Распорядители программы донесут соответствующее наказание. А выступление селезня объявляю несуществующим, потому что никакого выступления не было — была только групповая галлюцинация. Понятно?
— По… Понятно, — вразнобой ответили ифриты, хотя никто из них не имел ни малейшего понятия о том, что такое групповая галлюцинация.
— Распорядители, ко мне! — грозно скомандовал Велихан.
Эдуард Гаврилыч уже бежал по направлению к сцене со всех ног.
— Главное, не матюгайся! — умолял на бегу Эдурд Гаврилыча. — Инспектор не выносит матюгов!
— А ты не забудь, как его правильно по имени и отчеству, — огрызнулся в ответ Гаврилыч. — Инспектор не любит, когда его имя и отчество коверкают…
Эдуард Гаврилыч вскарабкался на сцену.
— Ага! — взвыл Велихан. — Это вы авторы безответственного номера, которого, кстати, не было вообще?
— Позвольте оправдаться! — выдохнул Эдуард.
— Валяй!
Надо думать, от страха и быстрого бега все мысли в голове Эдуарда перепутались, потому что он открыл рот и единым духом выпалил:
— Ингерман Велиханович… — и тут же осекся, поняв, что допустил фатальную ошибку.
Инспектор побагровел.
Гаврилыч ошеломленно посмотрел на Эдуарда.
— Ебс, — только и смог выговорить Гаврилыч. — Сам же предупреждал…
— Вон отсюда! — заорал Велихан. — Я до вас еще доберусь.
Эдуард посмотрел на Гаврилыча, Гаврилыч посмотрел на Эдуарда.
— Вон! — снова дико заорал инспектор.
Эдуарду Гаврилычу не оставалось ничего другого, как только убраться из помещения клуба вон.
— Я еще с вами поговорю! — неслось им вслед.
— Вот и снова мы с тобой под выговор подпали, — сказал Эдуард, когда закончилась финальная головомойка.
— Да, — скорбно кивнул Гаврилыч. — Причем не просто под выговор, а… как это…
— С предупреждением, занесением в личное дело и постановкой на вид, — сформулировал Эдуард. — Проще говоря, еще один проступок — и нас вычистят на пенсию.
— Хреново, — сказал Гаврилыч.
— Да уж…
На столе перед Эдуардом Гаврилычем лежал листок бумаги. Гаврилыч тоскливо толкнул листок толстым пальцем.
— А это что за дерьмо?
— А это, — ответил Эдуард, — постановление. По которому мы обязаны ликвидировать тот бардак… который тут — в Колонии X — развели. Так и написано.
— Ликвидируем, — вздохнул Гаврилыч. — С чего начнем?
— Как с чего? С Раскольникова, конечно, и с этого Черного Плаща. Раскольников вообще в последнее время распоясался. Сколько старух своим топором на кусочки разрубил. Ты знаешь, что он даже частное предприятие организовал? ЧП «Нарубим бабок».
— Знаю, — сказал Гаврилыч.
— Кстати, откуда взялся еще этот селезень? — продолжал Эдуард. — Что-то я не помню, чтобы в нашу колонию прибывал герой с таким именем. И вообще герой-селезень — я о таком и не слышал.
— Посмотрим по спискам, — сказал Гаврилыч.
— Посмотрим по спискам, — согласился Эдуард.
Из ящика стола была извлечена толстая папка. Эдуард склонился над исписанными мелким почерком листами.
— Черный барон, — начал читать он. — Джек Черная Борода… Чак Норрис… Че Гевара… Черноморские герои… Шерлок Холмс…
— А он-то почему на «Ч»? — удивился Гаврилыч.
— Потому что — частный детектив, — пояснил Эдуард и продолжал:
— Четыре мушкетера… Чук и Гек… Слушай, нет тут никакого Черного Плаща.
— Как это может быть? — не поверил Гаврилыч. — Он что — не отмечался в списках прибывших?
— Должен был отметиться, — сказал Эдуард. — Хм… Странно. Ладно, пока оставим этого селезня и перейдем к другому вопросу.
— А что у нас за другой вопрос?
— Раскольников.
— Я за ним уже послал, — заметил Гаврилыч. — Его сейчас должны задержать и привести сюда. Вот — слышишь топот? Наверное, его ведут.
За дверью кабинета и правда раздавался дробный топот. Это стучали копыта подручного Эдуарда Гаврилыча кентавра Борисоглебского. Борисоглебский в свое и жизни-до-смерти был человеком, да не простым — а известнейшим бегуном на дальние дистанции, поэтому и возродился в Загробных Мирах в виде кентавра. Эдуард Гаврилыч очень ценил своего подручного, поскольку тот способен был догнать любого нарушителя, как бы быстро этот самый нарушитель ни передвигался. К тому же все поручения Борисоглебский выполнял по-спортивному — с огоньком и задором. Вот и сейчас, проскакав галопом в кабинет, подручный участкового взмахнул гривой и проржал:
— Физкульт-привет!
— Привет, привет, — откликнулся Гаврилыч. — А где задержанный?
— А нет его, — весело ответил кентавр. — Всю колонию обскакал, нигде не нашел. Как сквозь землю провалился ваш Раскольников. А частное предприятие его «Нарубим бабок» ликвидировано.
Эдуард присвистнул.
— Это что же получается? — задумчиво проговорил он. — Не колония, а проходной двор какой-то… Одни приходят, другие уходят. И это при том, что по закону пределы колонии покидать запрещено. Да и нельзя никак выбраться за пределы — цутики магический забор воздвигли, чтобы наши герои не разбежались. И куда Раскольников подевался? И откуда на наши головы Черный Плащ свалился?
— А может быть, он просто спрятался, — предположил Гаврилыч. — В смысле — Раскольников?
— Исключено, — мотнул гривой Борисоглебский, — я всех героев опросил. Они Раскольникова давно уже не видели. Пропал он. А прятать они его не будут. Он тут всем надоел, никто его не любит.
— Да не мог Раскольников просто исчезнуть! — воскликнул Эдуард. — Это невозможно!
— Значит, возможно, — проворчал Гаврилыч. — Эх, если инспектор про этот бардак узнает — точно нам кранты! Когда он обещал с повторной комиссией прибыть?
— Скоро, — ответил Эдуард. — Не успеешь оглянуться.
— Ну, я поскакал? — спросил застоявшийся на одном месте Борисоглебский. — А то у меня еще рысистые испытания. С тремя богатырями. С Ильей Муромцем, Добрыней и этим… поповским сыном… Алешей!
— Скачи, — разрешил Гаврилыч, а Эдуард не разрешил.
— Погоди, — сказал он. — Рысистые испытания потом. Не до них сейчас. Сначала попробуй отыскать нам Черного Плаща.
— Кого? — наморщился Борисоглебский.
— Черного Плаща, — повторил Эдуард.
— Не знаю такого, — сказал кентавр.
— И я не знаю, — вздохнул Эдуард. — А тем не менее он есть.
— Сейчас я опишу тебе этого урода, — встрял Гаврилыч. — Знаешь, такой мерзкий селезень с отвратительным носом… клювом… У него мерзкие крылья, поганые лапки и такой чудовищный черный плащ…
— Вот и решена проблема недостатка населения, — пробормотал Никита, натягивая набедренную повязку.
— А я-то старался с этими голубокожими… Нет, самое интересное, что в Первом Загробном секс возможен только после соответствующего укола, а здесь— в любое удобное время в порядке рабочей дисциплины. Атмосфера, что ли, такая тут?
— Не атмосфера, — басовито, хотя и томно ответила Мария. — Магическое заклинание, наложенное цутиками. В любых других загробных мирах секс неестественен, поэтому возможен только при искусственной стимуляции. Уколы, например, как в Первом Загробном, или еще что…
Никита огляделся вокруг. Он вдруг почувствовал себя неловко. Мария замолчала. И чтобы что-то сказать, Никита снова огляделся по сторонам и позвал:
— Мария? Вы еще здесь?
— Во-первых, я еще здесь, — немедленно откликнулась Мария, — вернее, ты еще здесь. А во-вторых, мы с тобой давно перешли на «ты». Не помнишь?
Никита не помнил.
— Ты обещала отпустить нас, как только я…
— Отпущу, — сказала Мария. — Летите себе на здоровье. И спасибо за все.
Сразу после этих слов в душном еще воздухе пещеры материализовался полуцутик.
— Пожалуйста, — ответил он за растерявшегося Никиту. — Так мы пойдем?
При взгляде на хитрую рожу полуцутика Никита вдруг мысленно предположил, что никуда Г-гы-ы не улетал. Подглядывал — это вполне в его стиле. А предположив это, он еще больше заторопился.
— Улетаем, улетаем, — сказал он. — А где попугай?
— А здесь, — проговорил Г-гы-ы, запуская палец себе в ухо. — Я его уменьшил немного, чтобы он не потерялся.
Полуцутик извлек из собственного уха нечто похожее на толстого комара, взмахнул этим комаром, подул на него, и на пол пещеры упал совершенно ошеломленный Степан Михайлович — сильно помятый и все еще в обличье попугая.
— Степа хо-роший, — прохрипел Степан Михайлович. — Дай сахар-рок…
— Обойдешься, — откликнулся полуцутик и повернулся к Никите: — Полетели?
Тот кивнул.
— Генератор должен уже порядочное количество энергии нааккумулировать, — деловито проговорил полуцутик, вскарабкиваясь на кабинку. — Сейчас мы его заведем и…
— Можете не трудиться, — подала голос Мария. — Я сама вас могу перенести куда угодно по Цепочке.
— В любой Загробный Мир, в который мы захотим? — оживился Г-гы-ы.
— В любой, — подтвердила Мария. — Хотите в Сотый Загробный? Или в Трехсотый? И машинку вашу тоже переправлю. Только побыстрее решайте, потому что я… мне надо немного отдохнуть, чтобы сделанное Никитой пошло впрок.
— Хотим в Пятьдесят Восьмой Загробный, — хихикнув, объявил полуцутик. — Я там ни разу не был, как и никто из Присутствующих, наверное… А ты точно в Пятьдесят Восьмой нас перенесешь?
Мария помедлила с ответом.
— Точно, — сказала она, — кажется… Ну, плюс-минус пара-тройка миров. Понимаете, я сейчас так взволнована… Случилось то, о чем я так долго мечтала…
— Неплохо! — хмыкнул полуцутик.
— Слушай, — проговорил вдруг Никита. — А за пределы Цепочки ты нас выкинуть не можешь?
— Нет, конечно, — ответила Мария. — Хотя сейчас я так взволнована, что… Что энергия моя бьет через край. Итак, вы готовы?
Никита вздохнул.
— Готовы, — сказал за всех полуцутик.
— Тогда поехали…
Стенки пещеры вдруг завибрировали, а пол заходил волнами — так, что кабинка генератора сначала перевалилась набок, а потом установилась на попа. Никита пошатнулся и, чтобы не упасть, присел на корточки. Степан Михайлович испуганно заклекотал и затрепыхал крыльями, но был заботливо подхвачен Г-гы-ы.
— Готовы? — спросила снова Мария, и голос ее звучал как-то зыбко.
— Го… — успел проговорить Никита и, наверное, договорил бы слово, которое хотел сказать до конца, если б окружающий мир с бешеной скоростью не завертелся у него в глазах.
Стенки пещеры со всхлипом сомкнулись — но ни полуцутика, ни Никиты, ни Степана Михайловича уже в пещере не было.
В Колонии X в Пятом Секторе Положительных героев в ч доме номер сорок шесть, что на Петербургской улице, с самого утра стояла тоскливая тишина. Темные комнаты, тесно заваленные уродливым хламом, молчали. Изредка раздавалось только старческое шарканье, и летели из дальней комнаты длинные тяжелые вздохи, будто кто-то надувал громадный воздушный шар.
Скрипнула дверь и открылась. В комнату просунулась сначала рука, сжимавшая восковую свечу, желтый свет которой неохотно проел в комнатной темноте неправильной формы полукруг, затем гладко причесанная седовласая старушечья голова на тонкой и жилистой, словно куриная нога, шее.
— Арнольдушка! — несмело позвала в темноту старуха Алена Ивановна.
Ответа не последовало, зато показалось старухе, что темнота зашевелилась. Подслеповато щурясь, Алена Ивановна вползла в комнату, неся над головой свечу, и остановилась у длинного, но узкого дивана, совершенно задавленного какой-то бесформенной черной массой.
— Арнольдушка! — позвала снова старуха, сигнализируя свечой темноте.
Бесформенная масса дрогнула, диван жалобно застонал, а Алена Ивановна отступила на несколько шагов назад. Масса, оказавшись не кем иным, как Арнольдом, приняла вертикальное положение и проговорила:
— Чего тебе?
— Волнуюсь я, — сказала старуха. — Который день уже лежишь лежнем и головы не поднимаешь. Тоскуешь, родимый?
— Скучно мне, — не стал спорить Арнольд — и вздохнул.
— Так иди пройдись по колонии, развейся немного. Оно и скучно не будет.
— Пробовал уже, — сказал Арнольд и поправил на себе звякнувшую заклепками косуху, — ходил-ходил, гулял-гулял, а никаких приключений, понимаешь. Я ведь герой! Да еще какой — каких никогда не было, а нахожусь, так сказать, в простое… Ни тебе мир спасти, ни тебе робота уничтожить какого-нибудь. Даже Раскольников куда-то исчез — как сквозь землю провалился. Хотел надрать задницу его телохранителю… этому — Конану, пришел в «Нарубим бабок», а там табличка — «частное предприятие ликвидировано».
Арнольд снова вздохнул. Жалостливо глядевшая на него Алена Ивановна, приложив ладонь к морщинистой щеке покачала головой.
— На месте «Нарубим бабок» теперь находится мебельное агентство сэра Ланселота Озерного, — продолжал Арнольд, — «Круглый Стол» — так агентство называется. Заглянул я туда — а там тоже закрыто. Учет. Ну а на улицах со мной никто не связывается. Как на габариты мои посмотрят и на ружьишко помповое, так и сторонкой стараются обойти. А мне подраться хочется.
— А ты бы их за шиворот — и по морде, — посоветовала Алена Ивановна. — Все развлечение…
— Да не могу я, — с досадой отмахнулся Арнольд, — я положительный герой. Мне не полагается просто так по морде. Вот если бы кто-нибудь там… угрожал планету взорвать или еще чего— так тогда я с радостью… А пока все тихо — засохну я от тоски.
— Да, — посетовала и Алена Ивановна, — тяжело нам, героям…
— Давно хотел спросить, — оживился вдруг Арнольд, — а ты как, Алена Ивановна, в Колонии X оказалась? Ты ведь не герой вроде?
— Я не герой? — удивилась и даже обиделась старуха. — Да кто же герой, как не я? Умерла мученической смертью, защищая грудью свои капиталы, — и после этого я не герой? Да я всю жизнь, понимаешь, прожила под Вологдой, копила состояние, торгуя самогоном, куска хлеба недоедала, пенсию всю на книжке оставляла, а сотню тысчонок скопила… И погибла в неравном бою с дедом Харлампием, который мне четвертью тутового самогона голову проломил. Сволочь… И после этого я не герой? Да я ему ухватом два ребра сломала, репродукцией картины Шишкина «Утро в сосновом бору» нанесла сотрясение мозга, а «Книгой о вкусной и здоровой пище» отбила яички… хотя они старому Харлампию все равно не нужны были… И я не герой?
Алена Ивановна взмахнула руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44