А квартирка его все-таки мне досталась. Правда, пока еще я не хлопотал об оформлении, ну и что? Успею. Жены у Степки не было, а ближайший и единственный родственник— это я».
Тут, как видно, мысли Георгия Петровича приняли несколько иное направление. Оставив грусть о Степане Михайловиче, Георгий Петрович подумал о том, как хорошо ему будет жить с женой Ниной в центре города, а не на Даче, где зимой все-таки холодно, хотя обогреватели шпарят на всю мощь. К тому же и дачу можно пропить, как Когда-то собственную квартиру. Зачем эта дача? Старый стал Уже на нее ездить. Да и жене не особенно нравится в грязи Копаться.
Георгий Петрович усмехнулся. Жена его Нина отчего-то считала себя дворянкой, хотя — как было доподлинно известно самому Георгию Петровичу — генезис имела в чухонской деревеньке Хунино, где еще ее прапрадед пас коров и овец. Просто в силу какого-то каприза природы волосы Нины смолоду были очень светлыми, гораздо светлее, чем брови, а кожа — смуглой, будто у метиса. Эффект получался какой-то немного искусственный. Сама Нина о своей экзотической внешности фантазировала, что вроде бы прапрабабушка ее, столбовая дворянка, жившая в конце девятнадцатого столетия, отличалась для того чопорного века излишней резвостью, а ее муж — прапрадед Нины — любил свою жену так, что ни в чем ей отказать не мог — в частности, выписал ей из Франции камергера-эфиопа, образованного, кстати говоря, человека, помимо своих основных обязанностей публиковавшего статьи о поэтике Пушкина, которого считал своим прямым предком, в петербургской газете «Луч света».
Георгий Петрович взял еще пива, потом подумал и заказал сто граммов водки, из скупости отказавшись от предложенного продавцом бутерброда с килькой. Он выпил водку, выпил и пива — вследствие чего ему стало так хорошо, что, взобравшись на шаткий столик, Георгий Петрович взмахнул руками и крикнул:
— Товарищи!
К нему обернулись. Продавец — здоровенный детина, — исполнявший в заведении также и обязанности вышибалы, прикинул, стоит ли ему из-за какого-то выпившего дедка, взгромоздившегося на столик, вытаскивать собственное дебелое тело из-за прилавка, и решил, что не стоит.
— Товарищи! — удивленный и обрадованный тем, что его еще не бьют, вновь крикнул Георгий Петрович. — Позвольте сказать речь!
И тут же начал говорить, хотя никто ему ничего не позволял.
— Вы все помните, в какое время мы жили! — загорланил Георгий Петрович. — Грозовое время! Устои рушились, весь мир смотрел с опаской на молодую страну, взятую в клеши бандой империалистов… Когда гидра капитализма поднимала одну из своих голов, мы тоже не дремали…
Долго говорил Георгий Петрович, и никто его не прервал. Только на втором часу речи какие-то темнолицые ханыги, допивавшие вчетвером пятую бутылку портвейна, поднялись из-за столика, заговорщицки глядя друг на друга. И были произнесены слова, которые Георгий Петрович так и не услышал:
— Пойдем этому Ленину броневичок покоцаем.
Домой Георгий Петрович попал, когда уже вечерело. Возбужден он был так, что даже не стал отгонять машину на стоянку. Да и отгонять-то там было, собственно, нечего. «Запорожец» Георгия Петровича теперь представлял собой такую жуткую колымагу, что никто на нее и не покусился бы. А если бы и покусился, то украсть оттуда все равно ничего нельзя было — автомагнитола была раздолблена вандалами в пыль, а старенькие чехлы измазаны какой-то гадостью. Три шины из четырех были проколоты, диски на колесах помяты… чего там говорить…
Но вдохновленный собственной речью Георгий Петрович на это не обращал уже никакого внимания.
«Все равно я хитрее вас всех, — думал он, шагая по направлению к лифту. — Кто еще, кроме меня, старого партийца, мог вот так запросто получить новую квартирку в центре города, а?» — и мысленно хихикал.
Лифт довлек Георгия Петровича до нужного этажа.
Хихикнув еще раз — уже не мысленно, а вслух, — Георгий Петрович вышел из лифта и прошел к двери своей квартиры. Позвонил.
«А то, понимаешь, строят из себя… — отвлеченно подумал он. — Не нужны нам, старым партийцам, пайщики, акции, офисы, брифинги… и дополнительный капитал не нужен».
— Привет! — сказал Георгий Петрович своей жене Нине открывшей ему дверь.
— Привет, — ответила Нина, пристально оглядывая своего благоверного. — Что это ты такой… сияющий? Выпил, что ли?
— Я не пью, — не обиделся Георгий Петрович, пролезая в дверь, — в завязке я — сама знаешь. Просто дела пошли у меня… неплохо сегодня. Понимаешь, надо старую закваску иметь, вот тогда и будешь в отдельной квартире жить. Я, наверное, на работу поступлю, — зачем-то добавил еще Георгий Петрович. — Диктором на радио. Речи буду произносить.
— Да? — обрадовалась Нина. — Наконец-то. Может быть, хоть на этот раз найдешь свое место в жизни… Знаешь, я ужин приготовила, но хлеба в доме нет ни крошки. И майонеза нет и красного вина — полусладкого, земляничного, такого, как я люблю. Дай мне, пожалуйста, ключи от машины, я в супермаркет съезжу. Я быстро — ты только душ принять успеешь.
— Конечно, — пожал плечами Георгий Петрович, — о чем речь…
Он уже давно привык к странностям своей дворянствующей жены и знал, что никакого полусладкого земляничного вина она не купит, а купит дешевый портвейн, рюмочку которого будет с возвышенно-вдохновенным видом смаковать в течение всего ужина.
«Дворянка-то дворянка, — неожиданно неприязненно подумал он, — а квартирку мы хапнули, она ничего не сказала. А когда я свою пропил, она мне совсем не по-дворянски выволочку устроила — последние волосья повыдергивала».
Он сунул руку в карман, достал ключи, протянул было их Нине, но тут рука его дрогнула.
— Понимаешь… — мгновенно изменившимся голосом начал он.
— Так, — проговорила Нина, тонко разбиравшаяся в интонациях речи мужа. — Что случилось?
— Да… — замялся Георгий Петрович. — Небольшая неувязка.
— Ты же говорил, что дела пошли хорошо?
— Теперь — да, — сказал Георгий Петрович, — но начались-то они очень даже хреново… Я потом расскажу…
— Ты сейчас расскажи, — потребовала Нина.
Георгий Петрович вздохнул и снял ботинки.
— Ладно, — согласился он. — Только, может быть, все-таки поужинаем, а? Без хлеба, вина и майонеза? Я с самого утра сегодня на ногах. Понимаешь… — начал рассказывать он, идя вслед за Ниной на кухню. — Началось все с того, что я зашел в пивнушку… Не для того, чтобы выпить, — торопливо поправился он, — а для того, чтобы… для того, чтобы…
Георгий Петрович вдруг замолчал, отодвинул от себя тарелку.
— Ты чего? — спросила Нина от плиты.
— Шипит чего-то… — нахмурился Георгий Петрович.
—Да, — прислушавшись, кивнула и Нина. — Шипит. Кажется, в ванной. Похоже на…
— Прохудившийся кран! — закончил Георгий Петрович и. вскочив, ринулся в ванную.
Громадными скачками он пронесся через большую прихожую, свернул к ванной, но вдруг споткнулся обо что-то и, пролетев несколько метров по воздуху, головой врезался в противоположную стену — рядом с дверью в ванную, из-под которой уже, бодро журча, струилась вода.
— Черт… — простонал Георгий Петрович, поднимаясь и потирая макушку, — какого… чего тут все валяется?..
Он зашлепал ладонью по полу и скоро обнаружил шнур от телефона, невесть как оказавшийся посреди прихожей — сам разбитый вдребезги телефон валялся в двух метрах от ушибленного Георгия Петровича.
— Сволочи… — пробормотал Георгий Петрович, неизвестно к кому обращаясь. — Как этот шнур тут оказался-то? Еще утром он был плотно прибит к притолоке…
Дверь в ванную задрожала и, внезапно изогнувшись, слетела с петель. Георгия Петровича, который уже успел подняться с пола, волна мутной воды сбила с ног и шибанула о стену.
— И… а-а! — проорал наполовину захлебнувшийся Георгий Петрович. — Ни-и-и-и-на-а-а!
Подбежавшая Нина всплеснула руками и метнулась к столику, на котором стоял телефон, но телефона там, конечно, не оказалось, а то, что в виде металлических деталек, проводков и обломков пластмассового корпуса валялось на полу, уже никак не могло выступать в качестве средства связи.
— Телефон разбит! — крикнула Нина, прижимая ладони к щекам. — Не могу никому позвонить!
Проделав поистине героические усилия, Георгий Петрович, уклонившись от напора воды, отклеился от стены, едва ли не ползком проник в ванную. Несколько минут оттуда доносились только нечленораздельные вопли, практически полностью заглушаемые шипением рвущейся из поврежденной трубы воды, потом вдруг напор ослабел и иссяк совершенно.
С головы до ног мокрый Георгий Петрович, пошатываясь, вышел из ванной навстречу бледной от перепуга Нине.
— Еле закрутил вентиль, — хрипло сообщил он. — Напор очень большой. Часть трубы сорвало к чертовой матери — хорошо еще пониже перемычки. Иначе вообще — утонули бы сами и весь дом утопили. Звони сантехникам, пускай приходят и разбираются. Хрен знает, что такое — месяц назад только Степка ремонт сделал, а теперь ванную заново перестраивать надо… Буржуазия чертова— при коммунизме такого ни за что не было бы…
— Да не могу я позвонить, — повторила Нина, осторожно заглядывая в искореженную ванную комнату. — Телефон разбит.
Георгий Петрович откинул с лица намокшие пряди волос.
— Кстати, какого черта телефонный провод на полу делал? — осведомился он. — Я через него полетел и башкой в стену… Хорошо еще не проломил ничего… ни стену, ни голову…
Нина пожала плечами.
— Он же у нас по притолоке шел, — сказала она, — провод-то…
— Ну и дела… — протянул Георгий Петрович. — Барабашка у нас, что ли, завелся?
Он вытащил из кармана свой мобильный телефон размером с батарею парового отопления, поднес— его к уху и потряс. Потом, оттопырив нижнюю губу, потыкал пальцами в кнопочки. Вынул телефон из промокшего насквозь чехла и, открыв крышку, посмотрел зарядную батарею.
— Мертвый, — констатировал Георгий Петрович. — Вода попала внутрь. Утопленник. Сим-карта полетела. Вот буржуйская игрушка… Как же это мы теперь без средства связи-то?
Нина снова пожала плечами.
— От соседей позвонить можно, — предположила она.
— От соседей… — проворчал Георгий Петрович и, швырнув ненужный теперь сотовый на пол, снова направился в ванную.
Нина, вздохнул, ушла за тряпкой и ведром.
— Кафель отлетел ко всем чертям! — гремел из ванной голос Георгия Петровича. — А тот, который еще остался, на соплях держится. Зеркало разбилось… Про полотенца и коврик я уже не говорю… Эх, мать твою! От раковины кусок-то какой откололся! Краники посшибало все…
— Это еще что… — попробовала было успокоить его Нина, собиравшая воду с пола тряпкой в ведро, — это еще трубу с холодной водой прорвало… А если бы вот с горячей…
Речь ее прервал неприятнейший скрип, мгновенно сменившийся ревом хлещущей воды. Ванная за несколько секунд наполнилась густым и горячим паром, стремительно заполняющим все комнаты квартиры Георгия Петровича, а сам хозяин с оглушительным воплем вылетел в прихожую.
— Обварился! — заорал он.
— Что случилось?.. — пролепетала Нина.
— Трубу с горячей водой прорвало! — выкрикнул Георгий Петрович, тряся в воздухе обваренными руками. — Беги к соседям — звони в «скорую»! В МЧС!!! Куда хочешь, только пусть они быстрее приезжают!
Уронив ведро и тряпку, Нина опрометью кинулась вон из квартиры.
Георгий Петрович как сумасшедший бегал по квартире, сшибая мебель и натыкаясь на стены, бестолково орал что-то и даже пару раз попытался было сунуться в ванную — и обварился весь с ног до головы. От убежавшей к соседям Нины не было никаких вестей.
Обезумевший Георгий Петрович непонятно зачем выскочил на балкон, потом запрыгнул обратно в квартиру и застал в коридоре жену.
— Сантехников ЖКХ прислать не может, — сообщила жена. — Так как на штатной должности остался один слесарь, и тот уже второй месяц не выходит из запоя. Что делать, Жора?
— Доперестраивались! — заорал Георгий Петрович. — Суки! Сволочи! Демократы паршивые!
И снова забегал по квартире, которую завалило клубами пара полностью, — и бегал до тех пор, пока не сообразил накинуть на себя висящий на вешалке длинный осенний плащ Степана Михайловича, натянуть на руки варежки, на голову — свою спортивную шапочку, а на лицо — большие горнолыжные очки, которые хранил с тех пор, когда партактиву органов выдавали халявные путевки на Домбай. И в таком виде вошел в ванную, пробыл там некоторое время, после чего шум воды прекратился.
Георгий Петрович, хлюпая промокшей одеждой, вышел в коридор, плюхнулся на табурет, стащил шапочку и очки и прохрипел жене, совершенно не видя ее в клубах пара:
— Открой все окна и балкон.
Через десять минут пар из квартиры испарился, зеркала и стекла покрылись банным налетом, который скоро заиндевел. В комнате треснула стеклянная горка, обои скособочились. Георгий Петрович кинулся спешно закрывать окна и балкон, а когда справился с этим делом и вернулся на кухню, совершенно без сил сполз по стенке на пол.
— Вот так, Нина, — сказал он заплаканной жене. — Такие случаются катастрофы. Но хорошо, что все закончилось…
— Знаешь, Жора, — всхлипывая, проговорила Нина. — Я думаю, это нас господь бог наказал… Мы ведь Степочку не хоронили даже, а в квартиру его въехали. Может быть, он жив и еще вернется?
— Не дури, — хмуро ответил Георгий Петрович. — При чем здесь бог? А Степка… Последний раз его видели в супермаркете — перед тем, как там стрельбу начал тот самый Маньяк, который недавно ночной клуб захватил. Но тела Степки не нашли в супермаркете. Я думаю, что его демократы погубили. Такое вполне в их стиле — подговорили Маньяка, маньяк убил Степку, а труп демократы куда-то вывезли… Украли.
— Зачем они труп украли? — тупо спросил Нина, не в силах уловить в словах мужа логическую нить.
— Чтобы надругаться, — не думая, ответил Георгий Петрович и, кряхтя, поднялся на ноги.
Он стащил с себя мокрый плащ и варежки.
— Давай, что ли, ужинать, — проговорил он, — жрать хочется от всех этих переживаний. Уборку потом сделаем.
Нина, всхлипывая, начала заново накрывать на стол, а Георгий Петрович, потирая озябшие руки, прошелся по кухне — и вдруг остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44