Он с утра собирался в отдел по борьбе с наркотиками. Хочет, чтобы вы позвонили ему.
– Спасибо, Пит. Передайте ему, что я свяжусь с ним. Но не теперь. Мне нужно время на это другое дело. Скажите Сэму, что он, вероятно, прав. Мондезир путался не с теми людьми.
Он повесил трубку и долго стоял, просто глядя на телефон. Внутри себя он плакал, но слез в его глазах не было.
Анжелина прошла в спальню. Он нашел ее там спящей. Сон показался ему удачной мыслью. Он уже не помнил, когда он в последний раз испытывал такую глубокую усталость, такие мучения души. Раны причиняли ему сильную боль, но пригоршня анальгетиков решит эту проблему. Он нашел какие-то таблетки в ванной, потом присоединился к Анжелине. Шмуэль и Ривке спали на сдвоенных кроватях. Рубен заснул еще до того, как упал на свой матрас.
Было уже далеко за полдень, когда он продрался через сон назад в сознание. Он ощущал ноющую боль в нескольких местах, его раны горели. Голову словно набили свинцовой дробью и трясли не переставая. Поначалу он не помнил ни предыдущей ночи, ни того, что произошло с Дэнни. Потом вспомнил, события вернулись со свежестью, которая была едва выносима. Он лежал потрясенный, тяжело дыша, ожидая, когда его разум поравняется с болью.
Анжелина уже встала. На соседней кровати, там, где она лежала, осталась вмятина на матрасе. Она, наверное, на кухне. Он сомневался, чтобы его тетя и дядя оставили в доме какую-нибудь свежую еду, но, возможно, там отыщется печенье и кофе. Рубен перекатил на край негнущееся тело, с трудом встал и заковылял на кухню.
Анжелины там не оказалось. Не было никаких признаков того, что кто-то готовил здесь еду или кофе. Он прошел в ванную. Дверь была широко открыта. Анжелины внутри не было.
– Анжелина! Где ты, Анжелина? – Его голос прокатился глухим эхо по пустой квартире, замерев среди полиэтиленовых мешков и накидок от пыли. Страх пронзил его, словно длинная полированная игла.
Он осматривал комнату за комнатой, разыскивая ее. Анжелины нигде не было.
Он нашел записку приколотой к внутренней стороне входной двери. «Рубен, мне необходимо во всем разобраться. Мне нужно время и мне нужно пространство. Пожалуйста, не пытайся меня найти. У меня есть номер телефона этой квартиры на всякий случай, но я бы предпочла, чтобы мне не пришлось им воспользоваться. Я благодарна за то, что ты заботился обо мне. Я благодарна за то, что ты любил меня. И мне очень жаль твоего друга Дэнни. Будь хорошим. Что бы это ни означало».
"Это не значит ничего, - подумал он. – Не значит ничего совершенно".
31
Он снова попытался дозвониться до Салли. Никто не отвечал. Он набрал ее номер в мэрии, ему сказали, что ее нет на месте, когда он назвал свое имя, его попросили подождать. Полминуты спустя человек на другом конце сообщил, что Салли оставила для него записку. Записка состояла из имени и адреса: Доктор Найджел Гринвуд, Кент Холл, Колумбийский университет. И все. Рубен поблагодарил говорившего и повесил трубку.
Коммутатор в университете соединил его с номером Гринвуда. Голос, который ему ответил, принадлежал англичанину, произношение прямо из «Возвращения в Брайдсхед».
– Ах да, мисс Пил говорила мне о вас вчера вечером. Она сказала, что вы обнаружили некоторые вещи, которые заинтересуют меня, и она считала, что я, в свою очередь, могу оказаться полезным вам. Через несколько минут у меня начинается пара, но после нее я свободен. Почему бы вам не подъехать в университет? Скажем, часика через два. Вы найдете Кент Холл за входом, который расположен напротив Западной 116-й улицы. Поднимайтесь прямо по ступеням перед библиотекой слева от вас. Кент Холл будет следующим зданием справа. Мимо вы не пройдете. Мое имя на доске внизу, рядом с лифтом. Буду вас ждать.
Рубен взял письма Буржоли и полукруг из африканского золота и уложил их в коробку. Он взял такси до центра Манхэттена, заплатил за аренду сейфа в банке и оставил коробку там.
Путь до Колумбийского университета оказался долгим. Центральный парк закрыли для движения автомобилей. Бродвей был запружен. Лифт в Кент Холле не работал. Наконец он разыскал Гринвуда в маленьком кабинете на пятом этаже. Комната переносила вас в девятнадцатый век, она была обшита деревянными панелями и буквально забита книгами и документами. Гринвуд идеально дополнял этот интерьер. Рубен спросил себя, не подбирает ли университет своих сотрудников исходя из того, как они будут смотреться в предназначенных для них местах естественного обитания. На англичанине был твидовый пиджак, горчичного цвета жилет, коричневые брюки из рубчатого плиса и пестрый галстук-бабочка. Ему было за сорок, он лысел, был слегка полноват. Надо всем висел крепкий запах трубочного табака.
Они пожали друг другу руки, и Рубен сел по другую сторону письменного стола, глядя на Гринвуда через просвет между высокими, опасно покачивавшимися стопками книг, многие из которых представляли собой древние тома в кожаных переплетах. Переплеты пообтрепались и побурели, немного напоминая своего владельца.
– Вы хорошо знаете мисс Пил? – спросил Гринвуд.
– Мы... добрые друзья, – ответил Рубен. – Мы вместе работали над несколькими делами.
– Тут то же самое. Она приносит свои сложные дела ко мне, я ей помогаю, когда могу.
– Вы преподаете юриспруденцию?
Гринвуд улыбнулся и покачал головой:
– Нет. Боюсь, юриспруденцию это не напоминает даже отдаленно. Я изучаю средневековье, специализируясь на латинских переводах Восточных текстов. Под «Восточными» я подразумеваю «Ближневосточные» – главным образом, еврейские и арабские. Шесть лет назад я возглавлял исследовательскую группу в Варбургском институте в Лондоне; потом мне предложили здесь профессорство, и я с радостью за него ухватился. В Англии дела теперь идут не то что раньше, уж точно не в университетах. Сокращения оставляют повсюду смерть и запустение. Профессорские должности – как золотые песчинки; а такая область, как моя, всегда попадает под удар одной из первых. «На этом можно делать деньги?» – спрашивают меня. «Имеет ли это какое-нибудь промышленное применение?» Приходится отвечать «нет». Да и с какой стати оно должно его иметь? Уверен, они задали бы те же самые вопросы Сократу или Платону. Вышвырнули бы их с работы – честное слово, я бы не удивился. Поэтому я перебрался сюда; варваров здесь встречаешь далеко не так часто. Итак, чем я могу быть вам полезен?
– Я даже не знаю, профессор. Латинские тексты? – Рубен окинул комнату взглядом. Книги на латыни. Книги на еврейском. Книги на языке, который казался ему арабским. Это выглядело знакомым.
– Ну, тексты – это сырье, исходный материал, – заметил Гринвуд. – На самом деле я пишу труды по истории, социологии и социальной психологии оккультизма: вещей вроде магии, колдовства, астрологии. Можно и не принимать все это всерьез. Лично я не принимаю, то есть я не верю в них. Я бы не стал, например, спрашивать у астролога, что мне следует сделать завтра или в будущем году. Но в прошлых столетиях люди по-настоящему верили в подобные вещи, и эта вера формировала их поступки. Отсюда и важность изучения этих верований. Кроме того, до сих пор существует множество людей, сохранивших доверие к этим вещам. В Нью-Йорке вы найдете десятки тысяч оккультистов самого разного рода.
– И Салли приходила к вам со своими юридическими проблемами? Я не понимаю.
Гринвуд подался вперед в своем кресле. Ему бы не мешало постричься. Два раза.
– Ну, проблемы были не совсем юридическими. Мисс Пил гораздо более глубокая натура, чем вы, по-моему, себе представляете.
– В самом деле?
– Да, в самом деле. Гораздо более глубокая. Но я полагаю, это она вам сама должна объяснить. Она рассказала мне, что вы... сделали некоторые открытия.
Рубен кивнул. Он постарался как можно лучше описать то, что они с Дэнни обнаружили в тоннеле и в подземных комнатах, которыми он заканчивался.
– Вы не запомнили названий каких-нибудь книг из тех, что вы видели? – спросил Гринвуд.
– Лишь очень немногих. Там была одна на французском. Кажется, в названии стояло Clavicles. Она была переведена с еврейского.
– Да. Это, должно быть. Clavicles of Solomon - «Ключ Царя Соломона». В мире существует не так много печатных экземпляров, хотя я видел большое количество рукописных изданий. Это самый важный из grimoires, учебников, которыми пользовались чародеи в Европе. Считается, что ее написал сам царь Соломон. Чепуха, разумеется; но есть несколько книг по магии, которые традиционно ему приписываются. Вы знали, что он считался волшебником?
Рубен кивнул:
– Да, некоторые из мидраш...
– Ах да, конечно. Вы ведь еврей. Я забыл. Существует множество библейских традиций. Многие из них перешли в ислам и через арабские тексты – в латынь. Так, а еще какие-нибудь книги вы там видели?
Рубен перечислил ему названия тех, которые смог вспомнить. Гринвуд кивал при каждом названии, словно слышал имена старых друзей. Но, услышав последнее, он вздрогнул и поднял на него глаза.
– Повторите еще раз.
– «Отрезвляющее предупреждение праведникам», - повторил Рубен. – Это был отчет о каких-то событиях в Нантакете, произошедших примерно в 1800 году.
Профессор безмолвствовал. Его лицо помрачнело. Он впервые казался встревоженным с тех пор, как Рубен вошел к нему в кабинет.
– Это очень редкая книга, – произнес он наконец. – Было напечатано всего несколько экземпляров, и еще меньше дошло до наших дней. Думаю, большинство из них были сожжены. Но одну книгу я видел в библиотеке Йельского университета. – Он замолчал. – Описанные в ней события крайне неприятны. То, что вы обнаружили ее в такой библиотеке, какую вы мне описали, представляется мне... тревожным.
– Я думаю, это может быть связано с другими вещами, – сказал Рубен.
– В самом деле? И что же это за вещи? Аккуратно, избегая соблазна драматизировать или приукрасить свой рассказ, Рубен передал профессору подробности о Буржоли и Седьмом Ордене, услышанные им от Анжелины. Это заняло много времени. Когда он закончил, Гринвуд сидел, глядя через стол прямо перед собой, неподвижный, с бледным, почти посеревшим лицом.
– Вы говорите, там были письма?
– Да, много писем. Я забрал те, что пришли с Гаити. Они все еще у меня.
– Но вы говорите, что были и другие. Из Митау, Будапешта и Риги.
– А также из других мест, да.
– Понятно. Возможно, лейтенант, оно и к лучшему, что вы не унесли их с собой.
Гринвуд отодвинул свое кресло от стола и встал. Он подошел к окну и выглянул наружу. Внизу студенты шли на занятия в угасающем свете осеннего дня.
– Лейтенант, скажите мне, вы знаете, что сталось с этими тоннелями, с этими комнатами, которые вы нашли? Ваши люди и дальше исследуют их?
Рубен покачал головой:
– Не думаю, если только мне не накладывают вату на глаза. Мне сказали, что тоннели замурованы. Полагаю, их собираются засыпать совсем.
Англичанин кивнул. Он отвернулся от окна.
– Возможно, так будет лучше всего. Да, даже учитывая стоимость подобной библиотеки, так, наверное, будет лучше всего. Но я думаю, они сначала заберут книги. И все остальное тоже...
– Салли считала, что вы можете помочь мне.
– Да, возможно, могу. Но мне нужно время. Я хотел бы взглянуть на письма, которые вы забрали из библиотеки Буржоли. И я бы очень хотел поговорить с миссис Хаммел.
– Боюсь, я не знаю, где она сейчас. Она ушла сегодня утром. Думаю, она намеревается исчезнуть.
Выражение озабоченности промелькнуло на лице Гринвуда.
– Мне жаль это слышать. Постарайтесь найти ее, лейтенант. Ради вас обоих, вам совершенно необходимо разыскать ее. На данный момент я больше ничем не могу вам помочь. Свяжитесь со мной завтра. Вот возьмите, это мой домашний номер телефона, вы можете позвонить мне туда. А теперь я предлагаю вам заняться поисками миссис Хаммел. Как делом крайней важности и срочности.
32
Рубен вернулся в квартиру около шести. Насколько он мог судить, никто не следил за ним и никто не наблюдал за самим зданием. Анжелина не вернулась. Первым делом он сходил в магазинчик на углу и купил кое-какие продукты. Он не был голоден, но понимал, что должен поесть. Вернувшись в квартиру, он перекусил, ничего не разогревая. После этого поменял повязки на ранах.
В восемь он позвонил своим родителям, чтобы сообщить им о Дэнни. Они уже знали о случившемся от брата Дэнни. Его мать сказала ему, что они весь день беспокоились за него. Какие-то люди из полицейского управления приходили сегодня днем, расспрашивали о нем. Если мать Рубена правильно запомнила их имена, их звали Кверк и Магуайер. Они хотели, чтобы Рубен с ними связался.
Мать хотела знать, где он, и впервые в жизни Рубен солгал ей.
– Я в Нью-Джерси, – ответил он. Он начинал тревожиться по поводу своей кузины Доры и того, когда она расскажет всем о его убежище. Рассчитывать на два дня было, пожалуй, оптимистично. Он дал ей максимум сутки.
– У тебя неприятности, Рубен? – Голос матери был хрупким от тревоги. Он снова почувствовал себя восьмилетним мальчиком, без прочных помочей невинности.
– В некотором роде, мама.
– Это... это связано с тем, что случилось с Дэнни? – Глупый вопрос, но она должна была задать его.
– Я любил Дэнни, мама. Он был мне как брат.
– Рубен, мне придется встретиться с его матерью. Мне придется говорить с ней. Ее сына нашли мертвым в твоей квартире. Ты исчез. Полиция спрашивает о тебе. Что мне сказать?
– Скажи ей все, что я только что сказал тебе. Скажи ей, мы с Дэнни работали вместе над одним делом и кто-то убил его. Скажи ей, я знаю, кто убийца. Я найду его, мама, я обещаю.
– В Нью-Джерси? Ты найдешь его в Нью-Джерси и привезешь сюда? – Ее голос казался ему бесконечно печальным, как музыка, которую он знал когда-то, а теперь забыл.
– Нет, мама, – прошептал он. – Я не стану привозить его сюда. Я убью его.
* * *
Телефон зазвонил перед одиннадцатью часами.
– Могу я поговорить с лейтенантом Абрам-сом? – Женский голос, чуть хриплый и запыхавшийся. Какой-то запачканный голос, он звучал так, словно его не мыли уже несколько недель. Голос не Анжелины, но с похожим выговором.
– Я Абрамс. Кто говорит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56