Елеус выглянул на улицу, что бежала перед просторным вырезанным скалодонтами фасадом страхоскреба, — и чуть было не выпрыгнул из складок своей мертвой кожи, когда со всех сторон заверещала сирена очередной восьмичасовой смены мук. Хотя бывшее его высокопреподобие этого ожидал, рев на весь Мортрополис все же застал его врасплох.
Теперь наступила его очередь нервно топтаться. Елеус должен был очень точно выбрать момент. Как только улицы окажутся полностью забиты шаркающими мучимыми душами, план должен был быть приведен в действие. Елеус пригляделся из теней и еще немного выждал, оценивая точную плотность душ на улице. Проблема заключалась в том, что он в этот момент не поднял взгляд на отдаленный балкон страхоскреба, где невысокий мужчина в черной сутане готовился к очередной долгожданной проповеди.
И в это же самое мгновение в другом конце Мортрополиса пара суженных в щелки зрачков внимательно вгляделась вперед и прикинула расстояние. Рыгающая громада парома с двигателем инфернального сгорания, ведомого капитаном Нагльфаром, проскользнула последние несколько футов реки Флегетон под бдительным взором радостно скалящегося пассажира.
Как только пристань оказалась в пределах досягаемости, Асаддам тут же перескочил через пропасть гнусной слизи и с грохотом копыт приземлился на деревянный настил. Затем он заторопился прочь, плотно преследуемый отрядом ментагонов и банкиром Асмодеусом.
У Асаддама не было ни малейшего настроения попусту тратить время на берегу реки. Он хотел как можно скорее вернуться в страхоскреб Греховной службы и вознаградить своих лизоблюдов славными новостями о том, что Узбасские рудники лавы и серы снова открыты и готовы для новой разработки. Главный менеджер чувствовал уверенность в том, что, разбросав среди этих лентяев незавуалированные угрозы насчет возможности новых рабочих мест, он добился бы чудесного увеличения эффективности. Двадцать пять процентов — это было бы отлично… для начала. А потому, с отрадными звуками тяжелой работы и страдания, все еще мысленно звенящими у него в ушах, Асаддам обратился спиной к Флегетону и быстро набрал нужную скорость.
Улица перед страхоскребом Греховной службы наконец оказалась битком забита народом. Его высокобесподобие Брехли Трепп поглубже вдохнул, поднял руки… и заметил в текущей внизу толпе странно вороватое передвижение.
Ловкими взмахами кисти Елеус просигналил остальным сдельщикам: три пальца, два пальца, один. Вперед!
Трепп удивленно заморгал с далекого балкона, когда со всплеском изящных нот скрипач Бешмет запрыгнул на крышу небольшой хижины и принялся безумно пилить свою скрипку. Шокированные мучимые души замотали головами от целого ряда диссонансов, безжалостно вторгающихся в их уши. Лишь один вопрос прожигал себе дорогу на передний фронт их отчаявшихся умов. Что это еще за новая, ужасная и изощренная, мука?
Челюсти душ отвалились, они остановились и уставились на бесчинствующего скрипача, который раскачивался в диком восторге. Движение по улице со скрежетом остановилось вовсе. Дьяволы, демоны и вопящие души оказались пойманы в тугой пробке, как шмель в патоке. А Бешмет пилил себе дальше.
Елеус ухмыльнулся в тени. Все шло как по маслу. Теперь ему требовалось не спускать глаз с дверей страхоскреба Греховной службы. Как только демон-охранник выйдет, чтобы выяснить, что тут такое творится, он, Фауст и Бакс быстро проникнут внутрь, точно намазанные жиром хорьки. Елеус был готов, полон энтузиазма и…
И вдруг что-то переменилось. Скрипка Бешмета стала звучать как-то иначе. К ней словно бы добавилось некое позвякивание. Внимание Елеуса оторвалось от двери. Он в диком изумлении наблюдал, как еще один демон вытащил из кармана пару «Цимбалических душеспасителей» Блинтона Клинта и присоединился к музыканту. Когти негромко постукивали, задавая мистический ритм, аккомпанируя тому, что сходило за мелодию. Затем краткий, несколько деревянный переливчатый звук стал извергаться на передний план септимы каждого такта, когда пара «Чудесных миссионерских маракасов» папы Робертокарлоса присоединилась к ансамблю.
Высоко на своем балконе Брехли Трепп хихикнул себе под нос.
И побуждение, погребенное глубоко внутри вестибюля страхоскреба Греховной службы, примерно в трех дюймах от селезенки демона-охранника, тоже пустило свои ростки. Оно распускалось в ответ на питательные ритмы, что проплывали сквозь щели во вращающейся двери страхоскреба. Побуждение это гордо набухало, расширялось и распускалось в тысячи радостных цветков восторга, пока демон-охранник тянулся к себе под стол, совал обтянутый пергаментом бубен под свою обширную подмышку и выскакивал за дверь, чтобы внести свою лепту в общий гомон.
Брови Елеуса едва ли смогли бы заползти еще выше по его изумленному лбу, когда он увидел, как громадный демон-охранник выпрыгивает в истово покачивающуюся толпу, гремя в свой совсем недавно раскрашенный мантрический бубен. По сути, Елеус уже почти забыл о том, где он находится.
Но только почти.
Быстро раздав пощечины Фаусту и Баксу, чтобы гарантированно привлечь их внимание, Елеус выскочил из тенистого проулка и проскользнул во вращающуюся дверь. Как и планировалось, в вестибюле не было ни души. Едва сдерживая возбуждение и лишь каким-то чудом не пустившись в радостную пляску, трое сдельщиков за считанные секунды добежали до стола, легко под него скользнули и скорчились в полумраке.
Именно там лежала их добыча. Стопы девственно чистого пергамента. Целый вагон и маленькая тележка этих стоп.
С радостью сдельщики набрали полные руки пергамента, быстро обогнули стол и мгновения спустя снова оказались на улице. Вокруг них вовсю гремела какофония. На ударное чистилище накладывалось кошачье верещание скрипичных нот. Бешмет гнулся и корчился под грифом своего инструмента, восторгаясь рвением добровольных аккомпаниаторов, наслаждаясь их вдохновенной синергией. Именно за это он умер все эти годы тому назад. Скрипач мог бы часами продолжать в том же духе, перерабатывая темы в широкий репертуар джиг и рилов, а также как попало вставляя туда случайные обрывки ужасающих диссонансов. По сути, как раз когда Бешмет уже собрался было снарядить и отправить по назначению подобный мусор, он вдруг заметил стремительно приближающуюся со стороны Флегетона группу дьяволов. В дьяволах он безошибочно узнал ментагонов.
А затем, совершенно внезапно и до боли досадно, Бешмет узнал зловредный оскал главного менеджера Мортрополиса. Выдавая специально отрепетированную гамму тревоги, скрипач пропилил последние несколько нот и четыре раза махнул смычком по воздуху, чтобы поддержать продолжение ритмической какофонии. Скрипка тем временем торчала из-под его подбородка точно добавочная конечность. Наконец Бешмет уважительно поклонился толпе, после чего, исполнив идеальное обратное сальто, спрыгнул с крыши хижины и исчез в тенях.
Брехли Трепп, внутри у которого вовсю звенели тревожные колокольцы, просеменил вдоль балкона, перепрыгнул на ближайшую крышу и скрылся во всплеске раздувшейся сутаны.
Однако на сей раз это его перемещение оказалось не вполне тайным. Елеус, оглянувшись, чтобы посмотреть, почему Бешмет поднял тревогу, заприметил легко узнаваемую сутану и был тут же охвачен непреодолимым стремлением принять долгожданное спасение в свои страстные объятия.
Бросив кипу пергамента, он резко развернулся и с поднятыми руками пустился вслед за Треппом, крича:
— Эй, простите, я бы очень хотел молвить вам слово!
Асаддам не заметил ни прощального поклона Бешмета, ни бегства Треппа. Все его внимание было приковано к нирванически-счастливым выражениям, размазанным по лицам буйной толпы. Желудок его от омерзения чуть было не дал задний ход.
— Это еще что? Вы что, совсем тут разума лишились? — завопил он, в ужасе глазея на ухмыляющихся и звенящих цимбалами демонов, что кувыркались на улице. Голос главного менеджера странным образом начисто стер весь лишившийся звуков скрипки шум. Асаддам встал, положив руки на бедра и самым что ни на есть мрачным образом хмурясь. — Кто все это затеял? — проревел он и щелкнул когтями, давая знак двум самым здоровенным ментагонам. Те знали, что делать. Немедленно они привели себя в полную боевую готовность, на кончиках копыт нависая над плечами Асаддама. При появлении зачинщика они готовы были тут же его схватить.
— Ну? Я жду! — рявкнул Асаддам, роя землю гневным копытом.
В замешательстве пожимая плечами, толпа повернулась и указала на крышу небольшой хижины, где до самого недавнего момента находился… ах, он уже исчез. Затем торопливо и предельно нервозно все припрятали свои музыкально-культовые принадлежности и, опустив головы, чтобы не быть узнанными, стремительно рассыпались по сторонам. Так стремительно, что одно это уже вполне могло возбудить громадную массу подозрений.
— Эй! А ну назад! — заорал Асаддам, тщетно пытаясь остановить паническое бегство.
Никто не уделил ему никакого внимания. Через считанные секунды перед фасадом страхоскреба Греховной службы осталось только большое облако клубящейся пыли. А еще — сломанная молитвенная мельница, оранжевая наволочка и предельно смущенный на вид дьявол-охранник, отчаянно пытающийся спрятать за спиной обтянутый пергаментом бубен.
— Это было выше моих сил, — взмолился он к Асаддаму, пока тот злобно хмурился на него. — В один момент я просто сидел у себя за столом, а в следующий уже вынужден был… гм… присоединиться.
Губы Асаддама скривились.
— «Просто сидел»? — Он перевел шипящее дыхание. — Сидел, значит? — проревел он и щелкнул когтями. Пара ментагонов в диком всплеске чешуек схватила дьявола-охранника и подтащила его на расстояние дюйма от ноздрей Асаддама.
— Почему же ты не работал? — прорычал главный менеджер.
— Ну, я… да в общем-то там ничего такого не было…
— Значит, ты заскучал и тебе просто захотелось малость сплясать конгу? Так ведь? — зверски оскалился Асаддам.
— Э-э… можно и так сказать, хотя…
Главный менеджер снова щелкнул когтями, и два монстра-ментагона бесцеремонно бросили дьявола-охранника на землю, возя его носом в пыли.
Асаддам крепко схватил Асмодеуса за загривок, после чего быстро провел его вверх по ступенькам и через вращающуюся дверь.
— Вот видишь, что происходит, когда кто-то пробует ввести эффективность? — прорычал Асаддам. — Вот, значит, та благодарность, которую я получаю за все свои усилия? Проклятые твари своими грязными лапами добираются до лишнего времени и решают, что его следует использовать, чтобы вдоволь поразвлечься. А теперь я тебе вот что скажу. Можешь считать меня старомодным, если желаешь, даже прямолинейным, но только я не допущу, чтобы в моем царстве происходило что-то подобное! ПОНЯТНО?
Асмодеус кивнул — по крайней мере, насколько это позволяло его положение. В данный момент он завис на полпути вверх по стене, плотно прижатый к ней дрожащими лапами Асаддама.
— Удвоить рабочую нагрузку! — приказал главный менеджер, роняя банкира. — Нет, утроить! Пусть никто не сможет назвать Мортрополис счастливым, пока я им руковожу! Одна улыбка на физиономии — и этот весельчак тут же отправляется на рудники! Ясно?
Не поднимаясь с пола, банкир кивнул.
Асаддам резко развернулся и стремительно понесся вверх по лестнице. При каждом шаге из-под его копыт летели яркие искры.
Асмодеус с трудом выпрямился, не на шутку хмурясь. Прямо сейчас он, пожалуй, был самым последним из тех, кто мог, согласно инструкциям Асаддама, оказаться на серных рудниках Узбасса. Но даже это не радовало банкира. Что-то с выражениями лиц тех кувыркавшихся дьяволов было не так. Асмодеус не сомневался, что это была не просто обычная радость. О нет. Это было нечто похуже. Куда похуже. Банкир отчаянно надеялся, что события, которым он стал свидетелем, не были тем самым, о чем еще столетия тому назад предупреждал набор древних документов.
Ускоряя шаг, Асмодеус прогрохотал копытами по главному коридору, одолел малоизвестный боковой проход и направился в уединение собственной пещеры.
Во многих проулках от страхоскреба Греховной службы бегущие сдельщики минус Елеус были страшно довольны проведенной операцией, хотя игра Бешмета на сей раз не послужила особенно эффективным отвлекающим маневром. Тем не менее задача была выполнена. Три больших стопки лучшего пергамента теперь у них имелись. Шнютке должен был быть просто счастлив.
Однако, как ни печально, счастлив он не был.
Композитор тащился позади всей группы сдельщиков, и лицо его являло собой образцовую картинку предельного уныния и скорби по утраченному. Втихомолку рыдая, он мял и рвал пятьдесят листов первых двух третей своей Девятой симфонии для скрипки, расчески и заднего прохода. Ничего в ней хорошего не было. И это казалось страшной несправедливостью.
Втайне Шнютке знал, что его симфония нуждается в чем-то еще, но убеждал себя, что это просто дело надлежащей оркестровки. Но теперь он знал, чего там недоставало. Он это услышал — и словно какое-то откровение изверглось у него в голове.
Шнютке понял, что должен был написать свою симфонию для скрипки, расчески, заднего прохода, а также полного ансамбля разных звенящих штуковин и всякой гремящей ерунды.
Тогда это был бы настоящий шедевр. Вне всяких сомнений.
Задыхаясь от быстрого хода, Асмодеус ворвался в свою пещеру, ухватил тяжелый мраморный стул и припер им закрытую дверь. Теперь ему требовалось полное уединение. Чтобы ничто его не отвлекало.
Затем охваченный ужасом банкир пробежал в другой конец пещеры, отодвинул массивный платяной шкаф на три фута влево, упал на колени и принялся рыться в открывшемся тайнике. Когти Асмодеуса обстучали и пропустили целое полчище коробочек, где содержалось несколько тысяч стооболовых монет, презрительно проигнорировали около дюжины упаковок с чистейшей, лишенной малейших изъянов восьмисотлетней лавой, а затем он наконец-то нашел то, что искал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48