– зашипела она.
На личные разборки у нас времени не было. Я взглянул в глаза Дороте:
– Если я снова посажу тебя на спину и мы пойдем туда, где стоит санитарная машина, меня в лучшем случае арестуют. В худшем, сама знаешь… – (Дорота испуганно кивнула.) – С террористами спецназ не церемонится. Что касается Йованки, она для суда не свидетель, поскольку спала со мной в одном спальном мешке… Остаешься ты и Блажейский. Но Блажейский – лицо заинтересованное. Благодаря нам с Йованкой он остался в живых, а следовательно, его свидетельства по меньшей мере сомнительны для правосудия. А ты, дорогая, ты – свидетель серьезный, для меня попросту бесценный. Ты слышала, что я похитил тебя и Йованку? Если обнаружат твой труп, все поймут, кто убил тебя: обезумевший кровавый маньяк Малкош!.. А что? Револьвер у меня есть…
– Неужели смог бы? – слабо улыбнулась Дорота. – А как же наш хитовый материал, читающая Польша?
За время, пока я нес журналистку, она заметно осунулась, побледнела, но чувства юмора, слава богу, не утратила. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, светло-голубые и совершенно детские.
– Есть еще один вариант, – чуть слышно сказала Йованка, – к нашим пойду я одна. Если дойду, я им скажу, что думаю. Всем и каждому скажу, ты меня знаешь, Малкош!
– А если не дойдешь? Проблема в том, что дорога с горы просматривается. Те, кто шел за нами, теперь наверху. И у них есть снайпер… Не удивлюсь, если тот самый Резник. Выйдешь из леса, и – бамс!..
– Он может и промахнуться.
– Резник? И не надейся!.. А если поползешь, он тебе задницу отстрелит – сверху все как на ладони.
Наши взгляды встретились.
– Ну что ж, – неожиданно спокойно заключила Йованка, – давайте думать, что делать…
Где-то на полпути к вершине я уже знал, что информация Блажейского была точной. Тех, кого послали по мою душу, было трое, и шли они напрямик, я бы даже сказал напролом, по самому сложному маршруту.
– И по самому короткому, – добавила Йованка.
То, что ребята Ольшевского не соблюдали никакой осторожности, было нам на руку: мы ведь шли по их следам. Шли – громко сказано. Местами приходилось ползти на четвереньках, карабкаться, а пару раз сползать вниз на животе, судорожно цепляясь пальцами за жиденькие кустики и траву.
Я не сразу заметил, что Йованка прихрамывает.
– Что у тебя с ногой?… Постой-постой, а носки ты зачем сняла.
– Боишься, тащить меня придется? – Йованка не останавливалась.
Я полез но склону вслед.
– Как она там сейчас?
И снова Йованка ответила вопросом:
– И за нее боишься? Твоя идея оставить ее в кусточках… Не беспокойся. Если серьезные ребята вернутся раньше нас, она выползет на дорогу и позовет на помощь.
– И они отвезут ее прямиком в госпиталь, как тебя?
Йованка не ответила.
Через несколько метров подъема я попытался возобновить разговор:
– А ты, ты не опасаешься, что я?…
– Я тебе верю, – перебила она, после чего я замолчал, и надолго: Йованка обладала поистине волшебной способностью лишать собеседника дара речи. Она же и нарушила затянувшееся молчание:
– Тихо! – Йованка приложила палец к губам, смотрела она куда-то вниз и чуть вправо от меня.
Я вдруг понял, куда подевались ее носки, а точнее, фрагмент одного из них, в качестве зеленой ленточки стянувший ей волосы.
– Кажется, я что-то слышала, – прошептала Йованка и вдруг припала к глинистому склону, прячась за травой.
Я не успел этого сделать. Лысый мужчина в клетчатой рубахе вынырнул из кустов совершенно неожиданно для меня. Шел он медленно, озираясь по сторонам. За спиной был вещмешок, в руках «Калашников». Он был так близко, что выбора у меня не было. Я выстрелил.
Промахнуться было трудно. Ноги лысого подогнулись, он упал и покатился под горку, треща кустами, – дальше, дальше… Я чертыхнулся в сердцах: автомат последовал за хозяином.
– Тише! – прошипел я.
Господи, да какая уж там тишина! Американский кольт грохнул на всю Боснию, да и лысый наделал хорошего шума. Но я знал, что делаю. Когда я спустился по склону метров на десять, сухая веточка у меня под ногой треснула, и слева, из скалы, неуверенный оклик:
– Эй, это ты?
И тут же загремели выстрелы. Я упал ничком, выждав момент, откатился на пару метров в сторону и продолжил спуск. С антикварным револьвером Недича рассчитывать можно было только на чудо.
Слава богу, автомат убитого не укатился далеко, но когда он оказался в моих руках, стреляли уже трое боснийцев, причем один из тяжелого «ручника» с двухсотпатронной лентой. Очередь из него отличались неимоверной длиной и неточностью.
Вряд ли кто-то расслышал мой ответный выстрел в безумном грохоте. Когда стрельба начала удаляться, я пополз назад, где за камнем лежала Йованка. Я сунул ей в руку кольт и взмахом руки показал направление: вверх и чуть вправо. Туда мы и поползли, а за скальным выступом встали на ноги и припустили во весь дух.
Оторваться от преследователей не удалось. Потеряв нас, они вернулись к месту, где я срубил лысого, и пошли по нашим следам, пытаясь окружить нас.
Пришлось отстреливаться. Я израсходовал одиннадцать патронов из тридцати, находившихся в магазине «Калашникова». Попутно я уточнил количество шедших за нами боснийцев: четверо, а не трое, как мне показалось поначалу.
До сих пор не пойму, как нам удалось уцелеть. Может быть, благодаря совершенно безумному с военной точки зрения маневру: когда боснийцы уже почти настигли нас, я схватил Йованку за руку и побежал вниз, прямо на преследователей, стреляя на ходу. Мы вломились в кусты, где и рухнули на землю перевести дух.
Второго убитого обнаружила ползшая впереди Йованка.
– Труп! – прохрипела она.
Мужчина не первой молодости лежал в папоротнике, широко раскинув руки. Пуля попала ему в затылок. Рядом валялся немецкий автомат G3. Сам покойник немцем уж никак не был: уважающие себя колбасники не носят на шее золотых цепочек с полумесяцем.
– Муслим! – определила Йованка.
Нагнувшись над боснийцем, она принялась отстегивать подсумок с патронами. Я подхватил автомат в левую руку и, дав из него короткую очередь, вскочил на ноги. Сломя голову понеслись мы под гору и влево, а точнее сказать, черт знает куда и повалились на землю, когда ноги подкосились от изнеможения.
Уступ был широкий, поросший невысоким кустарником и ровный, в голову невольно приходило сравнение с крестьянскими полями в горном Индокитае. Я вспомнил название этого чуда: террасное земледелие. Не хватало разве что кампучийца с мотыгой и буйвола, лежащего в грязи.
Только здесь, на этом уступе, я понял, как высоко мы забрались: мне показалось, что вдали, у горизонта, голубела Адриатика. Небо было чистым, воздух прозрачным. Без бинокля можно было разглядеть внизу, на поросшем травой старом пастбище, маленькие фигурки солдат, прочесывавших местность.
– Осторожно, – придержал я за локоть собиравшуюся встать Йованку. – У них есть оптика.
– Думаешь, они слышали выстрелы?
– Если не слышали эти, слышали другие. Как пить дать, Ольшевский приказал взять гору в кольцо.
Йованка повесила «калаш» на плечо, и мы уже двинулись дальше ускоренным шагом, когда послышался нарастающий свист. Сигнал тревоги в моем мозгу включился, увы, слишком поздно. Земля под ногами всколыхнулась, оглушительно грохнуло. В небо полетели земля, кусты, камни. К счастью, впечатляющий фонтан ударил метрах в двадцати от нас, на опушке леса, из которого мы вышли.
Уже лежа, я принялся осмысливать случившееся. Так неточно бросить ручную гранату не смогла бы даже Дорота Ковалек. Мины сами по себе тоже не взрывались, даже совершенно сдуревшие от старости. И никто вроде бы не стрелял.
В ушах у меня звенело. Поэтому я и не расслышал негромкий, слившийся с шумом сосен шлепок. Приближающийся свист привел меня в чувство окончательно.
– Ложись! – крикнул я уже упавшей на землю Йованке.
Я закрыл голову руками и из-под руки увидел, что она последовала моему примеру. И тут же снова рвануло. На этот раз уже ближе к нам, но где-то пониже уступа.
– Бежим! – Я вскочил на ноги и помчался назад, к лесу.
Стрелявшие малость не рассчитали: третий взрыв раздался на террасе, но далеко впереди, куда мы с Йованкой шли. Ошибка была исправлена незамедлительно. Четвертая мина бабахнула уже на опушке.
– Они поняли, куда мы бежим! – завопил я в лицо лежавшей рядом со мной Йованке. – Ну и лопух же я! Это миномет!.. Сейчас они вынут из ящика новую мину… А ну-ка быстро вон за тот камень… Раз-два…
На счет «три» далеко внизу негромко стукнуло, через пару секунд засвистело, но мы уже лежали в остро пахнущей тротилом свежей воронке, то есть в самом безопасном для нас месте на свете: дважды в одну воронку мины, как известно, не попадают.
Судя по всему, стреляли с дороги, и кто это делал, знал свое дело. Должно быть, нас засекли, когда я любовался Адриатикой. Теперь работала целая минометная батарея. Стреляли по площади, точнее сказать, куда бог послал: и по террасе, и по лесу. Мы лежали не шевелясь, а они стреляли и стреляли, и, если бы я сказал, что мне было не страшно, мне бы не поверили.
Боль я почувствовал не сразу. Какое-то время я лежал, боясь поверить очевидному, и лишь когда попробовал освободить ногу, застрявшую в щели между двух камней, не смог сдержать стона.
Йованка, уже вылезавшая из воронки, испуганно ахнула:
– Господи, что с тобой?
– Нога. – Я попытался улыбнуться.
Она подхватила меня под мышки и помогла повернуться. Потом просунула руку в каменную щель:
– Больно? Так больно?… А ну смотри мне глаза! Смотреть-то я смотрел, только мало что видел сквозь накатившие слезы. Я чувствовал себя нашкодившим пацаном, которого взяла в оборот строгая воспитательница.
– Больно, – сознался я. – Но не очень. Кажется, кость не сломана.
– Чудеса, да и только. – Она осторожно подняла камень, нога высвободилась. – . И у тебя нога? Вы что, сговорились?… А ну-ка давай попробуем встать…
Я протянул Йованке руку. Я схватил ее за руку и резким рывком заставил присесть рядом.
– Не высовывайся, – прошептал я.
Йованка потянулась за автоматом.
– Что случилось. – Она тоже перешла на шепот.
– Уж больно точно стреляли… Боюсь, кто-то корректирует минометчиков, совсем рядом…
Она осторожно раздвинула папоротник и огляделась:
– Ничего не видно, кур… – Йованка выдернула у меня из руки свою зеленую ленточку и занялась подвязыванием волос. – Вот там скала, с нее вся терраса видна.
Я прикинул расстояние.
– Метров двести… Может быть, и оттуда. Между прочим, для «Калашникова» это не расстояние.
Впервые в жизни я решал тактико-техническую задачу с женщиной, смотревшейся в зеркальце.
Я слегка согнул больную ступню, и оптимизма у меня прибавилось. Нога, похоже, не была сломана.
– Кажется, в порядке, – облегченно вздохнул я.
– «Кажется»! – передразнила Йованка. – А ну дай сюда ножик.
Из кармана шорт Йованка вынула аккуратно завернутый в фольгу пакетик, из пакетика достала второй свой носок и принялась разрезать его.
– Сними ботинок.
Тугая повязка на ступню была наложена быстро и со знанием дела. Я бы даже сказал, вполне профессионально.
– В прежней жизни ты была медсестрой, – похвалил я.
– Не подлизывайся, – пробормотала Йованка. – Попробуй наступить на ногу.
Я натянул тяжелый армейский ботинок, чуть приподнялся и мешком завалился на бок. Нет, не от боли.
– Там, в кустах, кто-то есть, – тихо сказал я, потянувшись за автоматом. – Это они, холера!..
– Эй, вы там?
Моя отпавшая от изумления челюсть стукнулась о приклад автомата. Окликнули нас по-польски. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что удивляться, собственно, нечему. Кто же, как не свои, долбал нас из миномета? – Не отзывайся, – прошептала приникшая ко мне плечом Йованка.
– Эй! Не стреляйте! – Голос немного приблизился, но того, кому он принадлежал, не было видно, что больше насторожило меня.
– Если сейчас не покажется, значит, просто отвлекает внимание, – сказал я. – Прикрой меня сзади…
Йованка отползла от меня.
Часики тикали, а из кустов никто не показывался. Землячок явно тянул время. Я передернул затвор.
– Мы хотим помочь вам! – У типа был либо идеальный слух, либо он читал мои мысли.
Теоретически те, кто был внизу, могли принять нас за боснийцев и обстрелять из миномета, но этот, который корректировал огонь, он ведь был рядом. Он видел нас. Трудно перепутать красивую женщину с неделю не бритым головорезом. Труднее было смириться с мыслью, что убить тебя хотели соотечественники.
Я уже открывал рот, чтобы отозваться, и меня осенило. Холера ясна, да я же знал этот голос! Когда его голова показалась-таки из кустов, я находился под впечатлением неожиданного открытия.
Мой противник был хорошим спецом. К тому же мины поубавили зелени вокруг. Он сразу засек меня и выпустил очередь из автомата. Спасла меня та же воронка, по краю которой ударили пули. Я перекатился метра на два под уклон, но стрелять не пришлось: тренированный землячок исчез из виду, как призрак. А потом я увидел летящую в мою сторону гранату. Стальное яйцо со смертью внутри кувыркалось в воздухе, когда позади меня застрочили сразу два автомата: один «Калашников» Йованки, другой поменьше калибром, может быть «берилл».
Граната грохнула, не долетев до меня метров пять. Раздался торжествующий крик Йованки:
– Ага, получил!
Минуты две было тихо. Решившись, я поднял голову и выглянул из-за укрытия. Вышло так, что мы с землячком выстрелили одновременно и оба промахнулись. Но, похоже, я был поточнее: мой оппонент сдавленно выругался. Должно быть, ему в глаза попал песок.
– Ты еще жив, урод? – крикнул я. – Непорядок!..
В ответ он бросил гранату. Уже другую, с ручкой. Вскочив на ноги, я отбил ее прикладом автомата, как теннисной ракеткой. Через пару секунд, когда граната взорвалась в кустах, я понял, что случилось. «Малкош, ты не псих, ты неизлечимый придурок!» – сказал я себе.
А потом до меня дошло, что я торчу над папоротником, как мишень на стрельбище. Я упал.
– Йованка! Видишь дерево с дуплом? Отползай туда.
– Сам отползай, – зашипела моя боевая подруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44