Газовщика среди них, на наше счастье, не было.
Около одиннадцати мы присели передохнуть.
– А почему ты не пошел через болото? – спросила заметно повеселевшая журналистка.
– Не люблю психов, – сказал я, доставая из рюкзака мешок с продуктами, приготовленными Блажейским. – Не люблю и боюсь, когда они начинают стрелять куда попало.
– Вот и я тоже об этом думала, – согласилась Дорота. – Было спокойно, и вдруг – на тебе: из крупнокалиберного! Они что, с ума посходили?
Я протянул ей бутерброд с армейской тушенкой.
– А телефон ты взял? – спросила вдруг моя продвинутая собеседница.
Честно признаться, я забыл о мобильнике, лежавшем в кармане куртки. А вот Блажейский откликнулся сразу же, словно бы давно ждал моего звонка:
– Да-да!.. Слушаю.
– Это я, кузен.
– Матка Боска! – вздохнула трубка. – Опять вы, похоже, вляпались, пан капитан.
– О чем ты? – не особо удивившись, спросил я.
– Журналистка с вами рядом? Мне нужно сказать ей пару слов.
А далее я стал свидетелем того, как глаза Супердвадцатки, взявшей трубку, начали быстро увеличиваться в размерах.
– Что?! – ахнула потрясенная Дорота. – Не может быть!
Судя по паузе, капрал Блажейский повторил свою информацию, после чего Дорота Ковалек выключила телефон и медленно положила надкушенный бутерброд на траву.
– Что с тобой, девочка? – спросила обеспокоенная Йованка.
– Он… он сказал, что того охранника в гостинице убили. – Дорота с трудом сглотнула. – Ему перерезали горло… И все говорят, что это сделал ты, Марчин…
На этот раз было отчего разинуть рот. Но не надолго, уверяю вас, секунд на пять. Обстановка располагала решительно ничему не удивляться.
– Ну если все говорят, значит, все и ошибаются, – взяв себя в руки, сказал я.
– И все, и больше тебе сказать нечего? – На переносице у Йованки возникли две вертикальные морщинки, дотоле мне незнакомые.
– А что мне еще остается делать, холера?! Упасть перед вами на колени и завопить: грешен, милые дамы! Слово офицера, больше никогда этого делать не буду!..
Дорота Ковалек, журналистка, с опаской посмотрела сначала на меня, потом на Йованку.
– А ты чего жмешься, – вскипела моя боевая подруга, – поверила, что ли? Зачем ему нужно было убивать этого засранца? – Своим пальцем, устремленным на меня, она чуть не выбила мне глаз. – Зачем, спрашиваю?
– Не знаю, – пролепетала растерянная Цапелька.
В этот миг налетел порыв ветра. Мрачный, заминированный лес замахал еловыми лапищами.
– Ты ведь была с ним, ты же знаешь, что возможности убить у него не бы… – Йованка вдруг вздрогнула, осеклась, ошеломленная внезапной мыслью.
Я осторожно кашлянул в кулак.
– Ну, возможность-то у меня была… Как, впрочем, и у тебя. – Наши глаза встретились, и, странное дело, она вдруг отвела свои черные, колдовские. Я перевел взгляд на Дороту: – Меня интересует другое: зачем Ольшевскому вранье? Зачем все эти сложности – следствие, допросы, визиты военных прокуроров из Польши… Между прочим, девочки, готовьтесь: вы тоже на подозрении, вас обязательно будут допрашивать, причем часто и подолгу, потому как свидетелей – раз-два и обчелся.
– Ну спасибо, дорогой, обрадовал, – усмехнулась Йованка. Голубоглазая любительница приключений разок испуганно сглотнула слюну. На ее недоеденный бутерброд села зеленая лесная муха.
– Какой-то ужас, Йезус-Мария, – прошептала она. – И надо же, именно в ту ночь, когда мы…
– А ты думаешь, это случайность? Нет, дорогая моя, тот, у кого был нож в руках, знал, что делает.
Я хотел развить мысль, в общем-то совершенно очевидную, как мне казалось, даже для моей молодой спутницы, но тут она, то бишь Дорота Ковалек, на мгновение опередив меня, вскочила на ноги:
– Слышали?… Там что-то… стукнуло. Как будто камень о камень…
Я замер, прислушиваясь. Дальний стук повторился, он донесся со стороны, откуда мы пришли.
– Это на осыпи, помните, там была каменная осыпь, – определила Йованка. – Они что, возвращаются? Какого черта?
– Кто «они»? – шепнула помертвевшая от ужаса Дорота.
– Может быть, за динамитом? – предположил я.
Я вспомнил брошенные Йованкой на траву брикеты взрывчатки, вывороченные мною карманы убитого, и мне стало не по себе. Вспомнил сорок, вовсю трещавших, когда мы уходили оттуда. «Орнитологи», поднимавшиеся на Печинац, наверняка хорошо знали, из-за чего устраивают базар птицы.
– Похоже, нас обнаружили, – тихо сказал я. – Чего и следовало ожидать… Так что, подъем, милые дамы. И не отставать от меня: пойдем быстро…
Вскоре за кустами лещины открылась поросшая папоротником поляна, широкая и совершенно открытая.
– Бегом! – скомандовал я.
Мы побежали. Вдогонку нам загремели выстрелы. Я не понял: одна автоматная очередь или стрельба из нескольких стволов одиночными. Дорота сразу же споткнулась и захромала. Потом упала и поползла на четвереньках. Оглянувшись, я увидел в папоротнике ее красную бейсболку, неподалеку от нее остановилась пригнувшаяся Йованка. А еще я увидел того, кто стрелял. С «Калашниковым» в руках он как раз перебегал от одного дерева к другому, метрах в двухстах от нас.
– Быстрей, туда, к кустам! И смотрите под ноги, тут могут быть мины! – крикнул я своим спутницам.
Четырежды открывал огонь наш преследователь. Красная шапочка Дороты была отменной целью. Одна из его пуль продырявила рукав моей камуфляжки. Спасли нас густые заросли лесного ореха. Тут я перешел на шаг, опасаясь растяжек: рощица была самим Богом предназначена для разного рода мин с сюрпризами, ну таких, к примеру, которые, перед тем как взорваться, подпрыгивают.
– Бежим, он же догоняет! – всхлипнула налетевшая на меня Дорота.
Йованка шла за ней следом и была совершенно иного мнения.
– Не бойся, не догонит, побоится: он ведь один. Прекрати истерику и не мешай Марчину, он знает, что делает.
Йованка и представить не могла, насколько ее слова были далеки от реальности. За минуту гнавшийся за нами босниец расстрелял весь магазин своего АК. Стрелял он, похоже, в белый свет как в копеечку, и по-прежнему издалека.
– Он потерял нас, – облегченно вздохнул я. – И в кусты он не полезет, насколько я понимаю. Там могут быть мины…
Еще минут десять мы ползли на четвереньках. За спиной остались метров пятнадцать пути и семь обезвреженных растяжек. Почти все они были примитивными проволочками, прикрученными к веткам кустов. Но с одной миной пришлось повозиться: к ней тянулись сразу три тщательно скрытых в траве проводка, один из которых я просто чудом не зацепил ногой. Растяжки я снял, взрыватель выкрутил.
– Тс-с-с!.. – прошипела Йованка, приложив палец к губам. – Слышите?
Кое-что я успел услышать.
– Кажется, он с кем-то говорил, – прошептал я, прислушиваясь. – Или молился…
– Он разговаривал по телефону, – сухо сказала Йованка, лицо было озабоченным. – А банка тебе зачем?
Я не ответил ей. Намотав проволоку на зеленый цилиндр с маркировкой, я засунул мину в рюкзак.
С полкилометра пришлось преодолевать в темпе марш-броска. Я шел по компасу, строго на север от нашпигованной минами рощицы. За большим камнем пришлось устроить еще один привал.
– Слушайте меня внимательно, – доложил я тяжело дышавшим спутницам. – Они знают, что у нас нет оружия. Кроме мин, опасаться им нечего. Придется бежать быстрее. Быстрей, чем они за нами.
– Тот, который стрелял, был без вещмешка, – заметила Йованка. – Скорей всего его послали на разведку… Они с грузом и могут быть далеко от нас. Может, успеем?
– Куда? Ты знаешь, где тут по нам не будут стрелять?
– И что же нам делать?
– Прежде всего, дышать ровнее. – Я улыбнулся Дороте, испуганно смотревшей на меня. – Скоро начнется северный склон. Сверху лес, внизу лес, а посредине – старое пастбище. Там, между прочим, и дорога, ведущая на вершину, но не в ней дело. В этом районе нет мин, я знаю точно…
– Ты уверен? – недоверчиво покосилась на меня Йованка.
Я пожал плечами:
– Мы с ребятами работали здесь… Пойдем через нижний лес вокруг горы и на западную сторону…
– И она с нами пойдет? – нахмурилась Йованка.
– У нас есть мобильник. А у военных – вертолеты. На той стороне найдем посадочную площадку. – Я подмигнул Дороте: – Выше клюв, Цапелька: к обеду будешь в военном городке.
Трудно было назвать это пропастью. Пять метров вниз под углом шестьдесят градусов. Никакой опасностью вроде бы даже и не пахло. Казалось, шли мы как надо, по тропочке, под самой стеной. И вдруг Йованка, которая была замыкающей, охнув, поехала по наклонной, бороздя глину ногами, пытаясь ухватиться пальцами за траву и камни. На наше несчастье, один из камней, опередив Йованку, скатился вниз и упал точнехонько на мину, которые тут, к моему удивлению, все-таки были. Громыхнуло, как из гаубицы. В нос ударило взрывной химией. Йованка проехала дальше, у меня от ужаса ёкнуло сердце.
Я ринулся вдогонку и чудом успел ухватить ее протянутую руку.
– Со мной все в порядке, – сердито сказала она, выбираясь из оврага.
Мы присели отдышаться на краю ямы, и ее пальцы, судорожно стиснувшие мою руку, с минуту не могли разжаться.
– Ну-ка повернись, – прохрипел я. – Да нет, крови не видно…
– А ты говорил, нет мин, – сокрушенно вздохнула Дорота. – К машине идти нужно, смотри какая она бледная…
– На себя бы лучше посмотрела! – огрызнулась Йованка.
Супердвадцатка выглядела неважно, но в помощи, похоже, не нуждалась, а судя по тому, как она глянула на Йованку, был еще порох в ее пороховницах. Собственно, на это я и рассчитывал. И не ошибся: еще с километр мы шли быстро, в полном молчании и без всяких происшествий.
А потом началось. Ствол сосны, мимо которой я проходил, загудел от резкого удара.
– Ложись! – крикнул я, бросаясь на землю.
До спасительных кустов был десяток метров. Туда и надо было ползти. Йованке моя команда не понадобилась, а вот Дорота… Ничего более глупого в ее положении сделать было невозможно: упав на колени, она замерла в позе страуса.
Потеряв из виду меня с Йованкой, охотник обнаружил цель, о которой можно было только мечтать. «Страус», закрывший ладонями лицо, ожидал смерти посреди поляны. Ничто не мешало охотнику получше прицелиться и выстрелить. После второго выстрела опомнившаяся Дорота плюхнулась в вереск. И очень вовремя сделала это: третий промах даже из рук вон плохой стрелок вряд ли бы допустил. Я вскочил на ноги и бросился туда, где упала журналистка.
Трудно сказать, что спасло меня. Может быть, фактор неожиданности. Я бежал зигзагами, вопя во всю глотку, как это делают поднявшиеся в атаку. Видимо, крик разблокировал что-то в мозгу Дороты, она сама схватила меня за руку и быстро побежала, я едва поспевал за ней. Пули свистели совсем рядом. Под ноги падали срубленные лапы молодых елочек. Еще десять метров, еще шаг, другой… Мы уже были в кустах, когда Дорота упала. Упал и я, запнувшись о нее. Казалось, самое страшное было позади: помимо кустов нас скрывал теперь и бугор.
Йованка возникла, словно из-под земли:
– Ну как вы? Все в поря…
Она не договорила. Я оглянулся, и сердце сжалось. Дорота держалась руками за лодыжку левой ноги. Между пальцев сочилась кровь. Щеки девушки бледнели на глазах. Я сорвал с плеч рюкзак и дернул за узел веревочки, которой стягивалась горловина. Сверху лежал кольт Недича, аптечка была под ним. Я протянул ее Йованке:
– Тугую повязку на ногу и пластырь на рану! Быстро!.. А если он приблизится, бросай гранату. Я сейчас!..
Я схватил револьвер и побежал назад, в ельник. Боснийца я увидел, когда он был совсем близко, на полянке, где Дорота изображала из себя крупную африканскую дичь. Тот самый мазила с «Калашниковым». Одинокий рейнджер, расстрелявший впустую два автоматных рожка. Он шел на меня не скрываясь, с автоматом наперевес.
Тратить пулю на этого идиота я не стал. Я ввернул взрыватель в штуку, которую Йованка назвала банкой. Держа в левой руке растяжку, я размахнулся и кинул мину. Как и следовало ожидать, устройство исправно сработало. Проводок дернул чеку, взрыватель сработал, и под ногами «охотника» ярко сверкнуло. Грохнул взрыв. Бежавшего словно бы ветром сдуло.
Следом за ним упал и я, причем так же мгновенно: пуля чуть не задела мое левое плечо. Вторая взрыла землю на месте, откуда я откатился. На этот раз я имел дело с хорошим стрелком. Оружие его было достойно уважения. Неизвестный стрелял из старой доброй снайперской винтовки, скорее всего из СВД. Стрелял издалека, но в отличие от своего предшественника довольно-таки точно. Судя по всему, тратить патроны даром было не в его правилах.
Весь обратный путь я проделал ползком. Увы, за время моего отсутствия Дороте лучше не стало. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять всю безнадежность нашего положения. Белая, как больничная простыня, журналистка лежала на траве, со взглядом устремленным в небо.
– Один – ноль в нашу пользу, – бодро сообщил я женщинам. – Ничего-ничего, главное – без паники. У меня полный барабан патронов… Потерпи, Дорота, сейчас я позвоню.
Капитан Войска польского Малкош никогда не стал бы вызывать вертолет туда, где стреляли по всему, что движется. Мобильник из рюкзака вынул частный детектив, два года как уволенный из армии. Этого эгоиста не волновало, сколько вертолетов будет потеряно миротворческими силами ООН. Он хотел одного – как можно скорей эвакуировать с горы Дороту.
В этот день в Боснии не было сбито ни одного вертолета. И не потому, что у боевых машин была броневая защита, для которой винтовочная пуля, как слону дробинка. Деньги налогоплательщиков планеты не были пущены на ветер: в сотовый телефон Блажейского, прямехонько в микрофон, угодила одна из пуль «охотника»…
Мы шли через лес, шли, неся Дороту на самодельных носилках, шли, обливаясь потом, запинаясь о каждый камень под ногами, шумно сопя и чуть ли не тоскуя по свисту пуль над головой. Я лично шел уже на автопилоте, шел только потому, что рядом со мной была Йованка, сильная, как буйволица, и такая же упрямая, холера ей в бок! К счастью, ничто человеческое и Йованке Бигосяк оказалось не чуждо. Запнувшись о корягу, она сначала упала на колени, а потом и вовсе завалилась на траву, вконец обессиленная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44