У Мартина голова пошла кругом от одного только вида всей этой огромной библиотеки. Он часто задумывался над вопросом, как сэр Фрэнсис умудрялся ориентироваться и не тонуть в таком потрясающем количестве подробнейшей информации, не говоря уже о запертом кабинете, содержащем вопросы «более секретные», ключ от которого был только у Уолсингема.
Входящий мог с трудом разглядеть мужчину, сидевшего за столом, уставленным высокими кипами соглашений, корреспонденции от послов, картами и разбросанными листами рукописных документов.
Посреди всей этой бумажной лавины Уолсингем ставил печать на письмо, которое он только что дописал. Сэр Фрэнсис едва взглянул на вошедшего Мартина, поглощенный своим занятием. Он был человеком худощавым, с узким вытянутым лицом. Его заостренная черная борода и желтоватый цвет лица побудили королеву дать ему прозвище Мавр. В своей простой темной одежде этот главный министр Елизаветы, и могущественный член ее тайного совета легко мог сойти за обычного клерка.
Он отдал письмо пажу и скомандовал:
– Проследи, чтобы отослали немедленно.
Когда юноша, получив поручение, поспешил прочь, Уолсингем подозвал Мартина и показал на стул.
– Извините, что заставил вас ждать, мистер Вулф.
– Всецело в вашем распоряжении, господин министр. – Мартин слегка поклонился, отметив про себя, что поклон получился много подобострастнее, чем ему бы того хотелось. – Вряд ли я вправе рассчитывать на приоритет перед каким-нибудь срочным делом государственной важности.
– Государственной важности, – поморщился Уолсингем. – Да этих дел всегда бесчисленное множество, и все они государственной важности. Меня буквально завалили письмами от судей с сетованиями на волнения, вызванные по всей стране этой адской кометой.
– Кометой? – приподнял одну бровь Мартин, устраиваясь на стуле напротив стола.
– Эта огненная комета, которая парит в небе уже месяц, – мрачно пояснил министр. – Неужели вы не заметили ее появления?
– Комету не заметить невозможно, но мне хватает проблем на земле, чтобы не обращать внимания на астрономическое явление на расстоянии в миллионы миль от нас.
– Прискорбно, но вы один из очень немногих людей, которым хватает разума понять это. Клянусь, остальные жители страны, похоже, слегка обезумели, поскольку охваченные паникой граждане платят хорошие деньги всяким шарлатанам за защитные обереги, а всякого рода проповедники на площадях предрекают наступление конца света. Я только что получил вот это письмо от судьи из Суррея об одном таком проходимце, который посеял неописуемую панику.
Уолсингем поднял лист бумаги и прочел: «Этот бродяга с безумными глазами вызвал множество волнений в моем районе, убеждая жителей, что комета есть проявление гнева Всемогущего, огненный шар из грехов человеческих, поднимающийся подобно вредоносному газу в небеса».
– Боже мой, – расхохотался Мартин. – Если бы так, кометы мучили бы нас каждый год, нет, даже изо дня в день.
– Правильно. К сожалению, этот полоумный сумел вызвать огромную истерию. Судья задумал повесить его. Я, однако, рекомендовал переправить его в больницу Святого Вифлеема. Это вернее и лучше положит конец волнениям.
Оказавшись запертым в Бедламе, бедолага, скорее всего, больше никогда не увидит дневного света. Мартин подавил дрожь, подумав, что сам он предпочел бы веревку.
Уолсингем бросил письмо от судьи поверх стопки других бумаг и потер глаза. Кое-кто называл секретаря человеком, который никогда не спал, и Мартин почти готов был поверить этому.
Нечто противоестественное действительно ощущалось в этом мрачном, изможденном человеке, который предпочитал держаться особняком при дворе, несмотря на все насмешки и сплетни. Мартину часто казалось, что сэр Фрэнсис в своем темном наряде среди ярких шелков, сверкающих драгоценностей и мехов придворных должен напоминать черного ворона среди разряженных павлинов.
Или, что более вероятно, Уолсингем просто превращался в фон, безмолвную тень, всегда сохранявшую бдительность. Наблюдать и выжидать – это Уолсингем умел лучше всего.
Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки перед собой и внимательным проникающим взглядом посмотрел на Мартина.
– Час уже поздний, мистер Вулф, а у меня накопилось еще много вопросов, требующих моего внимания. Давайте перейдем к делу. У вас есть, что сообщить мне? Надеюсь, наконец-то вы раздобыли стоящую информацию.
– Я кое-что разузнал, но не знаю, насколько достойным вашего внимания вы сочтете мое донесение, – ответил Мартин. – Тот человек, который столь часто посещает гостиницу «Большая медведица» близ Темпл-Бара и называющий себя капитаном Фортескью, как вы и подозревали, вовсе не тот, за кого себя выдает. В действительности он священник по имени Джон Баллард.
– Неужели?! – Уолсингем нетерпеливо наклонился вперед. – Вы уверены?
– Я присутствовал на мессе, проводимой отцом Баллардом в доме сэра Энтони Бабингтона. – Месса была запрещенным обрядом, и за нее можно было бы оказаться в тюрьме, а то и того хуже, поэтому Мартин поспешил добавить: – Мне надо было подтвердить свою «подлинную принадлежность» к бунтарям. Это оказалось не слишком трудным. Я ведь…
Мартин чуть было не выдал себя признанием, что часть своего детства провел в Париже среди монахов, поскольку был оставлен матерью на ступеньках Нотр-Дам, но вовремя осекся.
Уолсингем знал Мартина только как человека, состоявшего на службе у Генриха Наваррского. Их пути впервые пересеклись двумя годами ранее, когда Мартин приезжал в Лондон с целью собрать средства, крайне необходимые для протестантского короля, оказавшегося в осаде.
Это все, что было известно Уолсингему о Мартине, и Мартин предпочел бы не возбуждать к себе излишнего интереса. Ему совсем не хотелось, чтобы министр слишком уж тщательно вглядывался в его прошлое, особенно в части, касающейся его дочери.
– Я достаточно знаком с обрядами старой веры, чтобы представить себя католиком.
– Да, да! – Лицо Уолсингема оставалось бесстрастным, так же невозмутимо прозвучал и голос, но его жесткий взгляд ни разу не оставил лица Мартина. – Нет сомнений, еще одно превосходное перевоплощение.
– Сносное. – Мартин скромно пожал плечами. – Но не настолько хорошее, чтобы убедить Бабингтона и отца Балларда довериться мне полностью. Мне удалось узнать много больше всего за один вечер, проведенный в гостинице «Большая медведица». Молодой Бабингтон и его друзья часто ужинают там и не всегда осторожны, когда переберут лишнего. – Мартин сделал паузу и мрачно продолжил: – Совершенно очевидно, что они готовят заговор и хотят избавиться от королевы Елизаветы и возвести на трон ее кузину, Марию Шотландскую. Я подслушал, как Бабингтон выяснял у отца Балларда, не грех ли это – убивать Елизавету.
– Убийца с совестью. Как замечательно, – презрительно усмехнулся Уолсингем.
– Баллард заверил его, что в этом нет никакого греха, поскольку папа римский объявил Елизавету еретичкой и отпустит грехи Бабингтону. И все же он пока еще не слишком склоняется к действиям. Если честно, Бабингтон, несмотря на свои дерзкие речи, не представляется мне большой угрозой. Этот молодой человек нерешителен и мечтателен. Я полагаю, он намерен написать самой королеве Шотландской и просить ее благословения, прежде чем предпримет любые дальнейшие шаги. – Мартин презрительно скривил губы. – Понятия не имею, как этот юный глупец намерен справиться с задачей. Всем известно, что шотландская королева слишком тщательно охраняется в Чартли, чтобы получать весточки с воли.
– Ну, мадам получит его письмо. – Улыбка Уолсингема была такой ледяной, что у Мартина кровь в жилах застыла. – Я позабочусь, чтобы она получила весточку, ослаблю наблюдение.
– Прошу прощения, сэр, – Мартин с удивлением взглянул на сэра Фрэнсиса, – но не лучше ли сразу арестовать Бабингтона и этого священника? Не опасно ли позволять врагам Елизаветы переписываться и готовить заговор против нее?
– Опасно, но необходимо. – Уолсингем не отличался словоохотливостью и редко объяснялся с кем бы то ни было, даже со своей королевой. Он удивил Мартина, когда, сложив руки и сцепив пальцы, серьезно продолжил: – Я предотвратил многие заговоры католиков против ее величества. Но в прошлом я всегда действовал слишком стремительно, так и не вырывая с корнем саму причину этих заговоров. Но на сей раз я хочу покончить со всеми этими заговорами раз и навсегда. Для этого я должен поймать в ловушку саму шотландскую Иезавель и представить королеве Елизавете неопровержимое доказательство вины ее кузины. – Уолсингем вздохнул. – Ее величеству удается проявлять проницательность не хуже любого мужчины, из тех, кого я знал, но в этом вопросе она слишком уж женщина. Она никак не склонна прибегать к крайней мере, особенно когда дело касается другой помазанной королевы.
– Возможно, королева имеет серьезное основание проявлять нежелание, – рискнул предположить Мартин, – если вспомнить трагическую смерть ее собственной матери.
– Не думаю. Королева проявляет мудрость и никогда не говорит о Болейн. Слишком уж часто оспаривалось исконное право Елизаветы на престол, чтобы ей самой напоминать миру, что она – дочь женщины, казненной за измену и прелюбодеяние. Но какие бы призраки ни посещали королеву, ей следует забыть о своих личных чувствах. Пока жива Мария, ни государство, ни сама Елизавета никогда не будут в безопасности. Если на сей раз я сумею получить письмо, собственноручно написанное Марией и подтверждающее заговор Бабингтона, у Елизаветы не останется никакого выбора. Ей придется подвергнуть свою кузину суду и казнить.
– Но неужели Мария в самом деле проявит безрассудство и ответит на письмо Бабингтона? – удивился Мартин.
– О, я склонен думать, что все так и произойдет. Она верит, что она в безопасности, поскольку пишет свои письма шифром, но у меня есть криптограф, способный расшифровать что угодно. Эта женщина никогда не отличалась умом.
– Итак, королева шотландцев лишится головы по собственной неосмотрительности, – задумчиво проговорил Мартин и чуть было не добавил: «Бедная глупышка», но сдержался.
И правильно поступил, поскольку Уолсингем сурово посмотрел на него.
– Она лишится головы за измену и подготовку заговора с целью убийства нашей королевы.
– Гм-м… Да будет так, – промолвил Мартин.
Елизавета была достойной и умной государыней, но он испытывал болезненное сочувствие к повергнутой шотландской королеве. Сама немного француженка, Мария когда-то была выдана замуж за короля Франции и стала молодой вдовой как раз в тот год, когда родился Мартин.
Он рос, слушая полные романтики бесчисленные легенды о «La petit Marie», малютке Мари. И, хотя прошло уже много лет с тех пор, как Мария сидела на троне, до сих пор в тавернах Парижа еще поднимали тосты за «La belle reine», королеву-красотку. Все последние двенадцать лет эта женщина являлась пленницей англичан. Было понятно, что она пойдет на любой заговор, чтобы восстановить свою свободу.
Мартин беспокойно постукивал пальцами по колену, хмурясь собственным мыслям. Он сумел избавиться от акцента и переделать на английский лад свое имя, но он опасался, что в сердце своем так и остался французом. Конфликт Елизаветы с ее подданными-католиками воспринимался им как чисто английская проблема, никак не затрагивавшая его.
Что касается Уолсингема, то министр затеял слишком опасную игру. Королева Елизавета обладала грозным нравом, и Мартин сомневался, поблагодарит ли она Уолсингема за то, что тот заставит ее безжалостно расправиться со своей кузиной, и тем более пощадит ли она тех, кто помогал министру в его интригах.
Весь этот заговор не мог закончиться ничем, кроме крови и слез. Немало голов свалится с плеч. Мартину хотелось бы быть подальше от всего этого.
И поэтому он с радостью услышал слова Уолсингема, обращенные к нему:
– Вы очень хорошо поработали, мистер Вулф, но среди моих людей есть человек, который когда-то действительно учился в семинарии иезуитов в Дауэй. Думаю, он лучше подходит на роль доверенного лица Бабингтона и шотландской королевы и будет действовать как канал связи для их писем.
– Превосходно, – от души согласился Мартин, поднимаясь со стула. – Если вы больше совсем не нуждаетесь в моих услугах, я…
– Не надо так спешить, сэр. Присядьте.
Мартин заколебался, и Уолсингем повторил уже более настойчиво:
– Садитесь. Вы не все рассказали мне.
– О чем это вы, сударь?! – Мартин с тревогой уселся обратно на стул, опасаясь, что он знал, какие вопросы последуют за этим. Вопросы, которых он тщетно понадеялся избежать.
– Насколько я заметил, в вашем донесении о действиях изменников, – Уолсингем изучал Мартина сквозь прищуренные веки, – вы совсем не упоминаете о своем юном друге, Эдварде Лэмберте, лорде Оксбридже.
– Это потому, что мне не о чем сообщить, – спокойно ответил Мартин.
Уолсингем нахмурился и недовольно сдвинул брови.
– Не за тем я не посчитался с расходами, предоставляя вам собственный дом и придавая вам видимость респектабельности, чтобы вы по-прежнему рыскали по пабам. Вашей основной целью, на случай, если вы подзабыли, было втереться в доверие к барону и выявить, как глубоко он погружен в этот заговор против королевы.
– Именно этим я и занимаюсь, – почти не сдерживаясь, резко возразил Мартин. – Приходится отмечать, что Нед, я имею в виду лорда Оксбриджа, время от времени поступает глупо и опрометчиво, как всякий молодой человек двадцати лет от роду. И, хотя он и католик, я не выявил ничего, что предполагает отсутствие в нем лояльности к королеве. И тем более не обнаружил никакой связи между ним и этим заговором Бабингтона.
– Возможно, вы не слишком старались.
– Что вы хотите этим сказать?
– Хочу сказать, что вы, возможно, находите неудобным, чтобы человек, который помог финансировать ваш драгоценный театр, оказался виновным в измене.
– Здание театра «Корона» фактически оплачено деньгами сестры Оксбриджа, а не им самим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50