(495)988-00-92 магазин Водолей ру
И решил Эсеге спустить жеребца на верёвке, это надёжнее. Порыскал глазами, ища вервие простое, левый глаз наткнулся на канат, каким пьяного божка вязала супруга Юрен Эхе, когда тот сильно уж начинал буянить и угрожать страшными не только для землянина, но даже для обитателей как верхнего, так и нижнего мира словами: «Всех убью, один останусь!» Канат висел в тронном зале на золотом гвозде и состоял из девяноста восьми узлов – столько раз пьяный Эсеге рвал путы.
Боги мстительны, обид не забывают хотя бы из-за своей сверхъестественной способности к всеведению. Для достижения целей (как правило, эгоистичных и связанных опять же таки с местью – человеку ли, роду-племени или природному явлению: обидятся, скажем, на третий закон Ньютона – зачем да зачем действию равно противодействие, да ещё и направленное в сторону, противоположную божьей воле?) они готовы использовать любые средства. И пускай потом приходится оправдываться: средства-де были достаточно хороши, жаль, исполнители подкачали. Они упорны, но неизобретательны. Открытия совершаются людьми, а боги их новаторством пользуются. Когда позаимствовать не у кого, вынуждены придумывать сами – нужда-с…
Малан никогда не видел, как люди грузят крупных животных в трюмы. Ему бы по-людски пропустить верёвку вокруг ног коня и завязать узлом на спине, но… боги неизобретательны. Он сделал петлю, как на аркане (петлю видел раньше), и накинул коню на шею (люди именно так используют аркан). Откинул крышку мусоропровода, стал пихать скакуна в зияющую бездну. Конь из небесного стада спускаться в срединный мир не хотел: боялся. Любой смертный сообразил бы завязать скотине глаза или накинуть мешок на голову – страх бы и прошёл, а бессмертный пёр буром. Принялся толкать в круп, не зная поговорки «Не подходи к быку спереди, а к коню – сзади». Звезданул его жеребец с силой в одну лошадиную промеж глазонек. Эсеге на этот раз без ссоры оторвался от Малана, закатился под трон и мотал там башкой, как китайский болванчик:
– Охо-хонюшки, больно-то как!
Задница-Малан, не сойдя с места, бездумно продолжал выполнять план: спихнуть вниз испуганного коня. Рук, чтобы толкать, он временно лишился, потому просто пнул животину под зад. Конь рухнул в дырку и полетел вниз. Это только пустая слава, что полетел, на самом-то деле камнем рухнул вниз, но тут верёвка натянулась и наверняка оторвала бы голову скакуна, кабы, на счастье, не оказалась рваной. Лопнула она вдвойне вовремя – шею не сломала и всё-таки задержала падение. Жеребец остался жив и почти здоров, лишь левая передняя нога от сильного удара заметно укоротилась.
…Джору, запыхавшись, карабкался в горы, когда мимо него, обгоняя собственное ржание, пронёсся неопознанный летающий объект, оставляя инверсионный след из светящегося ионизированного пердячего пара. НЛО скрылся за перевалом, ночной горизонт осветила вспышка, затем раздался взрыв, и божонка скосила и бросила на острые камни серпантина звериной тропки пулемётная очередь конских яблок. Джору зашибся и заснул богатырским сном: Спал три ночи и полтора дня, а когда выспался, оказался по горло в воде. Встал и выяснил, что воды всего по колено, – спал он в луже. Видно, шёл дождь, да за храпом не почуялся. Небесная вода, кажется, была целительной, потому что правая коленка почти не саднила и не кровоточила. Интересно, а на что нога была похожа сразу после ранения?
Размышляя о загадках природных явлений, Джору залез на верхотуру, скатился с перевала и вышел на свежий горельник, почти пожарище, потому что кое-где ещё поднимались в небо тонкие дымные струйки. На границе между чистой изумрудной и пепельной травой, на поваленном стволе, сидела Ый-ХрЫ-Жъооб, завернувшись в зелёную моховую шубу. Босой ногой она топтала огненные змейки, которые пытались вырваться наружу из дышащего остывающим жаром круга.
– Не хочешь ли получить удовольствие? – простодушно спросила лесунка.
– Да я не умею, – отказался пацан.
– Я научу! – обрадовалась лемурийка и дёрнула его за подол рубахи.
Подол выпростался из штанов, в траву выпал очир. Увидев колючие углы и зубцы, Жъооб испугалась, припоминая, как страшны колючки, если принять образ шолмасы.
– Ладно, научи, – согласился Джору.
– Нет, не могу, – отказалась похотливая лешачиха.
– А почему?
– Да ты небрит, – соврала она, как будто юношеский пушок мог послужить оправданием её страхов к колющимся предметам.
Где-то в чаще однозвучно зазвучал колокольчик.
– Что это? – удивилась лемурийка.
Джору звон не заинтересовал, подумал, что в ухе звенит. Скорее всего так бы и двинулся в Юртаун пешком, не ожидая помощи ниоткуда, остался бы без папашкиного подарочка. Но, как известно, небесный отец обо всём заранее подумал: предполагал, что Шаргай может пройти мимо небесного коня, как мимо пустого места. Поэтому выкатился из-под трона, глянул вниз, удостоверился, что худшие его предположения подтверждаются, и приказал младшенькому:
– Яшка, пульни-ка в во-он тот гнилой ствол! Яков Саган прищурился, примерился и запустил метеоритом в трухлявую цель.
Буреломная лесина развалилась, подняв облачко праха. Юноша чихнул и вдруг вскрикнул. И ещё раз. И ещё. Небесный камень разрушил пристанище лесных пчёл, вот они и кинулись защищаться – кусать агрессора, а точнее, всё, что шевелится. Шевелились трава и листва на ветру, человек и иножить. Лесунке пчёлы были нипочём – она расширилась до газообразного состояния, и насекомые с болючими жалами пронзали её, едва ли замечая.
А Джору пришлось несладко (и мёда не попробовал). Ничего не видя и не соображая, хромой боготур улепётывал от лесных заготовителей и бежал быстрей гаруна (горного духа-эжина), пока твари не отстали. Без сил рухнул в куст шиповника. С трудом разлепил распухшие от укусов веки: валялся он в берёзовой рощице, запнувшись за пень. Теперь звон колокольчика стал отчётливей, «динь-динь» раздавалось совсем рядом. Парень вылез из колючего куста и пошёл посмотреть: об чём звон?
В колке стоял чудесный золотой конь-огонь. Парень так прямо и назвал его – Огонёк.
– Огонь, Огонёчек, – ласково окликнул будущего любимца.
Колокольчик предупреждающе звякнул, и Джору успел отдёрнуть руку: чудовищные зубы клацнули рядышком с кончиками пальцев. Парень отпрыгнул, конь развернулся к горному перевалу передом, а к нему – задом и, утвердившись на передних копытах, принялся отчаянно лягаться, подняв небольшой ветерок. Позднее, припоминая знакомство, хозяин использовал Огонька вместо вентилятора. Но сейчас было не до прохлады. Джору прыгнул к луке седла, но вскочить не успел: злобная скотина попыталась взять его в кольцо, невероятно изгибая хребет, чтобы одновременно укусить и лягнуть задним копытом. Запрыгнуть богатур-не успел, зато в руке его оказалась волшебная плётка. Человек не задумываясь огрел скакуна промеж глазонек. (Небесный отец радостно потёр руки и засверкал синяками, украсившими его вроде мотоциклетных очков: сынуля отомстил за отца, отплатил за подлый удар копытами по мордасам.)
Жеребец опустился на четвереньки и стал сама покорность. Джору ахнул, но времени терять не стал, тут же очутился в седле.
– Поехали, – велел наездник, и конь послушался, словно понял.
Конечно понял, почему бы и нет? – подумал Джору. Лошади очень умные, у них вон какая большая голова, они слова знают, только не всегда прислушиваются. Что и говорит об их великом уме.
Скакун шёл в указанном направлении (всадник энергично махнул рукой, не зная команды «юго-юго-запад»), медленно, но верно наращивая скорость. Нарастала она столь плавно, что Джору не заметил, как пейзаж вокруг из неподвижного, а затем приятно объёмного превратился в сверкающую полосу, когда нельзя стало разглядеть не то что отдельно стоящую берёзу, но даже Мундаргу. В ушах свистел ветер, сердце пело «Утреннюю песню»: слова Христиана Гофмансвальдау в обработке Джору.
Свалившись из-за тучи,
Вперёд, мой конь летучий,
Единым взмахом крыл.
Поблекли звёзды; вскоре,
Как досочку в заборе,
Я веки приоткрыл.
Восстав от сна ночного,
Я спать улягусь снова,
Когда устанет дух.
К рукам вернулись силы,
Они врагов косили,
О них мне доносили
И зрение, и слух.
Средь злобы и гордыни
Враг чахнет, как в пустыне,
Не ведая пути.
Им без моей подмоги
Спасительной дороги
До дому не найти.
Я ж в доброте безмерной
Спешу, чтоб гадам скверным
Был путь вовек закрыт.
Снабжу свой дух крылами –
И наравне с орлами
Он к солнцу воспарит!..
Всадник пел, конь летел. Передняя левая нога его была значительно короче, поэтому скакун мчался не на юго-юго-запад, а на юго-юго-восток. Когда сердце поёт, кто обращает внимание на такие мелочи? Тем более пейзаж размазался так, что детали стали неразличимы.
Конь Огонь скакал так быстро, что обитавшие в местных краях лешие прозвали наездника Гессер, что значит «неуловимый Джору». Сами они ловить Джору не собирались, а прочим он был и вовсе не нужен. Да никаких прочих на горных дорогах попросту и не было.
Первым встречным на этом невероятном пути оказался желтокожий узкоглазый пастух верблюдов со смоляной косой и длинными зубами.
Гессер долго разглядывал его, пытаясь понять, почему он жёлтый, как прошедший синяк, потом вспомнил рассказы взрослых о жёлтых южных жителях. И сразу догадался, что пролетел: в пылу упоительного полёта проскакал мимо родных мест и угодил вместо вожделенной северной страны Лин в южную страну Инь, где и своих правителей хватало в загородке гор и морей. Придётся возвращаться, понял Джору.
Но не с пустыми же руками!
Тем более что живот у него был пустой, как бубен. Стукнешь по пузу кулаком – грому на три версты.
ГЛАВА 6
Золотая жена, страна Инь, Сарафанные горы
Отдай жену дяде, а сам ступай к бляди.
Хасбулат удалой
Пятнадцатилетний богатур двинулся в глубь страны Инь. Местность была пустынной – песок да песок, никакой воды. Хорошо, что конь летел так быстро, что жара не докучала. Впереди показался холм, а из-за него открылось озеро. На берегу стояла белая юрта. Парень скрытно понаблюдал из-за холма, вычислил желтопузого хозяина, его детей и наёмных пастухов, три стада верблюдов и восемь овечьих – всех счёл, только жён не сумел сосчитать – они носились туда-сюда и все похожие, не то три, не то тридцать три. Когда нашёл старую и рваную соломенную шляпу, в голове Гессера созрел план.
Переодевшись до неузнаваемости скверным мальчишкой и распустив сопли, Джору пешком двинулся к юрте, Огонька вёл в поводу.
– Твоя-моя ходя, хотишь кушай-кушай, пей, но себя блюдуй, – попросил он на древнеиньском языке.
Скверного сопляка накормили и напоили, во все глаза глядя на великолепного золотого коня.
– Корос конь, ой корос, заль совсема кромой, болтай-нога! – с плохо скрытой завистью сказал хозяин Сяо. – Будь болтай-нога дилины, как в цузых руках куй, моя подарила бы мандарин.
– Кому? – не понял Гессер.
– Циво «кому»? – не понял хозяин.
– Кому твоя подарила бы мандарин?
– Мандарина – больсой насяльника, моя не дарить мандарин, мандарин сама моя дарить другой насяльника.
– Моя твоя не понимай! – рассердился Джору и в сердцах позабыл древнеиньский. – Подари мандарин мне, – он постучал кулаком в грудь, – я его буду кушать.
– Кусать мандарин? – закатил глаза Сяо. – Увазаемая сопляка – людоеда?
– Пришлось раз отведать, – вздохнув, признался Шаргай. – Но я не знал, матушкой клянусь. Думал – наваристый бульон ем. Но съел людоеда, а таких кушать справедливо, прав я или не прав?
Шестая или двенадцатая жена Сяо (их и за столом было невозможно подсчитать, до того все были на одно жёлтое раскрашенное лицо), которой очень понравилось распухшее от пчелиных укусов лицо гостя с заплывшими и оттого узенькими щёлками глаз, подтвердила его слова.
– Недаром в старом свитке, – сказала она, – найденном лунной ночью на кладбище, расположенном на левом склоне горы Фунь, у разверстой могилы под цветущей сливой, в свете вышеизложенного говорится:
Чиновник государственного мужа
Приглашает на изысканный ужин,
Состоящий из прекрасного серебристого гольяна
И красного гаоляна.
Гессеру не оставалась ничего другого, как поддержать поэтическую беседу. Он подтянул маскировочные сопли и изобразил, поматывая пальцем в поисках слов, нечто вроде:
– Я обычно карий глаз называю «медный таз», а нефритовую вазу даже не видал ни разу.
Раскосая дама поняла поэтический изыск неискушённого в любовных играх гостя превратно и принялась тайком щипать за задницу. Тот морщился, но терпел. Хозяин, казалось, не замечал её вольностей, а подливал и подливал парню вина. Впервые Джору попробовал не ягодной бражки, а настоящего, хорошо перебродившего виноградного сока. С непривычки выблевал прямо в ложбинку грудей первой-второй жены (в глазах двоилось) и извинился в рифму (от неловкости в его речи появились даже некоторые поэтические проблески):
– Я взглянул, золотая краса, наклонившись, как ива, за вырез, чуть желудок на свет от усилий не вылез. Я б и ниже б взглянул бы, особенно б если б на шару. Я б под юбку бы глазом проник бы, мешают твои шаровары.
Юноша алкоголь выблевал, а хозяева были к вину привычными, потому скоро все опьянели и попадали лунообразными ликами в красный гаолян. Воистину не зря говорится:
Разнесу-ка я членом все юрты на вашей стоянке,
Разметаю в тоске их до самых последних жердинок!
Так что лучше, красотка, про прадедов битвы не пой:
Потому что расстроится очень отец-ветеран.
Пора, решил гость. Хромой на правую ногу Гессер, стараясь не греметь, выбрался в звёздную ночь, запряг хромого на левую жеребца и притаился у входа. Светало, когда откинулся полог и наружу выбралась жена Сяо. Спустила шаровары и присела в тёмном уголке посреди великой пустыни. Но не успела она оросить песок, юноша натянул ей на голову её же алые шёлковые штаны и заткнул рот ладонью. Перебросил женщину поперёк Огонька, накинул аркан на светлую верблюдицу и тихо-тихо двинулся прочь – на север. Кражу оправдывал тем, что и его хотели обокрасть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Боги мстительны, обид не забывают хотя бы из-за своей сверхъестественной способности к всеведению. Для достижения целей (как правило, эгоистичных и связанных опять же таки с местью – человеку ли, роду-племени или природному явлению: обидятся, скажем, на третий закон Ньютона – зачем да зачем действию равно противодействие, да ещё и направленное в сторону, противоположную божьей воле?) они готовы использовать любые средства. И пускай потом приходится оправдываться: средства-де были достаточно хороши, жаль, исполнители подкачали. Они упорны, но неизобретательны. Открытия совершаются людьми, а боги их новаторством пользуются. Когда позаимствовать не у кого, вынуждены придумывать сами – нужда-с…
Малан никогда не видел, как люди грузят крупных животных в трюмы. Ему бы по-людски пропустить верёвку вокруг ног коня и завязать узлом на спине, но… боги неизобретательны. Он сделал петлю, как на аркане (петлю видел раньше), и накинул коню на шею (люди именно так используют аркан). Откинул крышку мусоропровода, стал пихать скакуна в зияющую бездну. Конь из небесного стада спускаться в срединный мир не хотел: боялся. Любой смертный сообразил бы завязать скотине глаза или накинуть мешок на голову – страх бы и прошёл, а бессмертный пёр буром. Принялся толкать в круп, не зная поговорки «Не подходи к быку спереди, а к коню – сзади». Звезданул его жеребец с силой в одну лошадиную промеж глазонек. Эсеге на этот раз без ссоры оторвался от Малана, закатился под трон и мотал там башкой, как китайский болванчик:
– Охо-хонюшки, больно-то как!
Задница-Малан, не сойдя с места, бездумно продолжал выполнять план: спихнуть вниз испуганного коня. Рук, чтобы толкать, он временно лишился, потому просто пнул животину под зад. Конь рухнул в дырку и полетел вниз. Это только пустая слава, что полетел, на самом-то деле камнем рухнул вниз, но тут верёвка натянулась и наверняка оторвала бы голову скакуна, кабы, на счастье, не оказалась рваной. Лопнула она вдвойне вовремя – шею не сломала и всё-таки задержала падение. Жеребец остался жив и почти здоров, лишь левая передняя нога от сильного удара заметно укоротилась.
…Джору, запыхавшись, карабкался в горы, когда мимо него, обгоняя собственное ржание, пронёсся неопознанный летающий объект, оставляя инверсионный след из светящегося ионизированного пердячего пара. НЛО скрылся за перевалом, ночной горизонт осветила вспышка, затем раздался взрыв, и божонка скосила и бросила на острые камни серпантина звериной тропки пулемётная очередь конских яблок. Джору зашибся и заснул богатырским сном: Спал три ночи и полтора дня, а когда выспался, оказался по горло в воде. Встал и выяснил, что воды всего по колено, – спал он в луже. Видно, шёл дождь, да за храпом не почуялся. Небесная вода, кажется, была целительной, потому что правая коленка почти не саднила и не кровоточила. Интересно, а на что нога была похожа сразу после ранения?
Размышляя о загадках природных явлений, Джору залез на верхотуру, скатился с перевала и вышел на свежий горельник, почти пожарище, потому что кое-где ещё поднимались в небо тонкие дымные струйки. На границе между чистой изумрудной и пепельной травой, на поваленном стволе, сидела Ый-ХрЫ-Жъооб, завернувшись в зелёную моховую шубу. Босой ногой она топтала огненные змейки, которые пытались вырваться наружу из дышащего остывающим жаром круга.
– Не хочешь ли получить удовольствие? – простодушно спросила лесунка.
– Да я не умею, – отказался пацан.
– Я научу! – обрадовалась лемурийка и дёрнула его за подол рубахи.
Подол выпростался из штанов, в траву выпал очир. Увидев колючие углы и зубцы, Жъооб испугалась, припоминая, как страшны колючки, если принять образ шолмасы.
– Ладно, научи, – согласился Джору.
– Нет, не могу, – отказалась похотливая лешачиха.
– А почему?
– Да ты небрит, – соврала она, как будто юношеский пушок мог послужить оправданием её страхов к колющимся предметам.
Где-то в чаще однозвучно зазвучал колокольчик.
– Что это? – удивилась лемурийка.
Джору звон не заинтересовал, подумал, что в ухе звенит. Скорее всего так бы и двинулся в Юртаун пешком, не ожидая помощи ниоткуда, остался бы без папашкиного подарочка. Но, как известно, небесный отец обо всём заранее подумал: предполагал, что Шаргай может пройти мимо небесного коня, как мимо пустого места. Поэтому выкатился из-под трона, глянул вниз, удостоверился, что худшие его предположения подтверждаются, и приказал младшенькому:
– Яшка, пульни-ка в во-он тот гнилой ствол! Яков Саган прищурился, примерился и запустил метеоритом в трухлявую цель.
Буреломная лесина развалилась, подняв облачко праха. Юноша чихнул и вдруг вскрикнул. И ещё раз. И ещё. Небесный камень разрушил пристанище лесных пчёл, вот они и кинулись защищаться – кусать агрессора, а точнее, всё, что шевелится. Шевелились трава и листва на ветру, человек и иножить. Лесунке пчёлы были нипочём – она расширилась до газообразного состояния, и насекомые с болючими жалами пронзали её, едва ли замечая.
А Джору пришлось несладко (и мёда не попробовал). Ничего не видя и не соображая, хромой боготур улепётывал от лесных заготовителей и бежал быстрей гаруна (горного духа-эжина), пока твари не отстали. Без сил рухнул в куст шиповника. С трудом разлепил распухшие от укусов веки: валялся он в берёзовой рощице, запнувшись за пень. Теперь звон колокольчика стал отчётливей, «динь-динь» раздавалось совсем рядом. Парень вылез из колючего куста и пошёл посмотреть: об чём звон?
В колке стоял чудесный золотой конь-огонь. Парень так прямо и назвал его – Огонёк.
– Огонь, Огонёчек, – ласково окликнул будущего любимца.
Колокольчик предупреждающе звякнул, и Джору успел отдёрнуть руку: чудовищные зубы клацнули рядышком с кончиками пальцев. Парень отпрыгнул, конь развернулся к горному перевалу передом, а к нему – задом и, утвердившись на передних копытах, принялся отчаянно лягаться, подняв небольшой ветерок. Позднее, припоминая знакомство, хозяин использовал Огонька вместо вентилятора. Но сейчас было не до прохлады. Джору прыгнул к луке седла, но вскочить не успел: злобная скотина попыталась взять его в кольцо, невероятно изгибая хребет, чтобы одновременно укусить и лягнуть задним копытом. Запрыгнуть богатур-не успел, зато в руке его оказалась волшебная плётка. Человек не задумываясь огрел скакуна промеж глазонек. (Небесный отец радостно потёр руки и засверкал синяками, украсившими его вроде мотоциклетных очков: сынуля отомстил за отца, отплатил за подлый удар копытами по мордасам.)
Жеребец опустился на четвереньки и стал сама покорность. Джору ахнул, но времени терять не стал, тут же очутился в седле.
– Поехали, – велел наездник, и конь послушался, словно понял.
Конечно понял, почему бы и нет? – подумал Джору. Лошади очень умные, у них вон какая большая голова, они слова знают, только не всегда прислушиваются. Что и говорит об их великом уме.
Скакун шёл в указанном направлении (всадник энергично махнул рукой, не зная команды «юго-юго-запад»), медленно, но верно наращивая скорость. Нарастала она столь плавно, что Джору не заметил, как пейзаж вокруг из неподвижного, а затем приятно объёмного превратился в сверкающую полосу, когда нельзя стало разглядеть не то что отдельно стоящую берёзу, но даже Мундаргу. В ушах свистел ветер, сердце пело «Утреннюю песню»: слова Христиана Гофмансвальдау в обработке Джору.
Свалившись из-за тучи,
Вперёд, мой конь летучий,
Единым взмахом крыл.
Поблекли звёзды; вскоре,
Как досочку в заборе,
Я веки приоткрыл.
Восстав от сна ночного,
Я спать улягусь снова,
Когда устанет дух.
К рукам вернулись силы,
Они врагов косили,
О них мне доносили
И зрение, и слух.
Средь злобы и гордыни
Враг чахнет, как в пустыне,
Не ведая пути.
Им без моей подмоги
Спасительной дороги
До дому не найти.
Я ж в доброте безмерной
Спешу, чтоб гадам скверным
Был путь вовек закрыт.
Снабжу свой дух крылами –
И наравне с орлами
Он к солнцу воспарит!..
Всадник пел, конь летел. Передняя левая нога его была значительно короче, поэтому скакун мчался не на юго-юго-запад, а на юго-юго-восток. Когда сердце поёт, кто обращает внимание на такие мелочи? Тем более пейзаж размазался так, что детали стали неразличимы.
Конь Огонь скакал так быстро, что обитавшие в местных краях лешие прозвали наездника Гессер, что значит «неуловимый Джору». Сами они ловить Джору не собирались, а прочим он был и вовсе не нужен. Да никаких прочих на горных дорогах попросту и не было.
Первым встречным на этом невероятном пути оказался желтокожий узкоглазый пастух верблюдов со смоляной косой и длинными зубами.
Гессер долго разглядывал его, пытаясь понять, почему он жёлтый, как прошедший синяк, потом вспомнил рассказы взрослых о жёлтых южных жителях. И сразу догадался, что пролетел: в пылу упоительного полёта проскакал мимо родных мест и угодил вместо вожделенной северной страны Лин в южную страну Инь, где и своих правителей хватало в загородке гор и морей. Придётся возвращаться, понял Джору.
Но не с пустыми же руками!
Тем более что живот у него был пустой, как бубен. Стукнешь по пузу кулаком – грому на три версты.
ГЛАВА 6
Золотая жена, страна Инь, Сарафанные горы
Отдай жену дяде, а сам ступай к бляди.
Хасбулат удалой
Пятнадцатилетний богатур двинулся в глубь страны Инь. Местность была пустынной – песок да песок, никакой воды. Хорошо, что конь летел так быстро, что жара не докучала. Впереди показался холм, а из-за него открылось озеро. На берегу стояла белая юрта. Парень скрытно понаблюдал из-за холма, вычислил желтопузого хозяина, его детей и наёмных пастухов, три стада верблюдов и восемь овечьих – всех счёл, только жён не сумел сосчитать – они носились туда-сюда и все похожие, не то три, не то тридцать три. Когда нашёл старую и рваную соломенную шляпу, в голове Гессера созрел план.
Переодевшись до неузнаваемости скверным мальчишкой и распустив сопли, Джору пешком двинулся к юрте, Огонька вёл в поводу.
– Твоя-моя ходя, хотишь кушай-кушай, пей, но себя блюдуй, – попросил он на древнеиньском языке.
Скверного сопляка накормили и напоили, во все глаза глядя на великолепного золотого коня.
– Корос конь, ой корос, заль совсема кромой, болтай-нога! – с плохо скрытой завистью сказал хозяин Сяо. – Будь болтай-нога дилины, как в цузых руках куй, моя подарила бы мандарин.
– Кому? – не понял Гессер.
– Циво «кому»? – не понял хозяин.
– Кому твоя подарила бы мандарин?
– Мандарина – больсой насяльника, моя не дарить мандарин, мандарин сама моя дарить другой насяльника.
– Моя твоя не понимай! – рассердился Джору и в сердцах позабыл древнеиньский. – Подари мандарин мне, – он постучал кулаком в грудь, – я его буду кушать.
– Кусать мандарин? – закатил глаза Сяо. – Увазаемая сопляка – людоеда?
– Пришлось раз отведать, – вздохнув, признался Шаргай. – Но я не знал, матушкой клянусь. Думал – наваристый бульон ем. Но съел людоеда, а таких кушать справедливо, прав я или не прав?
Шестая или двенадцатая жена Сяо (их и за столом было невозможно подсчитать, до того все были на одно жёлтое раскрашенное лицо), которой очень понравилось распухшее от пчелиных укусов лицо гостя с заплывшими и оттого узенькими щёлками глаз, подтвердила его слова.
– Недаром в старом свитке, – сказала она, – найденном лунной ночью на кладбище, расположенном на левом склоне горы Фунь, у разверстой могилы под цветущей сливой, в свете вышеизложенного говорится:
Чиновник государственного мужа
Приглашает на изысканный ужин,
Состоящий из прекрасного серебристого гольяна
И красного гаоляна.
Гессеру не оставалась ничего другого, как поддержать поэтическую беседу. Он подтянул маскировочные сопли и изобразил, поматывая пальцем в поисках слов, нечто вроде:
– Я обычно карий глаз называю «медный таз», а нефритовую вазу даже не видал ни разу.
Раскосая дама поняла поэтический изыск неискушённого в любовных играх гостя превратно и принялась тайком щипать за задницу. Тот морщился, но терпел. Хозяин, казалось, не замечал её вольностей, а подливал и подливал парню вина. Впервые Джору попробовал не ягодной бражки, а настоящего, хорошо перебродившего виноградного сока. С непривычки выблевал прямо в ложбинку грудей первой-второй жены (в глазах двоилось) и извинился в рифму (от неловкости в его речи появились даже некоторые поэтические проблески):
– Я взглянул, золотая краса, наклонившись, как ива, за вырез, чуть желудок на свет от усилий не вылез. Я б и ниже б взглянул бы, особенно б если б на шару. Я б под юбку бы глазом проник бы, мешают твои шаровары.
Юноша алкоголь выблевал, а хозяева были к вину привычными, потому скоро все опьянели и попадали лунообразными ликами в красный гаолян. Воистину не зря говорится:
Разнесу-ка я членом все юрты на вашей стоянке,
Разметаю в тоске их до самых последних жердинок!
Так что лучше, красотка, про прадедов битвы не пой:
Потому что расстроится очень отец-ветеран.
Пора, решил гость. Хромой на правую ногу Гессер, стараясь не греметь, выбрался в звёздную ночь, запряг хромого на левую жеребца и притаился у входа. Светало, когда откинулся полог и наружу выбралась жена Сяо. Спустила шаровары и присела в тёмном уголке посреди великой пустыни. Но не успела она оросить песок, юноша натянул ей на голову её же алые шёлковые штаны и заткнул рот ладонью. Перебросил женщину поперёк Огонька, накинул аркан на светлую верблюдицу и тихо-тихо двинулся прочь – на север. Кражу оправдывал тем, что и его хотели обокрасть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53