). Письмо ей помогло – тот конверт с идеально сфабрикованным её почерком. Оно будто жгло руку.– Плевать мне на ваше могущество и на вашу секту, – глухо сказала она. – Я уезжаю домой, сегодня же.– Боюсь, что не выйдет, – с милой, чуть виноватой улыбкой ответил Жрец.– Да-а? – Глаза её озорно блеснули. Тело само подобралась в мгновение ока – знакомое приятное ощущение собственной исключительности (прав ведь был, гад). – И что же вы сделаете? Позовете своих волкодавов? Или сами попробуете?Письмо. Она ощутила ярость – мозг ещё додумывал что-то, а мышцы уже, подстегнутые, сами пришли в движение. Говоришь, ниндзя? Проверим. Она взвилась с места, подобно мощной пружине, в заученном броске. Пяткой в переносицу… Сдвоенный удар «Лапой леопарда» по болевым точкам… Завершающий тычок напряженными пальцами в солнечное сплетение, а там – открытое окно, сад… Свобода!Жрец плавно взмахнул рукой, и мир вдруг перевернулся. Аленка больно ударилась плечом и локтем (голову как-то успела сберечь, выучка сказалась), попробовала вскочить на ноги, да так и осталась лежать – раздавленная, беспомощная… И злая до ужаса.– Все равно вы меня не убьете, – выплюнула она. – Побоитесь. Я же такая дорогая игрушка, вы в меня столько вложили…– Помилуй, – спокойно удивился он. – Разве я о чем-нибудь подобном говорил? Я просто отправлю тебя в одно путешествие… На машине времени, в прошлое. Никогда не каталась? Могу устроить. Я маг все-таки.– В древний мир? – угрюмо спросила она. – Чтобы меня там сожрала какая-нибудь горилла?– Да ну, – отмахнулся Жрец. – Всего лишь на полтора года назад. И ты сможешь забыть, как страшный сон, и меня, и поездку сюда, и «Белую кобру»…Она стояла на тротуаре. Мощенная булыжником улица спускалась вниз, к реке, к старому причалу. Было пусто. Неяркое солнышко приятно щекотало загорелые плечи и стройные ножки в изящных греческих сандалиях. Дорогу перегораживал золотозубый качок с гипертрофированными мышцами. В сером «мерсе» сидел парень в малиновом модном пиджаке и с противной наглой ухмылкой.– Ну, и куда же мы без мамочки?Аленка зажмурилась изо всех сил. Она не хотела верить, но. факт оставался фактом… И рука золотозубого была вполне настоящая – с толстыми пальцами, похожими на сосиски. Кажется, она должна была закричать… Или нет?И улица, самое главное – улица была пуста, никто в клетчатой рубашке не маячил вдалеке, у дома с синей калиткой…– Давай её в машину. Развлечемся маленько. На лицах у обоих был азарт и бешенство. Желанная добыча! И – полная безнаказанность, она была беззащитна перед этими слюнявыми рожами… Перед потными руками, лихорадочно срывающими с неё одежду… Беззащитность. Тело, мгновенно ставшее чужим, а выучка, позволившая бы разделаться с уродами, придет позже, через полтора года… И придет ли? Нет Артура, а её просто затолкают на заднее сиденье иномарки, отвезут в ближайший лесочек…– Не-е-ет!– Кричал кто-то?Женщина посмотрела на Колесникова уже совсем без зло бы и недоверия.– Показалось. Хотя, может быть, и нет. Теперь тут лихие люди сплошь и рядом. Страшно.Он все-таки заставил её немного поесть – крошечную плошку риса, лепешку, кусочек вяленой рыбы, то, что нашел в разгромленной лавке неподалеку. В её глазах промелькнуло что-то вроде благодарности. Она поплотнее закуталась в рваное одеяло и подсела ближе к жаровне с красными потрескивающими угольками.– Они убили его, – тихо сказала женщина.– Твоего мужа? Нет, – мягко возразил Игорь Иванович. – Он умер сам. По-моему, у него было слабое сердце.– Все равно. Сначала его обвинили в сговоре с убийцей. Обещали четвертовать на площади как изменника. Он пытался доказать, что это не так… Не виноваты же мы, в самом деле, что этот человек оставил свою лошадь именно в нашей конюшне!– Ты имеешь в виду молодого монаха?– Ну конечно. Он показался мне таким… безобидным. Мой сын был бы сейчас, наверно, похожим на него.– У тебя был сын?– Она кивнула.– Он умер совсем маленьким. Не было дня, чтобы я его не вспоминала, не молилась Всемилостивому за его душу… А в тот вечер, когда убили нашего правителя, мне вдруг показалось, что Кьятти опять пришел ко мне. Я расплакалась, а муж за это накричал на меня…– Твоего сына звали Кьятти?– Кьят-Лун, Легкий Ветерок. Кьятти я звала его, когда он был совсем маленький. Я подумала: неужели тот монах мог совершить такое злодейство? Он же ещё мальчик… И его старый учитель показался мне достойным человеком…
Чонг был в сильнейшей растерянности. Он был один, в громадном чужом городе, а вокруг метались обезумевшие люди. Лотки с товарами, которые вынесли торговцы, оказались в мгновение ока перевернутыми, и пыльные улицы усеялись обрывками дорогих тканей, разбитой под ногами посудой, люди скользили и падали, наступая на разлетевшиеся фрукты, на размазанные в кашу сладости, рыбу, масло… Всюду стоял крик ужаса. Кто-то пытался укрыться по домам, кто-то – спасти оставшийся товар, матери, обезумев, звали детей…И над всей этой массой возвышались черные всадники – словно вестники смерти, с факелами и клинками наголо. Лошади топтали людей копытами, били грудью, расчищая себе дорогу. Из уст в уста пересказывалось: убит император… убит император… Войска подняли мятеж… На трон сел младший брат Лангдармы Ти-Сонг Децен… Он заявил, что короля убили буддистские монахи… Религия Будды объявлена вне закона…Невозможно было отыскать учителя в таком хаосе. Чонг бросился на постоялый двор, где они оставили лошадей.Зык-Олла встретил его в воротах. Одежда его была в полнейшем беспорядке, нижняя челюсть отвисла до самой шеи и мелко тряслась от страха.– Что случилось?– Лангдарма убит, – еле выговорил Чонг. – Скажите, мой наставник Таши-Галла был здесь?– О, он недавно уехал. Взял свою лошадь, сказал, что больше не вернется,Чонг опрометью бросился в свою комнату. Тщедушный Зык-Олла еле успевал за ним.– Пожилой господин очень торопился. Он не стал даже брать свои вещи, сразу прошел в конюшню, за лошадью… Вань-Ньят, Вань-Ньят! Ты слышала, что произошло?Женщина спустилась по лестнице и тревожно посмотрела в глаза монаха.– На улицах опасно, – тихо сказала она. – Тебе лучше спрятаться у нас.– Почему я должен прятаться? – удивился Чонг. – Разве я преступник?Женщина продолжала смотреть ему в глаза.– Ты буддист. Если тебя схватят, то не станут разбираться.Она почти загипнотизировала Чонга. Ему ужасно захотелось остаться – спрятаться под надежной защитой, в уютной каморке, в темноте… Страсти улягутся, и можно будет выйти на свет. В конце концов, не написано же у него на лице, что он – буддистский монах…– Я не могу остаться, – твердо сказал он. – Спасибо вам, добрые люди, за все, что вы сделали.. Женщина шагнула к нему, в глазах у неё читалась мольба, но Зык-Олла вдруг грубо дернул её за руку и заслонил спиной.– Иди, монах, – торопливо проговорил он. – Иди, лошадь твоя вычищена и накормлена, а твой спутник наверняка ждет не дождется у Западных ворот. Так что торопись.Чонг молча поклонился и вышел во двор. Хозяин упорно не смотрел на него, отворачиваясь и вжимая голову в плечи. «Bсe равно парень обречен, – твердил он себе, стараясь заглушить совесть. – И у нас в доме его бы быстро нашли – как только начнутся повальные обыски. А так… Он ещё может ускользнуть. Хоть маленький, а все же шанс».
Видимо, последнюю фразу Зык-Олла произнес вслух, потому что женщина вдруг резко повернулась к нему, и в её глазах полыхнул гнев.– Ты же знаешь, что стража давно перекрыла все выезды из города, – сказала она. Он угрюмо промолчал.– Его схватят…– Да, – с яростью отозвался он. – Глупая курица, а ты подумала, что будет с нами, если его схватят не на улице, не у Западных ворот, а в нашем доме? Обо мне, своем муже, ты подумала? Если что-нибудь случится со мной, кто тебя, дуру, будет кормить?– Он почти ребенок…– Да что ты, – издевательски проговорил Зык-Олла. И шепотом добавил: – А вдруг это и вправду он убил нашего короля? Или не он – так его наставник…– Попридержи язык, – испуганно сказала женщина.Стук в калитку заставил их замолчать. Они застыли, не в силах сделать ни шага, скованные ледяным страхом. Стук повторился, и Зык-Олла, как завороженный, шевельнул подбородком: иди, мол, открывай. Она ещё не верила – сознание слабо цеплялось за надежду: вдруг пронесет, – но тут постучали в третий раз, громче и настойчивее.– Ну, что стоишь, – прошипел муж. . Не глядя на него, она подошла к двери и помертвевшими пальцами отворила засов. На пороге показалась девочка в коротенькой рубашонке, войлочных башмаках и чумазая. Ей было лет десять. Не больше. Ее ум не мог ещё осознать случившееся, и столпотворение на улицах казалось ей забавной игрой, затеянной взрослыми.– Что тебе, Тагпа? – спросила женщина с облегчением.Девчушка озадаченно пососала указательный палец и выпалила:– Сестра лежит больная. Просила две горсточки риса… Нам раньше давал сосед, у которого лавка. Но его убили сегодня утром. Я сама видела: лежит весь в крови, на лбу вот такая рана (она со сладострастием раздвинула руки. Получалось, что орудие убийства во много раз превосходило размером голову.}. И не дышит. Сестра заплакала и запретила мне ходить туда, велела постирать рубаху, у нас за домом ручей, ну вы знаете…– Что ж ты не постирала?– Да постирала. Видите, ещё мокрая.– Замерзла небось?– Не-ет; я бегом… Только вода в ручье стала какая-то грязная. Не отстиралась моя рубашка…– На, держи свой рис… Да поменьше бегай одна!– Ох, спасибо вам.– Пронесло, кажется, – одними губами прошептал Зык-Олла, когда девочка убежала прочь. – А про монаха в случае чего и думать забудь. Не было здесь никого, вот и все.– А солдаты и не думали стучаться, – горько сказала женщина. – Вышибли ворота, налетели… По дому прошлись, будто страшный вихрь… Может, и прав был муж: кабы этот монах остался у нас, его непременно бы схватили…Она говорила тихо и монотонно, без всякого выражения. Перегруженное страхами сознание включило некий защитный механизм, и чувства отступили и сгинули.– Двое распластали меня прямо на полу, задрали рубаху… А их главный схватил мужа за волосы… Муж. кричал, что ничего не знает, но ему не поверили. Я думаю, донес кто-то из соседей.– Но Зык-Олла все-таки признался?– А что оставалось делать… Мы не какие-нибудь герои – просто мирные люди. Всегда чтили Божьи заповеди, никому не причиняли вреда.– Скажи, а Почему твой муж решил, будто настоятель отправился к Западным воротам? Ликим ведь расположен к северу от Лхассы. А горный храм как раз недалеко от Ликима…– Не знаю, – равнодушно ответила женщина. – Только старик поскакал туда. – Она махнула рукой в западном направлении. – И он был очень встревожен. Прямо как ужаленный…– Может быть, он гнался за кем-то?Он задал этот вопрос самому себе, словно размышляя и не надеясь на ответ… Но женщина вдруг прошептала, глядя на огонь:– Да… Здесь был призрак.– Кто? – не понял Игорь Иванович.– Призрак, – повторила она. – Он промелькнул во дворе, рядом с конюшней. Быстро, словно тень… И скрылся.– Когда это было? Она нахмурилась.– В первый раз – когда те двое монахов остановились у нас на постой. За день до убийства нашего императора.«Главное – их лошади», – вспомнилось Колесникову. У храма Пяти Хрустальных Колонн убитый монах-реставратор слышал разговор… «Если они захотят поменять лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае…» И тот «призрак» крутился как раз возле конюшни. Случайно? Нет, ему важны были именно их лошади – надо думать, как особая примета.– Твой муж видел его?– Нет… Я хотела рассказать ему, но он не стал слушать. Велел, чтобы я не болтала глупостей. А я всю ночь не могла заснуть:– Ты говорила об этом на суде?– Ой, что вы… Меня и не спрашивали. А когда мне задали вопрос, знаком ли мне молодой монах, тот, кого обвиняли в убийстве, я долго не смела рта раскрыть, боялась… А он все смотрел на меня. Так грустно… Но что Я могла сделать? Все равно его бы приговорили.– А после того, как появился призрак, ты подходила к лошадям?– Да, почти сразу же. Правда, я испугалась. Но по том подумала: а вдруг с лошадьми что-то случилось? Знаете, мы ведь очень дорожим своей репутацией…– И что ты обнаружила? Она пожала плечами.– Ничего, они вели себя спокойно.– И на них не появилось ни новых подков, ни клейма? —Женщина улыбнулась.– Сразу видно, в лошадях вы ничего не смыслите. Если бы на них поставили клеймо, они целый день не подпускали бы к себе человека… Нет, призрак их не тронул. Только посмотрел – и скрылся. А почему вы меня об этом спрашиваете?Несколько секунд она, не отрываясь, всматривалась в глаза Колесникова. Потом решительно произнесла:– Вы ведь тоже не верите, будто молодой монах убил Лангдарму… Вы его спасете? – В её голосе теплилась надежда. – Ведь спасете?Игорь Иванович покачал головой.– Его казнят завтра в полдень.Женщина вскочила на ноги. В её глазах сверкнул огонь.– Тогда к чему эти расспросы? Зачем вы вообще явились сюда, раз ничего не можете сделать?– Затем, что у человека должно быть имя, – тихо сказал Колесников. – Доброе имя, не запятнанное страшным грехом. Для кого-то это даже важнее, чем собственная жизнь.Они одновременно обернулись. В узком дверном проеме, перекатываясь с пятки на носок, стоял человек в медном шлеме с черным флажком и в черном нагрудном панцире. В руке он сжимал длинный меч с зазубренным, порыжевшим от крови лезвием.– Что я вижу, – проговорил он, скалясь в волчьей усмешке. – Ты, сучка, уже завела нового любовника? Муженек не успел остыть…Женщина попятилась к стене, инстинктивно закрываясь рукой. Ее кошмар снова вернулся, будто разом открылись и начали кровоточить все раны на теле. Она хотела закричать, но горло сдавил спазм.– Узна-ала, – протянул человек, вкладывая клинок в ножны. Отсвет пламени сверкнул на медном круглом амулете, висевшем на поясе, и Колесников наконец понял, кто перед ним. Кьюнг-Ца из рода Орла. Неудавшийся Черный маг, в которого лама Юнгтун Шераб так и не сумел впихнуть даже малую толику волшебной премудрости: неспособны-с. – Узнала, мразь. Вижу, вся трепещешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51