Далее: честный мент Прокофьич, в отличие от главного героя здравствующий и поныне, — классически-карикатурный мент, изъяснявшийся исключительно корявым языком милицейских протоколов в лучших традициях жанра.
И еще Семенов — колоритный представитель коррумпированного чиновничества — тупой, но хитрый, низенький, но толстый.
Начиналось бы действие в психиатрической клинике, однако основная часть приходилась бы на приключения героев в городке, где эта самая клиника находится. Других обитателей психушки Вася вряд ли четко прорисовывал бы, если только в первой части действия немного бы выделил, и то не для придания соответствующего колорита, потому что психушка для Васи была не экзотическим каким-то местом, а, так сказать, суровыми трудовыми буднями, и уподобляться большинству писателей, которые, кокетничая с аудиторией, спекулируют такой благодатной темой, как психушка, Вася не хотел и не мог. Ну, кроме Галины, описал бы он еще, наверное, парня по имени Гаврик, представляющего себя псом Мухтаром из одноименного фильма, — и то потому что этот самый Гаврик был приятелем Васи… то есть Фердинанда.
Начиналось бы… Нет, хотя Вася свой роман так и не написал, но события, которые он собирался описать, действительно присутствовали в его жизни, так что рассказывать о последнем прижизненном приключении Васи надо, не используя сослагательного наклонения вовсе. То есть уже не «начиналось бы», а действительно начиналось все тогда с того, что санитар-практикант психиатрической клиники, желая потрафить безумию Галины, подарил последнему детскую мягкую игрушку — чебурашку. Галина, «разрешившись от многолетней бремени», до упора счастливый, заснул в своей палате, обнимая дорогого чебурашку, которого, конечно, считал своим долгожданным сыном. Однако наутро чебурашка пропал, и Галине не осталось ничего другого, как излить свое горе Фердинанду, которого он нашел во дворе выгуливавшим Гаврика.
Разволновавшийся Фердинанд сразу превратился в сыщика Шерлока Холмса и тут же начал величать Галину не иначе, как доктором Ватсоном. Шерлок Холмс и доктор Ватсон провели в клинике обыск среди больных и персонала, но ничего не нашли. В клинике остался только один человек, которого сыщики по понятным причинам еще не брали в оборот, — Семенов, главный врач, почетный гражданин городка, личный друг мэра, известный спонсор и деятель благотворительности. Фердинанд-Шерлок раскинул мозгами и на основании своих умозаключений сделал вывод, что именно Семенов виновен в краже сына Галины, — и начал слежку. И надо же было такому случиться, что в течение слежки Фердинанду и Галине удалось выбраться из клиники — причем в багажнике личной машины Семенова, когда тот направлялся в колонию для малолетних преступников, чтобы провести там очередную благотворительную акцию.
Попав в колонию, Фердинанд осмотрелся в застенках и немедленно представил себя Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным, а Галину назвал Надеждой Константиновной. Пока Семенов выступал с речью перед шеренгами колонистов, Фердинанд-Ленин и Галина-Крупская прошарили по баракам в поисках пропавшего сына, которого, по их мнению, Семенов мог упечь в тюрьму (то, что, по сути, сын Галины должен быть еще младенцем, никого не смущает, ведь Галина «вынашивал» сына несколько лет). Не найдя чебурашку в колонии, Фердинанд-Ленин и Галина-Крупская организовали «побег из Шушенского», прихватив с собой тюремный автобус с находившимися там малолетними преступниками и шофером, которого по пути выкинули в придорожную канаву. Пока Галина разбирался с системой управления автобуса, Фердинанд-Ленин взбудоражил неокрепшие души дефективных страстными лозунгами типа «Грабь награбленное!»; «Смерть буржуям!» и «Вернем Надежде Константиновне ее сына!» — да так искренне, что дефективные полностью прониклись доверием к умалишенному, и один из них, узнав, что друзья ищут пропавшего сына Галины, вспомнил и рассказал Фердинанду-Ленину историю об одном находчивом наркодельце, который распространяет свое зелье в карамельных конфетах «Лютик». Дефективный тот одно время работал на этого наркодельца, поскольку тот тщательно следил за тем, чтобы наркотические конфеты разносили и продавали несовершеннолетние. Галина, не выпуская из рук руля, забился в истерике — его сына могут сделать преступником! До крайности возмущенный такой пакостностью Фердинанд-Ленин перевоплотился в Фердинанда-Суворова и повел свой отряд дефективных на штурм загородного особняка воротилы наркобизнеса. Загородный особняк Фердинанд-Суворов во время штурма упрямо именовал Измаилом, сыпля при этом прибаутками и приговорками, которые историки часто приписывают легендарному полководцу: «Пуля —дура, штык — молодец» и так далее. Галину Фердинанд-Суворов переименовал в Мишку, как звали любимого коня Александра Васильевича Суворова, и перед штурмом расчесал Галине «гриву» и накормил овсом.
В конце концов отряд дефективных во главе с Фердинандом-Суворовым верхом на Галине-Мишке взяли штурмом особняк-Измаил. Наркоделец, сам довольно активно употреблявший наркотические карамельки «Лютик», воспринял все происходящее как пришедшую наконец божью кару за все его грехи. Одурманенный собственным зельем наркобарон покаялся и расплакался, а на вопрос Фердинанда — где находится сын Галины — ответил, что сына украли инопланетяне, главный из которых — почетный гражданин города Семенов, которого наркобарон прекрасно знает. Бред находящегося в состоянии наркотического опьянения Фердинанд и Галина восприняли как чистую правду, и то, что наркобарон близко знаком с Семеновым, их тоже никак не удивило, поскольку и Фердинанд, и Галина полностью уже уверились в том, что Семенов — злодей.
Фердинанд, превратившийся для удобства борьбы с инопланетянами в Люка Скайуокера, и Галина, именуемый Фердинандом робот Занг, отправились на поиски Семенова. Дефективные разбежались во все стороны, а в разгромленный особняк ворвался честный мент Прокофьич, который вообще-то шел по следу Фердинанда с того самого момента, как тот организовал «побег из Шушенского». Прокофьич взял наркобарона с поличным и, выслушав его заявление об инопланетянах и Суворове, поместил его в ту самую психушку, с которой все и началось, а сам продолжил розыск Фердинанда и Галины.
А тем временем Фердинанд-Люк и Галина-робот Занг после ряда незначительных приключений вышли-таки на Семенова — почетный гражданин города выступал с какой-то речью на площади перед старичками пенсионерами, которые речью Семенова были вовсе не довольны и вслух жалели о том, что нет сейчас батьки Сталина. В больной голове Фердинанда снова соскочил рычажок, и он внезапно представил себя Иосифом Виссарионовичем, а Галину назвал Лаврентием Павловичем.
Растолкав остолбеневших охранников, Фердинанд-Сталин пролез на трибуну, отшвырнул Семенова от микрофона и, подражая акценту Отца Народов и его же своеобразной манере выражать собственные мысли, выступил с речью, полностью отвечавшей чаяньям собравшихся пенсионеров. Пришедшие в себя охранники попытались было стащить Сталина и Берию с трибуны, но на помощь, как и всегда в периоды крутых исторических передряг, пришел народ, другими словами — началось всеобщее безумие, тем более что Галина-Лаврентий Павлович щедро раздал старичкам карамельки «Лютик», которых захватил целый мешок, потому что его сын, как и все дети, должен любить сладкое, а информацию о том, что в конфетах наркотики, Галина в свое время благополучно пропустил мимо ушей.
Пенсионеры под предводительством Фердинанда-Сталина взяли в заложники Семенова; а Семенов — сам не свой от страха и от конфетки, которую ему услужливо подсунул добрый Галина, — покаялся во всем, даже в том, в чем каяться его никто не просил (на самом деле он, представитель организованной преступной группировки, занимался продажей психотропных средств, обирал подшефных ему психов, питаясь и кормя всю свою многочисленную родню за их счет, пользовался виагрой и услугами проституток мужского пола, у него на голове наличествовали не настоящие волосы, а парик; к тому же двадцати трех лет он страдал геморроем и два раза лечился от гонореи).
Подоспевший на площадь честный мент Прокофьич все и зафиксировал. Старичков окружили плотной стеной ОМОНа, и Прокофьич потребовал выдать преступника или хотя бы выдвинуть требования, после чего выступил Галина с единственным требованием — вернуть ему его сына.
Милиционеры, конечно, были бессильны, ситуация заходила в тупик, а атмосфера накалялась. Гневно-комические высказывания Фердинанда-Сталина в микрофон чередовались с жалобами Галины Берии на горькую женскую долю. ОМОН был уже готов идти на штурм, старички, плотной стеной окружив трибуны, воинственно размахивали костылями и палками…
И тут ситуацию спасла маленькая девочка, внучка кого-то из взбунтовавшихся старичков. Девочка, пожалев Галину, протянула ему свою игрушку, которая по счастливой случайности оказалась Чебурашкой…
И вот наступил настоящий хэппи-энд. Требования выполнены, рыдающий заложник выдан и увезен в камеру предварительного заключения, старички остыли и, наглотавшись валидола, разошлись по домам, а Фердинанда с Галиной повезли обратно в психиатрическую клинику. В дороге Фердинанд уже представлял себя Наполеоном, ссылаемым на остров Святой Елены, и шептался с Галиной-Жозефиной. Они собирались немедленно освободиться, чтобы устроить свои Сто Дней, но гениально задуманному новому плану помешала досадная случайность, в результате которой мир живых навсегда лишился Васи Иконкина, а администрация Первого Загробного приобрела головную боль в виде того же Васи: милицейская машина, в которой везли психов обратно в клинику, перевернулась. После ни у кого не возникало сомнений по поводу причины аварии. Баба Дуся, которая вела злополучную машину, с управлением транспортных средств была знакома, даже имела права— но не имела правого глаза, хотя, как всякий русский человек, любила быструю езду. За что и поплатилась — и не только она одна, а все находящиеся в машине, которой баба Дуся управляла. Санитары, впрочем, отделались легкими ушибами, Галина, здорово приложившись головой о металлическую решетку, чудесным образом исцелился от своих психических недугов, а вот Васю вернуть к жизни не удалось. Когда его вынесли из-под обломков машины, он вдруг открыл глаза, повернул голову к Галине и сказал:
— Прощай, друг…
Потом тоскливо посмотрел туда, где перепуганная баба Дуся объясняла собравшимся, что она не виноватая, а виноват ее внучок Сережа, который сегодня отчего-то приболел и послал ее вместо себя на работу. При виде бабы Дуси умирающий Вася несколько оживился.
— А-а-а, старушка… — прохрипел он, пытаясь приподняться, — топором бы тебя…
Вой сирен подлетевших служебных машин мгновенно заполнил собой улицу — так что совершенно невозможно выяснить, говорил ли Вася Иконкин после этих слов какие-либо другие или нет.
— Таким образом, — оторвался наконец от своих бумаг цутик М-мы-ы, — мы имеем… То есть Колония X на данный момент имеет героя с множеством лиц. Многоликого героя. Сначала Вася Иконкин терроризировал колонию в обличье маньяка с топором, Раскольникова — как он сам себя называл. Затем — неизвестно по какой причине — один болезненный бред сменился другим болезненным бредом, и Раскольников стал Черным Плащом, граждане. Этот Черный Плащ — по нашим проверенным данным — и поднял восстание. И умудрился так взбудоражить и без того кривые мозги покойников-героев, что они замутили невиданное по своему масштабу восстание. Придя к выводу, что Эдуарду Гаврилычу все-таки надо помочь, мы передали сигнал десанту, находящемуся в тот момент на задании в Пятом Загробном. Десант немедленно прибыл на место происшествия, но было уже поздно…
— Да-а-а… — выдохнул Изя, — вот это панорамка… Никогда не думал, что такое увижу. Немного похоже на винегрет, да, Себастиан?
— Себастиан, — согласился Себастиан.
— Очэн пестрая картина, — высказался и робот Андроник.
Десант Тридцать Третьего Загробного Мира стоял возле правительственного здания — на площади, куда выходили четыре улицы с четырех разных частей света. Площадь была усеяна разнокалиберными обломками, осколками, ошметками и обрубками тел героев Колонии X. В невредимом состоянии ни одного героя заметно не было, следовательно, снять показания было не с кого. Разве что с Ильи Муромца — да и тот, только завидев представителей власти, при помощи рук (ноги Ильи были кем-то отгрызены) бодро уковылял в неизвестном направлении. Остальные участники побоища самостоятельно передвигаться не могли. Нет, конечно, отдельные части их тел — вроде рук или ног — ползали в общей куче, слепо тыкаясь друг в друга, но как станешь снимать показания с рук или ног? В общем, как метко выразился Изя, открывшаяся десанту из Тридцать Третьего Загробного картина была очень похожа на винегрет.
— Что здесь было, интересно? — задумчиво произнес Изя.
— Тэбэ же сказали — восстание, — напомнил робот Андроник.
— Да я понимаю, что восстание, — отозвался Изя. — Я не понимаю только — как можно было так друг друга раскромсать, чтоб и свидетелей не осталось?
— Себастиан! — воскликнул вдруг Себастиан, отошедший по каким-то своим делам в сторонку.
— Чего? — спросил его Изя.
— Себастиан!
— Что-то нашел, — пояснил Изя роботу Андронику и сам поспешил к своему товарищу. — Покажи!
Себастиан повернулся к взводному.
— Ого! — обрадовался Изя. — Отлично!
— Что такоэ? — поинтересовался и подоспевший робот Андроник.
Себастиан держал в руках оторванную голову. Судя по длинным волосам и дикой бороде, голова принадлежала известному скандалисту и пьянице Аттиле, наводившему когда-то своим топором ужас на половину питейных заведений Колонии X.
Робота Андроника находка не впечатлила.
— Ну и что? — сказал он. — Обыкновэнный жмурик. Никакой цэнности я в этом прэдмэтэ не вижу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44