– Ты не так меня понял! Я вовсе не хочу… то есть я, конечно же, хочу зарабатывать хорошие деньги, но в данном случае дело вовсе не в моих личных интересах. Я знаю, сколько стоит пересадка костного мозга, большие деньги, очень большие. Но они у нас будут, если читающая Польша узнает историю маленькой Оли и ее удивительной матери…
– Какой-какой? – переспросила Йованка. Ресницы Дороты вспорхнули и полетели по салону, трепеща крылышками.
– Ну не такой, как все, нетипичной – я в этом смысле. Амнезия, темное прошлое, эта дурацкая мысль поехать в Боснию, под пули, и с кем – с незадачливым героем моей прошлой статьи!.. Йезус-Мария, да это же не материал, а рыдание! Такой попадается журналисту раз в жизни, да и то далеко не каждому…
– И ты написала бы об этом? – мягко спросил я.
– Да я уже пишу! – воскликнула Дорота.
Я украдкой взглянул на Йованку. Лоб у нее был наморщен, кулаки сжаты.
– Ну вот что, – сказал я. – Высоко ценю твой порыв, моя дорогая. И спасибо тебе за помощь… Место тут тихое, безопасное. Вот здесь и подождите меня, а заодно обдумайте детали будущей пиар-кампании…
– А говна на саперной лопатке не желаете, пан Малкош? – взорвалась моя боевая спутница Йованка Бигосяк. – И выбей себе это из головы, детектив долбаный! Ты мне нужен живой, и вовсе не для того, чтобы ходить с тобой под ручку с протянутой рукой… Читающая Польша, видите ли, фонд!.. Не мы с Олей, а ты, Малкош, нуждаешься в помощи…
– Я?!
– Да нормальным людям осточертели несчастные матери, умоляющие помочь своим смертельно больным детям… Другое дело – вышибленный из Войска польского офицер, бессребреник, настоящий герой, собиравший руками кишки своих солдат на минном поле…
– Кто тебе сказал о кишках? – Голос у меня предательски дрогнул. – Так в статье было написано?!
Дорота поджала губы:
– А если и написано? Что такого? Это же правда, я узнавала у Ольшевского…
Я зажмурил глаза:
– Слушай, девочка. Я понимаю, что твои читатели обожают смаковать подробности. Но у моих ребят есть родители. – Я сорвался на крик: – У всех троих, слышишь?!. Я разговаривал с ними. Я сказал им, что смерть их детей была несчастным случаем, заурядным армейским ЧП, без всяких ужасов… Ба-бах! – и человека не стало…
– Не кричи на нее, – осадила меня Йованка. – Она и не писала, что твои парни умирали долго и тяжело.
– Вот именно, – надула губы журналистка. – Он, видите ли, даже не прочитал, не удосужился. Очень уж был занят…
Йованка презрительно усмехнулась:
– Еще бы! Запой – дело серьезное…
Я не верил ушам: они преспокойно разговаривали друг с другом! Они нашли общий язык… Господи, дивны дела Твои!
Дорота на голубом, как говорится, глазу задавала вопрос Йованке, яростно расчесывавшей свои черные патлы на заднем сиденье «опеля»:
– Ну и все-таки… Как тебе мое предложение?
Поразительно, Йованка на полном серьезе отвечала ей:
– Надо подумать… Наверное, ты права. Лезть на гору, конечно, романтично, но уж больно глупо. Подорваться на мине можно и в Польше, а потому… – Расческа у Йованки с треском сломалась. – А потому, холера, мы возвращаемся домой!.. И спасибо тебе за помощь, Дорота, я никогда этого не забуду.
В эти мгновения они почти любили друг друга. Я открыл рот и, разумеется, все испортил:
– И мое вам спасибо за все, милые дамы! И возвращайтесь-ка домой, черт бы вас побрал! Если все пойдет как я задумал, догоню вас через денек-другой. Если возникнут осложнения, буду в Польше еще раньше вас…
– Каким же образом? – Брови у Йованки приподнялись.
– На персональном самолете, заказанном паном Ольшевским.
– Марчин, а ты не бредишь? – заглянула мне в глаза хозяйка красной «астры». – Ты уверен, что вернешься живым с горы?
– На девяносто восемь процентов.
Глаза у журналистки округлились.
– Откуда такая уверенность?
– Он у нас большой оптимист, – ядовито пояснила ей Йованка.
– Милые дамы! – Я снисходительно усмехнулся, кретин несчастный. – Саперы прокладывают дорогу войскам. Через минные поля, в частности. Как правило, ночью и под вражеским огнем… И гибнут только немногие из них. А уж в мирное время и вовсе единицы. Когда сапер подрывается на мине – его ошибка, та самая, единственная и неповторимая. Как гибель хорошего водителя в дневное время на отличном шоссе…
– Ах вот оно что! – Дорота задумалась. – То есть ты хочешь сказать, что тот, кто идет следом за хорошим сапером…
– Ну а ты как думала! – попался на удочку я. – Проверено на практике… Постой-постой, ты к чему это?
– А к тому, что я пойду с тобой. В конце концов, читающая Польша может и подождать немного, правда, Йованка?
Черноволосая ведьма многозначительно промолчала.
– Слушай, по-моему, не я, ты спятила! – запоздало возмутился я. – Ты чокнутая!
– Ага, чокнутая, – легко согласилась Дорота Ковалек. – Я ведь журналистка, а все журналисты с приветом и наилучшими пожеланиями.
– По-моему, ты еще только учишься на журналистку, – уточнил я. – Ты думаешь, мы здесь в игрушки играем? Это – Босния, девочка. Здесь погибло столько вашего брата…
– Без тебя знаю сколько! – отрезала Дорота. – А еще знаю, что это для меня шанс! Шанс сделать себе имя, шанс попасть в штат хорошего издания, минуя постель главного редактора, похотливого карлика с лысой головой и слюнявыми губами…
– Надеюсь, ты еще не успела переспать с начальством журнальчика «Политика»?
Дорота гордо вскинула голову:
– Вот еще!.. И не собираюсь. – Она с укоризной глянула на меня: – Да пойми ты, Марчин, я хочу стать настоящей журналисткой и знаю, что у меня есть данные…
– И не уговаривай, я не возьму тебя.
Дорота Ковалек пожала плечами:
– Тебе же хуже.
– Почему же?
– А потому, что я пойду за тобой следом, и ничего ты со мной не поделаешь.
– Спасибо, что предупредила. Придется мне связать тебя.
– А я тебя обвиню в покушении на мою честь и достоинство!
– Дурочка, я ведь все расскажу тебе, когда вернусь, мы же договорились…
– Если вернешься ты, значит, смогу и я вернуться. На мины нарывается тот, кто идет первым. Повторяю: мне нужно пойти с вами…
– С нами?!
– Ну да, ведь не пойдешь же ты без Йованки. А мне нужно ничуть не меньше, чем ей… Кстати, а тебе-то зачем эта чертова гора?
– Ну, есть у меня там… А почему я, собственно, должен отчитываться перед тобой?
– Ага! Тебе и сказать-то нечего, – торжествующе воскликнула Дорота. – Это ты, ты должен сидеть здесь, на полянке под дубом, и терпеливо ждать нас!..
– Ну знаешь! – Я чуть не задохнулся от возмущения. – Ну хотя бы ты ей скажи, что глупо, – обратился я к Йованке, не проронившей ни слова во время безнадежно проигранной словесной баталии. – Ты ведь не идешь со мной?
– С чего ты взял? – холодно вопросила Йованка. – Я тебе уже говорила, и не раз: без меня ты никуда не пойдешь… И в Польшу мы если и поедем, то только вместе. Но раз уж ты собрался полазить по горам, ничего с тобой не поделаешь… Денег у меня, как тебе известно, нет, так что ничего, кроме как себя в спутники, предложить тебе не могу. Так сказать, натурой, черт бы тебя подрал, Малкош!..
– В конце концов, если хотите, давайте проголосуем, – доконала меня голубоглазая говнюха. – Кто за то, чтобы пойти на Печинац втроем, поднимите руки…
Как и следовало ожидать, они победили с перевесом в один голос.
Я вдруг остановился на полушаге. Еще через миг я увидел практически сливавшийся с зеленью леса силуэт мужчины в камуфляже, а затем сверкнула оптика его бинокля.
– Не двигаться, – прошептал я.
Елочка, за которой мы стояли, надежно скрывала нашу троицу, зеленая, рождественская елочка, правда без игрушек. Начинались игры совершенно иного рода. Я снял рюкзак и вынул из него свой бинокль.
– Кто это? – выдохнула вставшая на колени Йованка.
– Местный орнитолог, – усмехнулся я. – Будем возвращаться. Пойдем по старым следам. Прячьтесь за кустами, пригибайте пониже головы…
Прячась за еловым подростом, мы вернулись метров на двести и пошли на юг, к дороге. Риск нарваться на военный патруль многократно увеличивался, но другого пути к горе для нас попросту не было. С востока к лесу примыкали луга и выгоны для скота, места совершенно открытые. Туда и смотрел в бинокль мужчина в камуфляже, там и ждал увидеть нас.
– Кто это все-таки мог быть? – Йованке пришлось вытерпеть минут пятнадцать, прежде чем она задала этот вопрос.
– Тот, кто подготовился к прогулке по горам лучше нас. На нем спецназовский комбинезон, а не платье в горошек, как у некоторых.
– Надо было предупреждать заранее, – сердито сказала Дорота. – Ты же не сказал…
– А ведь он еще вчера знал, что пойдет на Печинац. – Йованка уничтожила меня взглядом. – Знал и словом не обмолвился… Я догадываюсь почему. Он надеется, что мы отстанем от него.
– Йованка!..
– Я уже сто лет Йованка! Я старая, умная!.. Куда ты нас ведешь, к машине Дороты?
– Разве? – Я полез за компасом.
Нет, и на этот раз перехитрить своих спутниц мне не удалось.
– Я сказал вам неправду, девочки. Это был не орнитолог…
– И что из этого следует? – Голубоглазая журналистка вполне освоила наши с Йованкой словесные обороты.
– А то, что за нами следят, – пояснил я, – И тому, кто занимается этим, плевать на миротворцев. Он не боится их… А вот нам его нужно опасаться…
– …Из чего и следует, – хмуро продолжила за меня Йованка, – что нам надо уезжать в Польшу, пока не поздно. И всем троим, пан детектив.
– Это один вариант.
– А есть другой? – оживилась Дорота.
– Одному человеку в три раза проще…
– И не мечтай! – перебила меня Йованка. – Одного тебя я теперь и пописать не отпущу…
– Ну начинается! – замахала руками Дорота. – Мы ведь решили: если идешь ты, идем и мы с Йованкой…
Я кисло улыбнулся:
– Ну тогда я пошел…
– Куда?! – с поразительной синхронностью воскликнули обе.
– На рекогносцировку… Ну, местность разведать, холера!..
– Хочешь удрать от нас? – Йованка испытующе взглянула на меня – так прищуривается снайпер, когда выцеливает жертву.
Гора, у подножия которой мы застряли, называлась горой Трех Скелетов, а еще Черной Ведьмой, а еще Печинацем. От места, где мы стояли, до машины Дороты можно было добраться незамеченными, а до горы… Только в лесу, старом хвойном лесу, которым щетинились склоны Печинаца, можно было чувствовать себя в относительной безопасности, но до него было далеко, очень далеко. И если бы каким-то чудом мы добрались до леса, о возвращении назад уже не могло быть и речи. Именно об этом думала смотревшая на гору из-под ладони Йованка.
– И зарубите себе на носу, – сказал я. – Я вас не оставлю, а если уж это случится, у меня будут на то причины. Это – война, а я для вас теперь не Марчин, а пан командир. Если кому-то захочется писать, скажите: «Пан командир, я хочу писать». И никаких самовольных отлучек в сторону… Ясно? Ну а теперь я пойду.
– Пописать, пан командир? – живо заинтересовалась Дорота.
– И заодно разведать местность. Вопросы есть?
Я нырнул в кусты прежде, чем возникли вопросы у подчиненных. Минут десять я продирался сквозь заросли орешника и молодой березняк. Большой дуб, на который я хотел залезть, рос на краю поляны. Через нее я полз по-пластунски, обнюхивая каждый подозрительный бугорок. Я как раз поднимался на ноги, когда услышал его насмешливое замечание:
– Так и нужно было идти – с гордо поднятой головой. Чего вы боитесь, пан Малкош? Эта часть местности давно разминирована.
– Вот так встреча! – вырвалось у меня. – Что вы тут делаете в такую рань?
– Как это «что»? – Сержант Мило Недич, сменивший свою кожаную куртку на камуфляж, сделал вид, что удивился. – Я выгуливаю Усташа, мой пес любит утренние прогулки.
Умный кобель немедленно подтвердил версию хозяина, выскочив из кустов. Глаза его сияли от удовольствия.
– И вы всегда гуляете с автоматом?
– Нет, – сказал Недич и поправил брезентовый ремень на плече. – «Калашникова» я беру с собой только в исключительных случаях. Как сегодня… Хорошенького шума вы наделали у нас, пан Малкош.
– Я?!
– Небольшой Сталинград на Ежиновой Гурке, жестокое убийство… Это уже слишком для нашей тихой территории. Новости у нас распространяются молниеносно. Провинция, капитан. Между прочим, вы были последним, кого видели у дома доктора Булатовича…
– А я и не знал, что у вас есть свои люди по ту сторону границы. Дом доктора – за мостом.
Недич усмехнулся:
– А за мостом, как на том свете?… Да нет, не совсем так. – Сержант сунул руку под куртку и достал оттуда пистолет. На этот раз в руке у него оказался крутой австрийский «глок», который он и засунул за пояс. – Я полицейский, я обязан держать нос по ветру. Не скрою, вы меня очень интересуете… А где пани Бигосяк?
– Уж не думаете ли вы, что я потащу ее с собой на Печинац?
– На Печинац? Так-так… Ну а почему бы и ей не прогуляться с вами?
– Она ведь женщина, а я поляк. Неужели вы думаете, что польский офицер полезет с женщинами на минное поле?
– Ах, все-таки с женщинами… И та красотка с вами. Я знаю, зачем вы поехали к доктору Булатовичу. Я не знаю, кто убил его, но вполне возможно, что это сделали вы. Или пани Бигосяк… Только не надо говорить мне, что она на это не способна!..
– Ну, теоретически это могли сделать и вы… А если исходить из фактов, она действительно не могла этого сделать. Вчера мы с ней не расставались ни на минуту…
– Что вы говорите!
– Да, нас на какое-то время разлучили после Ежиновой, но это продолжалось недолго, совсем недолго. И потом мы находились на территории воинской части, фактически под стражей…
– Из-под которой благополучно сбежали… Послушайте, Малкош, а вам не кажется, что все это по меньшей мере странно? Две боснийских девушки попадают в беду. Так во всяком случае, утверждает та, которая осталась в живых… Другая, насколько я знаю, погибает в тот же день при невыясненных обстоятельствах. А этой ночью гибнет человек, может быть единственный, который кое-что помнит о двух девушках… Интересно, правда?
– Не очень, – холодно возразил я. – По-вашему, пани Бигосяк только для того и приехала из Польши, чтобы убрать неудобного свидетеля? Да он ничего толком уже и не помнит, он очень старый, ваш доктор Булатович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44