалось и в этот день. И не просто сорвалось, среди наступающих были раненые и даже убитые, хотя врага ни один боец так и не увидел. Всю ночь Аматэрасу провела без сна, таращась в темноту, но её великолепный любовник так и не явился.
Наутро, рассерженная мужской коварностью, она мстительно наблюдала, как армия, возглавляемая отцом, спускается в котловину. Злорадство быстро сменилось ужасом, когда вокруг войска начала сгущаться желтизна, поглотившая трехтысяченогую колонну. Аспидно сомкнулась и даже не чавкнула. Аматэрасу сразу же поняла, чьи это проделки. Мысленно заикаясь, спросила сама себя: вдруг хозяин большой страны решил погубить всех? Когда затихло шарканье подошв о кремнистую дорогу и куда-то пропало позвякивание металлической амуниции, она заплакала, представляя, что отец и два брата никогда больше не вернутся из жёлтого плена. Но потом из мути, растянувшейся от вершины перевала почти до его подножия, стали выходить бледные и потерянные воины. Они ничего не помнили, но дрожали от страха и стучали зубами. Многие плакали. Были попытки к самоубийству. Это печальное зрелище произвело на солнцеликую такое неизгладимое впечатление, что она, вопреки натуре, стала яростной пацифисткой, хотя пока и не сознавала перемены.
Вечером отец поведал ей свои планы. Он хотел выпустить против О-кунинуси своего колдуна Фуцу с его тайным оружием – небесным расширяющимся клинком, но предварительно выслать на переговоры Вака-хико. Ночью Джору не замедлил явиться, будто заранее знал, что дочь полковника владеет важной военной тайной. Аматэрасу рта не раскрыла, хотя секретная информация так и рвалась из её груди, пока любовник не сыграл с ней в «заячий Молоточек» и не сорвал все «три персика, изгоняющие фурий ёми-но куни». На третьем персике она не сдержалась и выплеснула на любовника не тольско перечень привычек и пристрастий Юнца-парламентёра (включая пикантные подробности о его девственности и тайном увлечении рукоблудством: сама видела, укрывшись в раскидистой кроне спелой черемухи), но даже о ледяной непоколебимой руке не смолчала, не говоря уж о сверхсекретном мече, – накипело!
Хан предупредил подданных, как следует встречать гонца. Вака-хико беспрепятственно спустился с перевала, прошёл полями, а у входа в улочки столицы его поджидала стайка разнаряженных девиц. Они его приветили тихой песней, затискали и зацеловали влажными губами до полуобморочного состояния. Обалдевшего Юнца увлекли в специально для того раскинутый свадебный шатёр, увешанный разноцветными ленточками и бубенчиками. В шатре его ожидала разодетая, как светофор, пылкая Ногохон – в красной блузке и зелёной юбке, подпоясанной жёлтым кушаком. Красный цвет как бы предупреждал об опасности – девичьи груди так и рвались наружу, а зелёный говорил: вход свободен! Разумеется, никаких светофоров в те доисторические времена не было и в помине, символическую раскраску интуитивно выбрала Другмо, готовя невесту к свадебному обряду. Самой нельзя, так хоть на других посмотреть.
Ногохон исполнилось семнадцать вёсен, но она уже успела побывать в объятиях чуть ли не всего мужского населения Юртауна. Потому-то на ней и остановила свой выбор беременная ханша. Знала, кто сумеет совратить с пути истинного парламентёра.
Девицы, тихо смеясь, влили в Юнца рог браги и принялись раздевать, под хиханьки обсуждая открывающиеся взорам подробности анатомии. Ногохон же неторопливо разматывала кушак, обёрнутый вокруг узкой талии тридцать три раза.
Семь суток потрясённый Вака-хико провёл в постели, вставая только для того, чтобы наскоро перекусить или помочиться. На восьмой день в шатёр влетел учёный ворон.
– Скоро каркнешь, Како-Каро? – спросил он.
Парламентёр вспомнил о своих обязанностях и хотел выбраться из шатра, чтобы встретиться наконец с О-кунинуси и исполнить долг перед соплеменниками, но Ногохон призывно потрясла белыми грудями, и посторонние мысли вылетели из его головы быстрей пичуг, улепётывающих от клюва ворона.
Мудрой птицей занялся чародей. Хотел сперва обучить фразе «Скоро каркну», а потом заменил её на «Скоро крякну». Прекрасно сознавал, что пришельцы станут ломать головы над смыслом вести. Как поведут себя завоеватели, Лес не сомневался. Тут уж и к Аматэрасу не ходи, дураку понятно, что отправят в Юртаун лешачье семя – колдуна Фуцу.
Ага, вот и он! Лёгок на помине. Неторопливо пылит вниз по дороге. Колдуна встретили молча. Провели на пологий берег Иркута, чтобы наблюдатели с перевала увидели, что да как. Там Такэми-кадзути воткнул в воды бронзовый меч и уселся на острие. Хан с улыбкой наблюдал, как поединщик крутится на нём словно карась на сковородке, затем выхватил стальной меч – свою гордость и надежду! – и легко перерубил бронзовый клинок. Дуэлянт шлёпнулся в воду, подняв фонтан брызг. Нов протянул ему руку и помог выбраться на берег.
Оставил в сторонке от зевак, а сам затерялся в толпе. Создал повторяшку и заставил его изрубить в куски своё бесплотное тело. Со смехом наблюдал, как заранее подготовленная ребетня собирает кровавые ошмётки повторяшки. Сборка прошла успешно, даже достовернее, чем на репетициях: ноги присобачили вместо рук, которые теперь из задницы росли. Мальцов сменили юнцы постарше, небесный Юнец, посланец Идзанаки, не знал, что и подумать, а Фуцу испугался: как же он станет сражаться с монстром, которому всё равно – есть у него ноги или нет и куда они приделаны? Так что боец оказался деморализован ещё до решающей схватки.
Дальше началась канитель с борьбой на руках. Чародей заранее знал секреты колдуна, и ему стало чуть-чуть скучно, не хотелось даже возиться с валунами, превращая их в кресла и стол. Скрывая зевоту, пересилил себя и проделал кудеса с камнями, понимая, что нужны они не для развлечения, а чтобы предотвратить кровавую сечу. Зачем проливать кровь, если вполне можно обойтись парочкой несложных кудес?
Ледяную руку он растопил раскалённой ладонью. Такэмикадзути заревел, как корова, когда рука его потекла на стол тёплой струёй. Брякнул ею о столешницу и принялся трясти, остужая обожжённую плоть. Боец хотя и был весьма напуган представлением, но всё-таки, надо отдать должное его мужеству, от схватки не уклонялся. Превратил руку в небесный расширяющийся меч (личина первого рода), перерубил валун (ишь как наловчился камни дробить, и руки не отобьёт!) и бросился на хана. Чародей спокойно глядел на стремительно опускающийся клинок, в последний момент качнулся назад и тут же вернулся в исходную позицию. Проделал качание быстро, как учили ветераны ютландских сражений. Даже свои не разглядели движения, ахнули, когда меч перерубил пустое пространство сверху донизу. Повторил обман пару раз и даже не запыхался. Знал, что качание проделано безукоризненно, даже ветераны (а они в Ютландии бьются с ютрами уже несколько веков, поднакопили опыта) вряд ли подметили бы ошибки в уходах от ударов.
Всё! Противник сломался! Он с налитыми кровью глазами и с пеной изо рта гонялся за танцующим чародеем, но с каждым взмахом убеждался в бесполезности атак и неуязвимости противника. Бегал Фуцу по полю, пока не свалился от изнеможения.
Лес склонился над ним и тихо сказал:
– Хорошо махал, тебя бы комаров отгонять поставить, чтобы над ухом не зудели. Отлежишься, ступай на перевал и передай своим: пусть идут на восток, там каждое племя найдёт себе край по вкусу и создаст великое государство. А в наши пределы соваться незачем. У нас тут и своих бойцов хватает, и рук опытных, и мечей голубых, с которыми вашим жёлтым не сравниться! – Повернулся и пошёл прочь в толпе празднующих победу подданных.
В эту ночь Нов поднялся на перевал, посмотрел на сборы омогойцев. Девиц не трогал, потому что новость и так была написана на всех лицах. Тут и семи пядей во лбу не надобно, чтобы уразуметь, что отряды покидают Мундаргу. Паковцы пока не суетились, но с интересом наблюдали за хлопотами в стане соседей. Третье племя разбилось на семейные пары. Они сидели у костерков, глядели в звёздное небо и почти не разговаривали друг с другом, переживая горечь поражения. Ведь это их боец проиграл поединок, им и позор.
К следующему восходу луны на перевале не осталось ни души. Хан хозяйственным взглядом осмотрел загаженную многотысячным табором местность, порубленные деревья, чёрные проплешины костровищ, обрывки и обломки выброшенной за ненадобностью утвари и решил навести порядок. Отправил на перевал мужчин и детвору, которые собрали и сожгли в одном большом костре мусор. Перекопали пепелища, засыпали ямы, на месте вырубленных деревьев насадили саженцы кедров, росших в беспорядке в окрестной тайге. На наведение порядка ушло три дня. Позднее склоны перевала покрылись могучим кедрачом, орешки там собирали и в самые неурожайные годы. Его так и называли – кедрач Гессера.
А ещё через неделю у Другмо начались схватки. Отец очень волновался, но головы не терял. Он снимал боль наговорами, поил мать отварами трав и лично помогал идти на свет первенцу. Роды были сложными, Другмо рожала впервые и ничего не умела. Если бы не знахарские способности Леса, женщина бы вряд ли выжила. А так обошлось. Нов взял в руки пищащий красный комочек плоти и с радостью осознал, что держит сына.
– Я назову его Джангар! – закричал он, задрав голову в небеса.
С ближайших стволов взлетели потревоженные криком рябчики и кедровки, хлопая крыльями так, словно приветствовали людского первенца.
Кем он станет, Джангар? Могучим воином и, охотником? Колдуном? Нет, колдуном ему не быть, одёрнул себя чародей, для того необходимо, чтобы мать носила в своей крови лешачье семя. Пусть будет просто хорошим неглупым человеком, ведь ему предстоит наследовать богатый край, державу, которая с годами сольётся с Лесным княжеством, переживёт первых и вторых ютов, а того, что станет дальше, чародей не ведал. Не исключено, что потомки Джангара встретятся с юным мальчиком Лесиком и научат его варить сталь не хуже ютской, ничего невероятного нет и в предположении, что грамоту лесичи заимствуют от потомков детворы, с которой сегодня занимается Лес. Ведь уже сейчас в Юртауне наберётся пара дюжин ребятишек, которые бегло читают и складывают цифры, лихо чертят мелом на тёмных досках и царапают свои имена на белой коре берёз.
Дай им, Батюшка, счастья, юному племени! Так думал чародей, стоя у порога юрты и протягивая к солнцу младенца – свою надежду и будущую основу благоденствия и процветания государства динлинов. Не зная, чем ещё выразить свою радость, он натёрся недавним травяным сбором – отваром и мазью, – приготовленным из корней и стеблей тирлича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Икутамаёри, поднявшись и приведя себя в порядок, проследила, куда ведёт нить. Так и узнала, что её посетил сам хозяин Мундарги. С такой потрясающей новостью она отправилась к Аматэрасу.
Взбалмошная любимая дочь Идзанаки устроила скандал, но вовсе не по тому поводу, что Икутамаёри привечает врага. Её до слез огорчило, что О-кунинуси избрал в любовницы дочь из захудалого рода дюжинников, а не её, солнцеликую дочь полковника. Девицы поссорились, и Аматэрасу совсем уж было собралась вторично уйти в пещеру, – пусть-ка поуговаривают выйти! – но, во-первых, ни пещер, ни гротов на перевале и в помине не было, а во-вторых, её пригласили на военный совет. Любопытство пересилило обиду, и она, показав сопернице язык, гордо отправилась к месту сбора.
На совете услышала, что хозяин Мундарги преградил путь коням, заговорил дорогу. Они бесятся, встают на дыбы, ржут от ужаса, но спускаться в Тункинскую котловину отказываются наотрез. Пришлось призвать всеобщего советника Сотона. Тот и дал дельный совет – наступать пешим войском. С планом согласились, но долго не могли решить, чей отряд пойдёт во главе колонны. Аматэрасу с восторгом глядела на своего отца-храбреца, который не испугался могучего волшебника самозванца Джору и заявил, что его молодцам сам О-кунинуси не страшен. Полковник есть полковник, военная косточка! И предложенный им план захвата столицы был превосходен, даже Сотон его одобрил.
Начались построения, перестроения, потом армия перемешалась, и атака сорвалась. Вожди с трудом сумели отделить своих бойцов от воинов дружественных армий и решили отложить наступление на завтра. Аматэрасу забралась в свою палатку и стала с нетерпением ждать темноты. Очень надеялась, что её посетит Джору. Уж она-то ему покажет, чем дочь полковника отличается от дочери дюжинника! Последние и любить-то умеют только по-солдатски, знают всего две команды: «Ложись!» и «Кругом!».
Самозванец словно услышал её мысленный призыв и явился после полуночи. Аматэрасу встретила гостя в завлекающих одеяниях; в чайничке на лаковом подносике его дожидался изысканный липовый чай, в кожаной в цветочках фляжке плескалась оранжевая облепиховая бражка.
– Заходи, дорогой, – промурлыкала она при виде лазутчика, внезапно оказавшегося у раскинутой постели с балдахином от комаров. Видно, под колышки поднырнул, подумала девица. – Угощайся. – И наполнила крохотные чашечки оранжевой настойкой.
Сама отпила глоток кислинки, вдыхая ягодный аромат. Отпил и О-кунинуси.
– Ну как напиток? – нетерпеливо спросила Аматэрасу.
– Ссаки, – сказал Джору.
– О да, сакэ! – согласилась с мнением знатока девица.
От липового чая гость почему-то отказался, но перед любовной игрой устоять не сумел. Они с удовольствием исполняли «танец щита и меча», пока щит не погнулся, а меч не затупился. Во время короткого отдыха Аматэрасу подробно изложила план грядущего генерального наступления. Набравшись сил, она попыталась выполнить «приказ восьмисот мириад богов», принимая любовника в самых невероятных позициях, но сломалась уже на второй сотне. От обиды на собственное несовершенство, поведала лазутчику, как тот был разоблачен хитроумной Икутамаёри. Ночной гость только посмеялся. Солнцеликая уснула, совершенно измочаленная, так и не дождавшись рассвета.
Наступление сорвалось и в этот день. И не просто сорвалось, среди наступающих были раненые и даже убитые, хотя врага ни один боец так и не увидел. Всю ночь Аматэрасу провела без сна, таращась в темноту, но её великолепный любовник так и не явился.
Наутро, рассерженная мужской коварностью, она мстительно наблюдала, как армия, возглавляемая отцом, спускается в котловину. Злорадство быстро сменилось ужасом, когда вокруг войска начала сгущаться желтизна, поглотившая трехтысяченогую колонну. Аспидно сомкнулась и даже не чавкнула. Аматэрасу сразу же поняла, чьи это проделки. Мысленно заикаясь, спросила сама себя: вдруг хозяин большой страны решил погубить всех? Когда затихло шарканье подошв о кремнистую дорогу и куда-то пропало позвякивание металлической амуниции, она заплакала, представляя, что отец и два брата никогда больше не вернутся из жёлтого плена. Но потом из мути, растянувшейся от вершины перевала почти до его подножия, стали выходить бледные и потерянные воины. Они ничего не помнили, но дрожали от страха и стучали зубами. Многие плакали. Были попытки к самоубийству. Это печальное зрелище произвело на солнцеликую такое неизгладимое впечатление, что она, вопреки натуре, стала яростной пацифисткой, хотя пока и не сознавала перемены.
Вечером отец поведал ей свои планы. Он хотел выпустить против О-кунинуси своего колдуна Фуцу с его тайным оружием – небесным расширяющимся клинком, но предварительно выслать на переговоры Вака-хико. Ночью Джору не замедлил явиться, будто заранее знал, что дочь полковника владеет важной военной тайной. Аматэрасу рта не раскрыла, хотя секретная информация так и рвалась из её груди, пока любовник не сыграл с ней в «заячий Молоточек» и не сорвал все «три персика, изгоняющие фурий ёми-но куни». На третьем персике она не сдержалась и выплеснула на любовника не тольско перечень привычек и пристрастий Юнца-парламентёра (включая пикантные подробности о его девственности и тайном увлечении рукоблудством: сама видела, укрывшись в раскидистой кроне спелой черемухи), но даже о ледяной непоколебимой руке не смолчала, не говоря уж о сверхсекретном мече, – накипело!
Хан предупредил подданных, как следует встречать гонца. Вака-хико беспрепятственно спустился с перевала, прошёл полями, а у входа в улочки столицы его поджидала стайка разнаряженных девиц. Они его приветили тихой песней, затискали и зацеловали влажными губами до полуобморочного состояния. Обалдевшего Юнца увлекли в специально для того раскинутый свадебный шатёр, увешанный разноцветными ленточками и бубенчиками. В шатре его ожидала разодетая, как светофор, пылкая Ногохон – в красной блузке и зелёной юбке, подпоясанной жёлтым кушаком. Красный цвет как бы предупреждал об опасности – девичьи груди так и рвались наружу, а зелёный говорил: вход свободен! Разумеется, никаких светофоров в те доисторические времена не было и в помине, символическую раскраску интуитивно выбрала Другмо, готовя невесту к свадебному обряду. Самой нельзя, так хоть на других посмотреть.
Ногохон исполнилось семнадцать вёсен, но она уже успела побывать в объятиях чуть ли не всего мужского населения Юртауна. Потому-то на ней и остановила свой выбор беременная ханша. Знала, кто сумеет совратить с пути истинного парламентёра.
Девицы, тихо смеясь, влили в Юнца рог браги и принялись раздевать, под хиханьки обсуждая открывающиеся взорам подробности анатомии. Ногохон же неторопливо разматывала кушак, обёрнутый вокруг узкой талии тридцать три раза.
Семь суток потрясённый Вака-хико провёл в постели, вставая только для того, чтобы наскоро перекусить или помочиться. На восьмой день в шатёр влетел учёный ворон.
– Скоро каркнешь, Како-Каро? – спросил он.
Парламентёр вспомнил о своих обязанностях и хотел выбраться из шатра, чтобы встретиться наконец с О-кунинуси и исполнить долг перед соплеменниками, но Ногохон призывно потрясла белыми грудями, и посторонние мысли вылетели из его головы быстрей пичуг, улепётывающих от клюва ворона.
Мудрой птицей занялся чародей. Хотел сперва обучить фразе «Скоро каркну», а потом заменил её на «Скоро крякну». Прекрасно сознавал, что пришельцы станут ломать головы над смыслом вести. Как поведут себя завоеватели, Лес не сомневался. Тут уж и к Аматэрасу не ходи, дураку понятно, что отправят в Юртаун лешачье семя – колдуна Фуцу.
Ага, вот и он! Лёгок на помине. Неторопливо пылит вниз по дороге. Колдуна встретили молча. Провели на пологий берег Иркута, чтобы наблюдатели с перевала увидели, что да как. Там Такэми-кадзути воткнул в воды бронзовый меч и уселся на острие. Хан с улыбкой наблюдал, как поединщик крутится на нём словно карась на сковородке, затем выхватил стальной меч – свою гордость и надежду! – и легко перерубил бронзовый клинок. Дуэлянт шлёпнулся в воду, подняв фонтан брызг. Нов протянул ему руку и помог выбраться на берег.
Оставил в сторонке от зевак, а сам затерялся в толпе. Создал повторяшку и заставил его изрубить в куски своё бесплотное тело. Со смехом наблюдал, как заранее подготовленная ребетня собирает кровавые ошмётки повторяшки. Сборка прошла успешно, даже достовернее, чем на репетициях: ноги присобачили вместо рук, которые теперь из задницы росли. Мальцов сменили юнцы постарше, небесный Юнец, посланец Идзанаки, не знал, что и подумать, а Фуцу испугался: как же он станет сражаться с монстром, которому всё равно – есть у него ноги или нет и куда они приделаны? Так что боец оказался деморализован ещё до решающей схватки.
Дальше началась канитель с борьбой на руках. Чародей заранее знал секреты колдуна, и ему стало чуть-чуть скучно, не хотелось даже возиться с валунами, превращая их в кресла и стол. Скрывая зевоту, пересилил себя и проделал кудеса с камнями, понимая, что нужны они не для развлечения, а чтобы предотвратить кровавую сечу. Зачем проливать кровь, если вполне можно обойтись парочкой несложных кудес?
Ледяную руку он растопил раскалённой ладонью. Такэмикадзути заревел, как корова, когда рука его потекла на стол тёплой струёй. Брякнул ею о столешницу и принялся трясти, остужая обожжённую плоть. Боец хотя и был весьма напуган представлением, но всё-таки, надо отдать должное его мужеству, от схватки не уклонялся. Превратил руку в небесный расширяющийся меч (личина первого рода), перерубил валун (ишь как наловчился камни дробить, и руки не отобьёт!) и бросился на хана. Чародей спокойно глядел на стремительно опускающийся клинок, в последний момент качнулся назад и тут же вернулся в исходную позицию. Проделал качание быстро, как учили ветераны ютландских сражений. Даже свои не разглядели движения, ахнули, когда меч перерубил пустое пространство сверху донизу. Повторил обман пару раз и даже не запыхался. Знал, что качание проделано безукоризненно, даже ветераны (а они в Ютландии бьются с ютрами уже несколько веков, поднакопили опыта) вряд ли подметили бы ошибки в уходах от ударов.
Всё! Противник сломался! Он с налитыми кровью глазами и с пеной изо рта гонялся за танцующим чародеем, но с каждым взмахом убеждался в бесполезности атак и неуязвимости противника. Бегал Фуцу по полю, пока не свалился от изнеможения.
Лес склонился над ним и тихо сказал:
– Хорошо махал, тебя бы комаров отгонять поставить, чтобы над ухом не зудели. Отлежишься, ступай на перевал и передай своим: пусть идут на восток, там каждое племя найдёт себе край по вкусу и создаст великое государство. А в наши пределы соваться незачем. У нас тут и своих бойцов хватает, и рук опытных, и мечей голубых, с которыми вашим жёлтым не сравниться! – Повернулся и пошёл прочь в толпе празднующих победу подданных.
В эту ночь Нов поднялся на перевал, посмотрел на сборы омогойцев. Девиц не трогал, потому что новость и так была написана на всех лицах. Тут и семи пядей во лбу не надобно, чтобы уразуметь, что отряды покидают Мундаргу. Паковцы пока не суетились, но с интересом наблюдали за хлопотами в стане соседей. Третье племя разбилось на семейные пары. Они сидели у костерков, глядели в звёздное небо и почти не разговаривали друг с другом, переживая горечь поражения. Ведь это их боец проиграл поединок, им и позор.
К следующему восходу луны на перевале не осталось ни души. Хан хозяйственным взглядом осмотрел загаженную многотысячным табором местность, порубленные деревья, чёрные проплешины костровищ, обрывки и обломки выброшенной за ненадобностью утвари и решил навести порядок. Отправил на перевал мужчин и детвору, которые собрали и сожгли в одном большом костре мусор. Перекопали пепелища, засыпали ямы, на месте вырубленных деревьев насадили саженцы кедров, росших в беспорядке в окрестной тайге. На наведение порядка ушло три дня. Позднее склоны перевала покрылись могучим кедрачом, орешки там собирали и в самые неурожайные годы. Его так и называли – кедрач Гессера.
А ещё через неделю у Другмо начались схватки. Отец очень волновался, но головы не терял. Он снимал боль наговорами, поил мать отварами трав и лично помогал идти на свет первенцу. Роды были сложными, Другмо рожала впервые и ничего не умела. Если бы не знахарские способности Леса, женщина бы вряд ли выжила. А так обошлось. Нов взял в руки пищащий красный комочек плоти и с радостью осознал, что держит сына.
– Я назову его Джангар! – закричал он, задрав голову в небеса.
С ближайших стволов взлетели потревоженные криком рябчики и кедровки, хлопая крыльями так, словно приветствовали людского первенца.
Кем он станет, Джангар? Могучим воином и, охотником? Колдуном? Нет, колдуном ему не быть, одёрнул себя чародей, для того необходимо, чтобы мать носила в своей крови лешачье семя. Пусть будет просто хорошим неглупым человеком, ведь ему предстоит наследовать богатый край, державу, которая с годами сольётся с Лесным княжеством, переживёт первых и вторых ютов, а того, что станет дальше, чародей не ведал. Не исключено, что потомки Джангара встретятся с юным мальчиком Лесиком и научат его варить сталь не хуже ютской, ничего невероятного нет и в предположении, что грамоту лесичи заимствуют от потомков детворы, с которой сегодня занимается Лес. Ведь уже сейчас в Юртауне наберётся пара дюжин ребятишек, которые бегло читают и складывают цифры, лихо чертят мелом на тёмных досках и царапают свои имена на белой коре берёз.
Дай им, Батюшка, счастья, юному племени! Так думал чародей, стоя у порога юрты и протягивая к солнцу младенца – свою надежду и будущую основу благоденствия и процветания государства динлинов. Не зная, чем ещё выразить свою радость, он натёрся недавним травяным сбором – отваром и мазью, – приготовленным из корней и стеблей тирлича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53