– Вам нравятся американцы? Если б я любил их так же, как вы, поляки, у меня спереди была бы единичка.
– Перед двойкой или вместо нее?
– Они приехали сюда на танках. – Йованка была классной переводчицей: ее как бы не было между нами.
– Догадываюсь, – невесело кивнул я.
– В общем-то вы ехали не слишком быстро. У большинства нарушителей на спидометре – шестьдесят.
– Ну вот видите…
– А почему вы ехали так медленно? Вы искали место для остановки?
Этими вопросами полицейский так озадачил меня, что я попросил Йованку повторить его последнюю фразу. А еще я обратил внимание на то, как он смотрел на Йованку. Нет, он даже не смотрел, он буквально поедал ее глазами.
– Мои знакомые погибли на Печинаце.
Возможно, я сделал ошибку, так быстро отказавшись от роли туриста, случайно заехавшего не туда, куда надо. Но мне ведь предстояло работать здесь, ездить, задавать вопросы местным жителям. И этот тип с глазами стального цвета – они стали такими, когда я сказал про Печинац, – уж точно путался бы у меня под ногами… Короче говоря, слово было сказано, и уже через мгновение я понял, что лучше уж мне было соврать.
Где-то позади, за кустами, надсадно рыкнул сильный мотор. Из-за поворота показался светло-зеленый внедорожник с брезентовым верхом. Увидев нас, водитель, должно быть с перепугу, нажал не на ту педаль, и мощная машина, взревев, прибавила скорость.
И тут боснийский блюститель порядка показал, на что он способен. Одним прыжком стокилограммовый шкаф перемахнул заросший крапивой кювет. Его примеру последовал пес, а затем и Йованка. Я едва успел отпрянуть. Тяжелый джип, чуть не сбив меня, пронесся мимо. Грязь из лужи окатила мои ноги, меня обдало горячими выхлопными газами. И лишь когда дорожный хулиган отдалился, а еще через несколько секунд пропал за седловиной перевала, знающий свое дело кудлан перепрыгнул канаву и пару раз гавкнул вслед нарушителю.
– Тихо, Усташ! – приказал ему хозяин, неторопливо перелезавший через крапиву. Эти слова Йованка переводить не стала. Готовясь к прыжку через кювет, она отступила и, примерившись, прыгнула. Увы, то место, куда Йованка намеривалась приземлиться, было чуть повыше того места, откуда она отталкивалась. Не удержавшись на скосе, Йованка завалилась в крапиву.
– Я же говорил, место очень опасное, – с удовлетворением отметил повеселевший мент.
Я кинулся было помогать Йованке, но она так глянула на меня, что я предпочел поступиться принципами.
– Кем были эти ваши погибшие знакомые? – вопросил полицейский на довольно корявом английском языке. Он показал пальцем на Печинац. – Наемниками?
– Они были солдатами, – по-английски ответил я.
Дальнейший наш диалог происходил уже без переводчика.
– Они погибли, воюя за мусульман?
– Почему за мусульман?
– Если б они воевали за сербов, я бы знал об этом случае. Я воевал на Печинаце.
И опять она возникла на горизонте моей жизни – поросшая лесом гора. Гора-ведьма, гора – чирей на заднице командующего польским батальоном, гора, на которой бесславно кончилась моя воинская карьера. Печинац. Высота 966 на командирских картах.
Красная и злая выбралась наконец из канавы Йованка.
– Переведи, что я ему сочувствую, – сказал я ей. – Скажи, что те трое были польскими солдатами. Скажи, что они погибли два года тому назад, весной.
Когда Йованка перевела, глаза мента несколько подобрели. Теперь он не был похож на стального шерифа из книг о Диком Западе. Он выглядел скорее как мексиканский пастух, думавший о том, стоит ли натравить пса на непрошеных гринго. Да и кобуру свою господин полицейский застегивать, похоже, не собирался.
– Помню, – благосклонно кивнул он. – Помню тех трех дураков, залезших на мины. А вы откуда их знаете?
– Это были мои солдаты, – сухо сообщил я. – В тот день мы разминировали гору…
Серб молчал, непонятно чем любуясь, то ли видом на перевал, то ли Йованкой, ласкающей пса. Потом он что-то спросил ее, быстро и не глядя на меня. Йованка спокойно ответила. Полицейский снова спросил. Грешным делом, я даже облегченно перевел дух. Они говорили вполне дружелюбно, как мне показалось. Они говорили, а я терпеливо ждал. Ну и дождался наконец!
– Мы арестованы! – проинформировала меня мрачная, как ночь в лесу, Йованка.
– То есть как?… За что?
– За превышение скорости и попытку проникновения на территорию запретной зоны.
Какое-то время я ошарашенно моргал глазами.
– Он… он что, шутит?
– Я же тебе сказала: боснийские полицейские такими глупостями не занимаются.
Облом в кожаной куртке поправил форменную фуражку.
– Попрошу съехать на обочину и закрыть автомобиль на ключ, – улыбаясь, поведал он по-английски. – Вы поедете со мной. Потом я пошлю кого-нибудь из подчиненных за вашей машиной.
– Это у вас такой черный юмор?
– Нет, – сказал он. – Я обязательно пошлю кого-нибудь.
– Ты что ему наговорила? – горько вопросил я Йованку.
Она пожала плечами:
– Да ничего.
Владелец безотказного «стечкина» с двадцатью патронами в обойме коротко скомандован, и псина, весело гавкнув, понеслась по дороге назад, в сторону кладбища.
– За преступниками он бегает еще быстрее, – с гордостью глядя вослед животному, сказал полицейский.
Я запер машину, и мы пошли. До протеста я дозрел где-то на полпути к «фольксвагену» с мигалкой. Протестовать я решил по-польски, то есть с помощью Йованки. Моего английского для такого деликатного дела было бы недостаточно.
– Вы не имеете права, – заявил я. – Мы не сделали ничего плохого.
– Вы не заплатили мне штрафа.
– А должны были заплатить? Сколько?
– Триста динаров.
– А сколько это в дойчмарках? – Я полез в карман.
– Каждый десятый гражданин Югославии погиб за то, чтобы эти ваши марки не имели тут хождения. – Глаза мента снова похолодели. – Тут стоят ваши войска, но эта земля еще не ваша.
– Но я же не немец.
– Знаю. Немца я оштрафовал бы на пятьсот. – Он покосился на меня и уточнил: – На пятьсот динаров, разумеется.
– Я знаю, какие тут цены. За пятьсот динаров в Боснии корову можно купить.
– И даже слона, – согласился патриот несуществующей уже страны.
– И вы скажете мне, что марки у вас тут не ценятся, пан…
– Сержант, – любезно подсказал полицейский. – Сержант Недич. Мило Недич, с вашего разрешения. – Он шутовски козырнул.
– И что вам нужно, сержант? Взяток вы, конечно же, не берете…
Поколебавшись, Йованка все же перевела мою последнюю фразу.
– С туристов не берем. – Сержант Недич загадочно усмехнулся. – А нужно мне, чтобы здесь, на территории, за которую я отвечаю, был порядок.
– То есть на перевале?
– Не только. Кстати, вы так и не сказали мне, зачем приехали сюда.
– Господи, зачем люди ездят по свету? Тут красиво, сержант.
– Это не ответ. В моем кабинете тоже красиво: у меня там ковер на стене, электричество, вода в графине…
Нет, Йованка была не права: среди боснийских полицейских имелись и шутники. Сержант Мило Недич пошутил так, что переводившая его слова Йованка побледнела. Больше того, она, снова, как ребенок, ухватилась за мою руку. Она стиснула мою ладонь своими сильными сухими пальцами. Пожатие не осталось незамеченным шедшим позади нас сержантом.
– Вы муж и жена? – спросил он по-английски.
– Нет, – ответил я.
– Это девушка пана?
– Она мой клиент.
– Клиент?! – Увы, мой английский действительно оставлял желать лучшего. Сержант понял меня совершенно превратно. – Вы ее обслуживаете? Как в заведении Мамы Хагедушич?
– Какой еще Мамы Хагедушич?
– Ну, вы же сами сказали, что она ваш клиент.
– Она мне платит, – попытался втолковать я. – Понимаете, платит за работу…
– Понимаю, за работу надо платить. Девочки у Мамы тоже получают за обслуживание своих клиентов.
– Какого черта! – вскипел я. – Она платит мне совсем не за то…
– А за что?
– А это уже наше личное дело. – Йованка, на которой лица не было, стиснула мне ладонь, я чуть не присел от боли. – Послушайте, сержант, если вам нужно получить с нас штраф, выписывайте его. Давайте, я запишу адрес вашего участка…
И тут издевательская ухмылка исчезла с лица сержанта. Он оглянулся назад, на перевал, и, чертыхнувшись, сплюнул. С седловины спускался бронетранспортер.
– А вот и ваши соотечественники, – процедил сквозь зубы полицейский с душевным именем Мило. – Вот моя визитка. Когда поменяете марки на динары, милости прошу ко мне в Црвену Драгу. Меня можно застать с утра.
Он козырнул и пошел к своему «фольксвагену». В полной растерянности мы смотрели ему вслед, держась за руки, как малые дети. В полном соответствии с правилами дорожного движения сержант шел по левой стороне дороги. Для того чтобы наехать на него, водителю бронемашины пришлось бы для начала задавить нас с Йованкой, но с чего бы это стал делать мой земляк? На башне БРДМ красовался польский бяло-червоный флажок. Похоже, и водитель издали разглядел, с кем имеет дело: польский «малюх» с буквами «PL» на багажнике просто невозможно было перепутать с немецким «мерседесом».
– Поляки? – обрадовался он, пытаясь перекричать дизель своего динозавра. – Вы что, заблудились?
– А вы не в расположение?
– Если пану подходит, почему бы и нет? Я могу показать дорогу.
– Будем признательны.
– И пусть пан спросит жену, не хочет ли она прокатиться на боевой броне? – Смеясь, парень в танковом шлеме похлопал по стволу крупнокалиберного пулемета. – Давно не говорил по-польски с красивой женщиной.
– И как это понимать? – Я выждал пару минут, прежде чем задать этот вопрос. Нещадно чадивший перед нами БРДМ миновал уже кладбище, а Йованка – как мне показалась – пришла в себя.
– Что именно?
– Те твои слова, что я могу на тебя рассчитывать.
– А ты не знаешь, что такое – рассчитывать на кого-то?
Вдаваться в дискуссию на гуманитарные темы у меня не было ни малейшего желания.
– Ты хотела сказать, что я могу рассчитывать на тебя, если этот мордоворот вытащит из кобуры «стечкина».
Йованка не удостоила меня ответом, сделав вид, что любуется надгробиями за окном. Мы уже выехали с кладбища и проехали сожженную деревню, когда она вдруг сказала мне:
– А что, не было причин для беспокойства?
– Ты думала, Недич заведет нас в лес и пристрелит?
– Я не говорила этого.
– Но так подумала?
– А ты подумал, что это бабская истерика? – Голос ее опасно зазвенел. – Может, у меня и есть проблемы с психикой, но я умею держать себя в руках. И ты действительно можешь рассчитывать на меня в определенных ситуациях!
– Это радует! – сказал я. – Только мы ведь не лезем на Эверест, связанные одной веревкой. Героизм в нашей ситуации совершенно ни при чем. Психуй себе на здоровье, только, пожалуйста, не при мне. И не думай, что я расспрашиваю тебя из любопытства. Чем больше я знаю о тебе, тем лучше для дела, клиент ты мой бесценный.
Она глянула на меня с откровенной неприязнью:
– Сам ты… клиент. А насчет этого Недича… ты ведь не знаешь, о чем мы с ним говорили.
– Ну и о чем же?
Йованка замялась:
– Ну, обо всем… Что мы тут делаем, кто мы… про его собаку, Усташа, говорили. Знаешь, кто такие усташи? Югославские фашисты. – Она вдруг улыбнулась, но как-то очень уж грустно. – Нет, во мне все-таки есть гены уличной курвы. Сержант это сразу понял. Он ведь и вправду думает, что у нас с тобой за деньги…
– Что за деньги?
– Ну, все.
– Вот кретин!
– Но насчет меня он, кажется, не ошибся. Я ведь действительно…
Я дал ей шанс договорить, но она им не воспользовалась.
– Да он попросту бабник, – хмуро заметил я. – Унюхал женщину и сделал стойку…
– Усташ?
– Хмырь в фуражке!.. Он тебе никого не напоминает? Если нет, значит, просто запал на тебя.
– Как это – запал?
– Ну, увидел тебя и заторчал. Понравилась ты ему.
– Ты что, смеешься?
– Честные детективы и боснийские полицейские не шутят.
– Ну ты же не слепой, ты же видишь, как я выгляжу: форменная лахудра, даже не причесалась как следует.
Слепым я не был. Выглядела Йованка на все сто, во всяком случае с моей, дилетантской, точки зрения.
– Ладно, – переключая скорость, подытожил я. – Хорошо поговорили. Слушай, сейчас будет лагерь полбата…
– Полбата?
– Польского батальона, – пояснил я. – Ты помнишь? Была там когда-нибудь?
Йованка растерянно покачала головой:
– Н-не знаю… То есть не помню. Нас туда привезли, когда нашли…
– Нас?! – Я так резко повернулся к ней, что «малюх» едва не опрокинулся. – Кого это «нас»? Ты мне не говорила.
– Ну… ну, извини. Так получилось… И потом, мы ведь так и не поговорили с тобой перед отъездом. – Она заморгала своими черными глазищами. – А я тоже хороша! Плету черт знает что, а про ту девушку и не сказала тебе. Наверное, потому, что ее нет в живых.
Я с шумом выпустил из себя воздух.
– Та-ак! Подбиваем бабки: была еще одна девушка. Вы вместе с ней нарвались на мину, поэтому ее нет в живых…
Йованка энергично замотала головой:
– Не так!.. То есть так, но не совсем… Нас нашли в лесу на горе. Но у нее было легкое ранение, не такое, как у меня. А потом нас привезли в Добой, в клинику, ее сразу же отпустили, и она в тот же день погибла…
За поворотом показался КПП польского гарнизона. Мешки с песком, амбразуры между ними, вяло свисавший с флагштока голубой флаг миротворческих сил. Два часовых в голубых беретах у въезда. Каски, бронежилеты, автоматы «узи»…
– Когда она погибла?
Йованка задумалась.
– Не знаю… Я как-то не задавалась этим вопросом. Нехорошо, конечно… Роман мне говорил, что она не была моей родственницей и что она подорвалась на мине в тот же день. Я и не стала искать свидетелей. Знаешь, я вообще не люблю вспоминать эту историю, нужно было ездить, расспрашивать…
– Не любишь и правильно делаешь, – пробормотал я. – Только теперь хорошо бы нам что-то узнать о ней. Ты сказала: «ездить и расспрашивать». Значит, кто-то в Польше мог рассказать о ней?
Йованка показала рукой на лагерь за колючкой.
– Отсюда нас увезли в Добой. Только не сразу, а когда стемнело. А нашли нас утром… Кто-то из поляков мог разговаривать с ней, она же была здоровая…
– Ясно.
Я остановился за стоявшим перед воротами бронетранспортером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44