Незамысловатое строение было выкрашено такой же красной краской, как и дом Джейка, а служило, как пояснил мне новый знаток местных обычаев, то деревенским танцзалом, то залом собраний, и поместиться там могла вся община.
Когда мы пришли, длинные деревянные скамейки стояли впритык под стенами, освобожденная середина амбара была чисто вымыта, а на высокую деревянную кафедру, с которой в самый раз было бы вешать строгому проповеднику, водрузили громоздкий старый магнитофон, подключенный к усилителю.
Люди вокруг улыбались и спешили знакомиться, но что-то в их глазах мешало мне поверить их доброжелательности. Это «что-то» не позволяло до конца расслабиться, напоминало о домашних неполадках, о необходимости купить новое кресло в гостиную, заменить проржавевшую трубу водостока, запастись продуктами на неделю. Джейк представлял меня соседям, и они улыбались, называя свои имена, мужчины и женщины пожимали мне руку, но их глаза напоминали, что я — залетная птица. Приятно познакомиться, мистер Хилл-бери (интересно, какой у тебя банковский счет, небось деньгами швыряешься, лентяй из большого города), обязательно зайдите к нам на днях (у такого, как ты, наверное, своего дома нет), мистер Риденс говорил о вас (но не думай, что здесь только тебя и ждали), очень приятно (ты вроде ничего парень, но не пробуй пустить в ход свои городские штучки), добро пожаловать.
В числе других подошла ко мне и миссис Энсон. Муж держал ее под руку, и мы вчетвером посмеялись над моей попыткой проникнуть в их дом. Мне даже не дали извиниться, миссис Энсон сказала, что я выглядел ужасно трогательным (как, по-вашему, охотники часто считают дичь трогательной?), и предложила заходить в любое время, когда дом будет не заперт. Я в ответ восхитился ее кроликами.
— Если будете хорошо себя вести, Паула даст вам подержать какого-нибудь, — улыбнулся Роджер. — Мистер Риденс говорил, вы тоже писатель — вот и напишете историю кроличьей жизни.
Он не придал своим словам никакого значения, а я чуть не подпрыгнул: история кроличьей жизни! Это же великолепное название для книги. Сборник новелл о тихих людях, робких и растерянных, впряженных в плуг нелюбимой работы, некрасивых, нежеланных и настойчиво убеждающих себя, что все будет хорошо. На обложке — расплывчатые лица, ясно видны только испуганные глаза и слова История кроличьей жизни. О мистер Энсон, спасибо!
Но благодарить было уже некого, Энсоны отошли — и слава богу. Он бы еще подумал, что я над ним насмехаюсь. И как я умудрился забыть мобильник?! Надо срочно позвонить Терри, если ему идея с «кроличьей жизнью» понравится, пусть прощупает почву. И тут почва вместе с полом ушла у меня из-под ног, потому что в амбар… нет, к черту реальный взгляд на вещи, — в бальный зал вошли сестры О'Доннел. Они переоделись в белые блузки с длинными широкими рукавами и глубокими вырезами, сестренка с «каре» добавила к этому черные брюки, а другая — более романтичный вариант — пышную голубую юбку, достаточно короткую, чтобы мое сердце забилось быстрее. Девочки уселись на скамейку недалеко от входа, к ним тут же подошла подружка помладше и не такая красивая. Стала перед скамьей и загородила от меня длинноволосую близняшку, вот корова раскормленная! Я сверлил глазами ее жирную спинку: «Подвинься, немедленно подвинься». Но она стояла на месте, расставив ноги в поношенных туфлях и белых носках с кружевом поверху.
А Джейк подтолкнул меня, поворачивая в другую сторону.
— Смотри.
В дальнем углу тихо спорили два подростка: Дел-берт (он ушел из дома Гарделлов, пока я нежился в го-рячей воде, но вежливо передал мне «спасибо» через Джейка, который не стал интересоваться, чем это я заслужил благодарность) и широкоплечий парень лет семнадцати-восемнадцати. Короткий темный «ежик» на голове старшего был украшен надо лбом осветленной полоской. В левом ухе — серебряное колечко. Понятно: местная звезда, Рик Мартин, Пит Сампрас и Ро-налдо в одном лице. Воображает себя крутым и стильным, но в той рубашке, что на нем надета, ему ни в коем случае нельзя показываться за пределами своего округа — если не хочет, конечно, узнать, что он чмо деревенское. На фига мне его разглядывать?
Я снова глянул на близняшек. Их приятельница, слава богу, уселась и не мешала любоваться ангелами во плоти. Длинноволосая мисс О'Доннел хихикала, покачивая у губ стакан. Я решил, что в нем имбирное пиво — не может ведь девчонка пить виски! Ее сестра внимательно следила за тем, как парень лет двадцати вставляет кассету в магнитофон. Напрягшись, я вспомнил имя диджея: Рой Клеймен. Он представлялся мне минут десять назад с широкой улыбкой рубахи-парня. Сам не знаю, почему мне не понравились ни он, ни его улыбка.
— Куда ты пялишься? — сердито прошипел Джейк.
Вот липучка! Пусть мальчишки выясняют отношения, нам какое до этого дело? Хорошо, хорошо, смотрю. Старший надвигался на Делберта, а тот что-то шептал, отступая, вскинутое лицо испугано, губы шевелят-ся быстрее и быстрее. И вдруг рука старшего парня взлетела, короткие пальцы нырнули сбоку в волосы Делберта и сжались, захватив ухо. Мальчишка взвизгнул от боли, но не ударил в ответ. Ухватился за запястье обидчика, будто надеялся оторвать от себя его руку, и снова что-то зашептал. Наверное, упрашивал, соглашался на что угодно… А я-то думал, что парнишка, которому по силам валуны ворочать, умеет за себя постоять. Но из глаз Делберта уже текли слезы, а он даже не пробовал дать отпор. Мне еще в школе приходилось видеть такие сцены — они в любой школе случаются, и гораздо чаще, чем думают учителя и родители, и я никогда не мог спокойно следить за издевательствами. В паре с Билли Родвэем, моим тогдашним дружком, я не боялся переть на самых отъявленных школьных хулиганов (признаю: Билли был футбольным нападающим, а не шахматистом). Но чтобы сейчас справиться с сопляком, мне ничьей помощи не понадобится.
Я сделал всего два шага к подросткам, когда старший будто услышал мои мысли: оглянулся и нехотя отпустил Делберта.
— Теперь видишь, что значит быть младшим братом, — сказал Джейк.
— То есть?
— Этот козел с пятном от птичьего дерьма на голове — родной брат Делберта, Дилан Энсон. Тот, на которого родители надышаться не могут. Поэтому младший и вынужден молча выдерживать все его штучки.
Я не терпел бы такого ни от брата, ни от отца. И желание врезать Дилану усилилось: издеваться над младшим, прикрываясь родительской любовью, еше подлее, чем просто бахвалиться силой. Но я остался на месте: раз инцидент уже исчерпан, ни к чему затевать драку с мальчишкой на глазах у нескольких десятков спокойных взрослых. В чужой монастырь со своим уставом — ну, вы знаете.
Дилан, смеясь, пошел в дальний конец амбара, где стояло дощатое подобие барной стойки, а за ней прилепились к стене полки для бутылок. В роли бармена выступал Ларри О'Доннел, отец близняшек. Его жена рядом мыла стаканы в пластмассовом тазу. Ларри был высоким красивым мужиком с такими же, как у дочерей, прямыми светлыми волосами. Они с женой оде-лись в голубые джинсы, джинсовые рубашки и ковбой-, ские сапоги и выглядели моделями из дорогого агент— ства, готовыми к съемке. Кэтлин О'Доннел походила на мужа, как сестра, только он был поджарым, а она заполнила свой ковбойский наряд до треска в швах. Если дочки унаследуют материнскую грудь, последова-тельницам Памелы Андерсон не помогут мировые за-[ пасы силикона. Глядя на эту эффектную пару, я стал меньше удивляться красоте их дочерей.
Сволочной брат Делберта подошел к стойке и, похоже, заказал выпивку. О'Доннелы в унисон присвистнули и засмеялись. Парень стал сердито что-то бубнить, искоса я видел, как сминается в гримасе его широкое лицо. Ларри ответил тихо, но Дилан не отставал — и через минуту хлопнул по стойке растопыренной ладонью. О'Доннел ударил сразу же. Его левая рука придавила ладонь сопляка к стойке, а правая врезалась ему в щеку. Он не сжимал кулака, просто отвесил пощечину, но парень потерял равновесие и не упал только потому, что повис в воздухе: Ларри без малейших усилий удерживал Дилана на весу, схватив его за руку. Подонок громко охнул и засучил ногами, спеша подняться, пока не вывихнул запястье. Люди вокруг притихли.
— Я тебе не папочка! — рявкнул О'Доннел. — А теперь отвали!
Дилан послушно унес ноги. Ссутулившись, он массировал запястье; ладонь Ларри отпечаталась на его щеке багровым пятном. Здорово! Я одобрительно подмигнул О'Доннелу, но тот не увидел. Рой Клеймен наконец-то справился с техникой, музыка вырвалась из динамика, как заключенный, ударом кулака проломивший стену тюрьмы, и пространство между нами заполнили веселые пары. Сцена с Диланом никому, кроме него, не испортила настроения. О'Доннел галантно вывел жену из-за стойки и закружил по амбару. Мистер Энсон тоже танцевал с женой. Джейк оставил меня на произвол судьбы, помчавшись к какой-то даме в белом платье, которую мне еше не представил. Я поискал глазами Делберта, но парнишка как под землю провалился. Дилан тоже исчез, и это мне не понравилось. С него станется выместить злость на младшем брате. Выйти осмотреться: что там снаружи делается? Все равно близняшек уже увели танцевать местные кавалеры.
Прохладный ветерок был приятным разнообразием после духоты в переполненном людьми помещении. Склоны холмов походили на спины спящих животных, а звезды радовались тому, что их не затмевает неон. Музыка у меня за спиной гремела вовсю, но показалось, я расслышал какую-то возню за углом амбара. Пока песня не закончилась, идти бесшумно смог бы и слон, так что я заглянул за угол, не боясь потревожить какую-нибудь влюбленную парочку. Если там не братья Энсо-ны, исчезну незаметно.
Но там не было никого. Ни человека, ни даже кошки. Полная тишина. Только потянуло неприятным гнилостным запахом. Еще через несколько шагов он стал невыносимым. Какая-то зверушка издохла под глухой стеной? Я достал из кармана зажигалку и щелкнул ею — сейчас получу огромное удовольствие, рассматривая дохлого бурундука.
На траве не было тушки. Но едва я поднял глаза, зажигалка выпала из дрогнувшей руки. Стена амбара была покрыта засохшими птичьими внутренностями — точно, как в моем сне. Инстинктивно я отступил на шаг, сердце заколотилось, и страх заскреб тело тупыми когтями. Что за чертовщина?!
— Мистер Хиллбери! — окликнул голос от угла.
Я повернулся рывком, но все-таки не подпрыгнул от испуга. Делберт Энсон стоял, упираясь рукой в стену, наверное, всю ладонь испачкал полусгнившими воробьиными кишками. От этой мысли к горлу дернулась тошнота, я кашлянул и постарался шагнуть к мальчику так, чтобы этим шагом еще отдалиться от натуралистического сюрреализма, украсившего амбар.
— Что-то случилось?
Делберт задал вопрос встревоженно, но держался так, словно не чувствовал тошнотворного запаха и понятия не имел, чем измазана стена.
— Что это такое?
— Что, мистер Хиллбери?
— На стене.
Ладонь Делберта скользнула по доскам, я увидел, как он наклонил голову, присматриваясь.
— Где?
— Ты что, не слышишь вони?
Делберт передернул плечами. Наклонился к стене еще ниже, вот-вот прижмется лицом — и я прикрикнул:
— Отойди!
Не хватало, чтоб мальчишка весь в гадости перепачкался.
Он послушно отошел, но, остановившись возле меня, поднял растерянные глаза.
— Я не понимаю, в чем дело, сэр.
— Эта стена воняет.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— По-моему, запах дерева нельзя назвать вонью. И краска, даже когда свежая, это не вонь. То есть некоторые так считают, но…
— Я говорю не о дереве и краске. Черт, зажигалку уронил…
— Я сейчас найду, — в голосе Делберта прозвучало облегчение. Он присел на корточки и зашарил руками по земле. А я вдохнул поглубже — как можно не чувствовать этот запах? Эту… Я потряс головой. Вонь, только что разъедавшая ноздри, стала еле уловимой. Я втянул в себя воздух еще раз, шумно — наверное, и ноздрями зашевелил, как животное, но легкие наполнились чистым свежим воздухом. В нем различался слабый аромат трав или цветов, названия которым я не знал. На гниль и намека не было.
— Вот ваша зажигалка, мистер Хиллбери, — улыбнулся Делберт. Он протянул мне черный прямоугольник «Ронсона», нагнулся и стал отряхивать джинсы, а я щелкнул зажигалкой так торопливо, что чуть не уронил ее во второй раз, и увидел, что стена совершенно чистая. Красная краска не облупилась, нигде ни пятнышка. Я заставил себя подойти и, стараясь не вспоминать о том, что только что видел, провел по стене кончиками пальцев. Она слегка вибрировала — ничего удивительного: топот в «танцзале», грохот музыки… И никакой гнили.
— Вам что-то привиделось, мистер Хиллбери? — спросил у моей спины Делберт.
Я, как большинство людей, был уверен, что никогда не увижу глюков, если не подкурюсь как следует, не слизну с марки дозу ЛСД или не напьюсь до чертиков. Что же теперь — признаться, что галлюцинирую «в здравом уме и твердой памяти»? Чтобы мальчишка понял, что «здравый ум» ко мне уж никак не относится? А может, и Джейк видел птичьи останки, поэтому и написал, что боится? Не их, конечно, но боится за собственный мозг? Ладно, с Джейком я всегда успею поговорить.
Я взял себя в руки и запоздало ответил:
— Ничего мне не видится. Все в порядке.
— Вы пили?
— Не твое дело, — огрызнулся я, как разозленный школьник. Еще раз пощупал стену и, повернувшись к Делберту, в свою очередь поинтересовался: — Тебя брат в начале вечера тряс?
Он не смутился.
— Да.
— И часто он так тебя треплет?
— Почти каждый день.
Голос прозвучал ровно. Я резко прижал большим пальцем «боек» зажигалки и не постеснялся поднести огонек к лицу паренька. Делберт мигнул, но выражения стыда или злости я не увидел. Спокойное осознание факта и принятие его, ни больше ни меньше.
— Почему ты не отбиваешься? Делберт отвернулся.
— Не пейте виски сегодня вечером, — сказал он. — Особенно «Четыре розы».
Название всплыло из памяти вертлявым поплавком. Я не мог не усмехнуться. Судьба слишком настойчиво мне намекает… шут ее знает, на что! Наверное, повезло, что пока намеками обходится — другим она истину втемяшивает, сбивая их грузовиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53